Этот вообще хорош в таких ролях))

А я еще вот этого маньячного товарища вспомнила. Сколько он в дорамах наманьячил. Я скромно 2 кину. Талант зародился еще в его пограничных ролях. Помню еще в Услышь мое сердце думала, какой же бы псих получился бы. Он как подслушал)

Блин, я по ходу все))) Отрубась))) тоже слабачка))) Хорошо посидели! завтра если будет желание можно еще накапать в коллекцию)

Сладких сновидений! Спасибо за компанию! :)

О, да! Этот товарищ вообще нечто! Он помоему вообще всё что хочешь сыграть может!
Я предвкушаю Влюблённых с ним...

Ещё один шедевр от Дианы, умеет она на нервишках своими клипами играть... :19:1



И Ок Ыль Тэ из Бульгасаля... Мне вот прямо реально интересно чем же нас Ли Цжун в Сбежавшей семёрке порадует...

Всем мрачненьких сновидений! :)

На последок "солянка" из маньячил и пусть каждому приснится сегодня ночью полюбившийся маньяшка. :2:

Смотрю сегодня с утра


Хорошо, что записали. Последние из той эпохи.

Понравилось настолько, что решила принести:

При недавнем обсуждении одного известного историко-художественного произведения (В. Пикуль, «Реквием каравану Пи Кью-17») зашла речь о профессиональном взгляде историка на исторический худлит.

Здесь мне вспомнился Самуэль Клеменс, более известный под псевдонимом Марк Твен. В юности был он речным лоцманом на Миссисипи. И вот он писал в одной из своих книг "Жизнь на Миссисипи":

Теперь, когда я овладел языком воды и до мельчайшей черточки, как азбуку, усвоил каждую мелочь на берегах великой реки, я приобрел очень много ценного. Но в то же время я утратил что-то. То, чего уже никогда в жизни не вернешь. Вся прелесть, вся красота и поэзия величавой реки исчезли! Мне до
сих пор вспоминается изумительный закат, который я наблюдал, когда плавание на пароходе было для меня внове. Огромная пелена реки превратилась в кровь; в середине багрянец переходил в золото, и в этом золоте медленно плыло одинокое бревно, черное и отчетливо видное. В одном месте длинная сверкающая полоса перерезывала реку; в другом - изломами дрожала и трепетала на поверхности рябь, переливаясь, как опалы; там, где ослабевал багрянец, — возникала зеркальная водная гладь, сплошь испещренная тончайшими спиралями и искусно наведенной штриховкой; густой лес темнел на левом берегу, и его черную тень прорезала серебряной лентой длинная волнистая черта, а высоко над лесной стеною сухой ствол дерева вздымал единственную зеленую ветвь, пламеневшую в неудержимых лучах заходящего солнца. Мимо меня скользили живописнейшие повороты, отражения, лесистые холмы, заманчивые дали, — и все это залито было угасающим огнем заката, ежеминутно являвшего новые чудеса оттенков и красок.

Я стоял как заколдованный. Я созерцал эту картину в безмолвном восхищении. Мир был для меня нов, и ничего похожего я дома не видел. Но, как я уже сказал, наступил день, когда я стал меньше замечать красоту и очарование, которые луна, солнце и сумерки придавали реке.