[ВалентинаВ]

56. Характер Цзинь Лин я изучила слишком хорошо:

56. Характер Цзинь Лин я изучила слишком хорошо.

Чэн Тянью сказал, мы не часто встречаемся, потому что он не хочет создавать мне лишних проблем. Он говорил: «Цзян Шэн, боюсь, со мной ты не будешь в безопасности, поэтому я так редко появляюсь. Как бы то ни было, я постоянно скучаю по тебе». Но он никак не мог предположить, что все его предосторожности из-за Су Мань окажутся иллюзией.

Он сказал: «Цзян Шэн, я беспокоюсь о тебе».

Я ответила: «Есть о чём беспокоиться?»

Он взъерошил мне волосы, сказала: «Глупая, Сяо Цзю наверняка говорила тебе, что я плохой человек».

Я честно кивнула. Сяо Цзю нет в городе, поэтому мне можно не переживать, что, услышав это, Чэн Тянью доставит ей неприятностей.

Чэн Тянью улыбнулся: «Моя глупая девчонка, не можешь немного приврать, чтобы порадовать меня?»

Я ответила: «Приврать, чтобы порадовать? Ладно. Я могу приврать». Потом, прищурившись, взглянула на него и сказала: «Чэн Тянью, на мой взгляд, ты самый большой красавчик».

Чэн Тянью улыбнулся: «Цзян Шэн, я с тобой не справлюсь».

Он смотрел на меня и говорил: «Цзян Шэн, меня не будет в городе некоторое время, пообещай, что не будешь покидать территорию школы. Я не пугаю тебя, я плохой человек, очень много людей меня ненавидят, но не решаются прийти ко мне, потому что не смеют. Но с тобой не так. Я боюсь, что тебя могут обидеть».

Я слушала, замерев, потом серьёзно посмотрела на него и спросила: «Чэн Тянью, ты случайно не пишешь романов о мафии или может твоя компания продюсирует фильмы с криминальным уклоном?»

Чэн Тянью вздохнул: «Ладно, Цзян Шэн, тебя не испугать. Но ты тоже видела меня в Сянцзывань. Они использовали оружие, я не думал, что выживу. А та вражда началась вовсе не с меня, несколько лет назад на шахте произошла авария, я не более чем поинтересовался, была ли та авария, действительно, случайностью, и сразу неизвестно откуда взявшиеся люди почти избавились от свидетеля. Этот конфликт изначально был незначителен и не связан напрямую со мной, но подумай, у меня есть и более серьёзные дела. Поэтому, Цзян Шэн, знаешь, мне, правда, хочется прибить Су Мань!»

В тот момент я совершенно не осознавала серьёзность слов Чэн Тянью, просто слушала увлекательную историю. Спросила: «Тянью, Тянью, почему же ты всё-таки занялся расследованием? Неужели ты секретный агент?»

Чэн Тянью обречённо покачал головой: «Ладно, ладно, Цзян Шэн, переговоры с тобой окончательно провалились, иди пока спать, утром я отправляю тебя обратно в школу. Завтра я собираюсь уехать».

Надув губы, я пристально смотрела на него: «Чем поедешь заниматься?»

Чэн Тянью ухватил меня за нос, сказал: «Иди, собирай женьшень!» Потом расхохотался: «Глупая Цзян Шэн, ты не должна задавать так много вопросов. Я ищейка на службе отца-императора, а тебе давно пора отдыхать!»

На следующее утро, вернувшись в общежитие, сразу столкнулась с Вэйян. Она с учебниками в обнимку шла в аудиторию. Завидев меня, улыбнулась особенно сладко, сказала: «Цзян Шэн, вчера твой брат попросил меня занести тебе фруктов. Я прождала в общежитии полночи, а ты так и не вернулась. Что мне сегодня сказать Лян Шэну?»

Сердце упало, но голос остался бесстрастным, я ответила: «Говори, что хочешь, так или иначе благодаря тебе я уже разочаровала Лян Шэна даже без этого раза».

Вэйян улыбнулась: «Цзян Шэн, не надо думать обо мне так плохо. Я за всё перед тобой извинилась. Я не нарочно. В этот раз я ничего не скажу Лян Шэну, клянусь».

Я улыбнулась в ответ: «Ты всё-таки скажи Лян Шэну правду, закрепи показания, чтобы перед братом я совсем не могла поднять головы!» Закончив, побежала в общежитие собирать учебники, готовясь пойти на урок!

В общежитии встретила Цзинь Лин, она как раз убирала кровать. Увидев меня, поздоровалась и, опустив голову, снова принялась за свои дела. Я спросила её: «Вау, Цзинь Лин, ты ночевала в общежитии?»

Цзинь Лин приподняла голову, посмотрела на меня, выражение на лице так себе, улыбнулась тоже как-то натянуто. Возможно, разговоры с Чэн Тянью заставили меня нервничать, поэтому, глядя на других, мне стало казаться, что они ведут себя не так как обычно.

Цзинь Лин ответила: «Да, вчера ночевала на своём месте в общежитии. Я думала, встречусь с тобой». Взглянув на меня, нахмурила брови, сказала: «Цзян Шэн, всё в хлопотах».

Я с любопытством смотрела на неё, не знаю, почему у неё возникло такое ощущение. Но не стала спрашивать, я слишком хорошо изучила характер Цзинь Лин, если она сама первая не расскажет, спрашивай хоть тысячу, хоть десять тысяч раз, не вымолвит ни слова. Я предполагала, она человек, выпущенный в годы войны, деятель красной революции. Будь перед ней перцовый раствор*, «тигровая скамья*», она ничуть не изменится в лице. Я так не могу, по утверждению Бэй Сяоу, если бы я попала на войну, точно стала бы предателем. Хоть я и признаю за собой низкие поступки и темные мыслишки, но, на самом деле, не согласна с подобными насмешками Бэй Сяоу. Все хотят приукрасить реальность, а Бэй Сяоу нет.

(* - орудия пыток)

Бэй Сяоу последнее время я постоянно видела с большим рюкзаком. Спросила его: «Что, в конце концов, происходит? Не устал таскаться с таким мешком, смотреть больно».

Бэй Сяоу ответил: «Цзян Шэн, у тебя столько дел, а я в любой момент могу сорваться домой, я говорил тебе, моя мать болеет».

Я рассказала об этом Лян Шэну, спросила его, всё ли хорошо последнее время со здоровьем нашей мамы. Лян Шэн покачал головой: «Не очень хорошо, но, Цзян Шэн, ты не волнуйся, с мамой всё будет в порядке».

Я ответила, что не волнуюсь, потом обсудили с ним, что мама Бэй Сяоу последнее время постоянно болеет. Поинтересовалась, если Бэй Сяоу поедет домой проведать маму, надо ли нам поехать с ним. Как говориться, мама Бэй Сяоу оставила тебе глиняный горшок. Мой голос становился всё тише. В конце я сказала: «Брат, на самом деле, я хочу домой, увидится с мамой».

Лян Шэн кивнул: «Хорошо, Цзян Шэн. Подожди, брат отвезёт тебя домой».

57. Я человек полный иллюзий, всё время надеюсь, что сон станет реальностью:

57. Я человек полный иллюзий, всё время надеюсь, что сон станет реальностью.

Вообще говоря, я довольно жизнерадостный человек, поэтому совершенно не прислушалась к словам Чэн Тянью. Честно зависала в школе, а в субботу после обеда, не найдя Цзинь Лин, потащила упорно грызущего грани науки Бэй Сяоу за ворота школы. Бэй Сяоу, всем своим видом выражая несогласие, ныл: «Цзян Шэн, не поступлю в университет, будешь сдавать экзамен за меня».

Я косо посмотрела на него, этот мир сошёл с ума, неужели из-за того, что в этот раз я вытащу его и отвлеку на несколько часов, он не сдаст экзамены в университет?

В моей руке было разрешение отлучиться за ворота школы. Мне частенько приходилось подделывать подписи преподавателей, только так можно было миновать проходную, обычно учителя не позволяли учащимся после обеда в учебное время без особой нужды выходить за ворота. Это правило появилось, когда мы учились на третьем курсе, прежде было больше свободы.

Полагаю, я произвела глубокое впечатление на сторожа у ворот. Почти каждую неделю я болела новой болезнью, сторож сочувствовал, хорошая девушка, отчего же так предрасположена к болезням. Поэтому каждый раз он смотрел на меня и спрашивал: «Барышня, в этот раз снова заболела?»

Когда я пару недель не заболевала, сторож, встретив меня на школьном дворе, интересовался: «Ах, барышня, что то вы последнее время не болеете?»

В один из таких моментов Цзинь Лин была рядом и спросила: «Этот сторож тебе докучает?»

Я ответила: «Нет. Он, наверное, объелся грибов».

Потом уже наверняка знала, что могу обходиться даже без тех разрешений, надо только предъявить наглую морду в окно бюро пропусков, что было равнозначно разрешению на отгул. Подобные льготы заставляли Бэй Сяоу бесконечно восхищаться. Когда вышли за ворота, сторож улыбнулся мне во весь рот: «Барышня, чем опять болеете?»

На самом деле, мне не нравилось прогуливать уроки. Основной причиной прогулов было желание пошляться по улицам, превосходные моллюски на Сянцзыване, но больше всего я любила есть печёный батат*. Во времена детства в Вэйцзяпине выводок детишек под предводительством Лян Шэна и Бэй Сяоу бегали воровать батат. Потом приносили на луг Вэйцзяпина, пекли на подставке из кирпичей и ели.

(* - сладкий картофель)

Батат был в прошлом одним из наших трофеев. Мы, как малолетние солдаты, пробирались на вражеские поля за луком и редиской. Когда поспевала кукуруза, воровали и жарили кукурузу, когда созревала пшеница, собирали колоски и ели, ещё таскали картошку и арахис. Детство в Вэйцзяпине можно охарактеризовать одним словом, не было места, где бы что-то не стащили.

Дядюшка Бэй бывало говорил: «Ваших детишек надо всех по очереди подержать в тюрьме, ничему хорошему не учатся».

Критикуя нас, он тут же рассказывал, как сам в детстве воровал батат с чужого поля, к тому же давал нам ценные советы в этом вопросе. Когда я была совсем маленькая, то принимала его за отца, потому что всё, что не могла получить от своего отца, находила в дядюшке Бэйе. Матери Бэй Сяоу я, похоже, совсем не нравилась, просто, без всяких причин. Есть одна хорошая фраза: «Дорогие, мне не хватает материнской любви».

Дядюшка Бэй хорошо относился ко мне. В посёлке даже ходили слухи, что я прижита моей матерью от него. Это заставляло меня чувствовать неудобство. В детстве я этого не понимала, только видела в чужих взглядах слова в стиле фэйбай*. Когда выросла, слухи тоже исчезли, но раны в сердце всё-таки остались. Не бывает ребёнка, который хотел бы, чтобы другие клеветали на его мать. Один человек хорошо относится к другому, для этого непременно нужна причина? Разве в этом мире все дела не выносят солнечного света?

(* - «летящий белый» - стиль каллиграфии с белыми просветами, как будто в кисти не хватило туши; создан во II в. н.э.)

Когда мы с Бэй Сяоу в Сянцзыване грызли батат, вдруг вспомнила, что дядюшка Бэй уже давно в Хэбэе. К тому же, пока он не возвращался домой, его угольные шахты в Вэйцзяпине, похоже, обанкротились. Слышала, в посёлке говорили, что дядюшка Бэй совершил преступление и теперь скрывается в Хэбэе. Мне не хотелось верить этому. Разве их языки в состоянии сказать что-нибудь хорошее о других. Я спросила Бэй Сяоу: «Твоя мать сильно болеет? Если сильно, пусть твой отец вернётся из Хэбэя, позаботиться о ней».

Бэй Сяоу вздохнул, батат распространял аромат во все стороны, приклеился к уголку его рта. Я будто увидела Бэй Сяоу в детстве, как он стоит передо мной и жуёт батат, поэтому на некоторое время замерла. Пока Бэй Сяоу не начал снова говорить, с чего я сразу пришла в себя. Он сказал: «Цзян Шэн, я не знаю, почему мой отец так долго не возвращается домой». Мне почудилась какая-то особая странность. Но я не стала об этом говорить. Взяли ещё по батату, доев, я хотела вернуться, немного позаниматься.

Молча кивнула головой. Поздней осенью в воздухе висит аромат батата. Когда была маленькой, мне очень нравился этот запах. Часто холодными днями во рту образовывался пар, от которого ощущаешь себя небожителем, надо лишь дунуть на вещи, и они превращаются во всё, что захочешь. Лян Шэн говорил, раньше мне нравилось по многу раз перечитывать «Путешествие на Запад»*. Я человек полный иллюзий, всё время надеюсь, что сон станет реальностью.

(* - один из четырёх классических романов на китайском языке. Написан в 1570 году. Автор У Чэнъэнь)

Положила батат в рот, вытянула перед собой испачканные руки. Растрёпанный человек в одежде не по сезону клянчил у меня милостыню. Раскрывая ужасный трясущийся рот, бубнил: «Девушка, пожалей меня!» Закончив, со смертельной тоской в глазах уставился на мой батат.

Я наклонила голову и, когда разглядела его, удивлённо протянула: «Хэ… Хэ Маньхоу!» Бэй Сяоу, который шёл впереди, остановился, преградив дорогу, посмотрел на человека на земле, тоже удивился, спросил: «Откуда ты?»

Хэ Маньхоу понуро отвернул лицо в сторону. Он никак не ожидал столкнуться со мной и Бэй Сяоу. Бэй Сяоу рассказывал мне и Лян Шэну, что Хэ Маньхоу вёл дела вместе с его отцом, но потом в Хэбэе, стащив приличную сумму денег, сбежал. Дядюшка Бэй вздыхал по телефону, говорил: «Где взять хороших людей».

Я тогда ещё предложила Бэй Сяоу: «Пусть твой отец обратится в полицию, такая крупная сумма».

Как минимум, надо расследовать юридическую ответственность Хэ Маньхоу. В итоге дядюшка Бэй проглотил это. Об истинных причин такого отношения, мне было трудно судить.

Сейчас этот Хэ Маньхоу выплыл перед нами. Бэй Сяоу, невольно усмехнувшись, сказал: «Что, Маньхоу, все деньги растратил?»

Хэ Маньхоу с полным лицом смущения начал отползать, пытаясь скрыться. Я обнаружила, что его нога парализована и волочится по земле, он полз, опираясь лишь на руки.

Мне невольно стало не по себе. Я почти забыла, что прежде он бил баклуши, заодно оскорбляя мою маму и принося в нашу семью несчастья. Подошла к нему, отдала батат. Бэй Сяоу бросил на меня недовольный взгляд.

Хэ Маньхоу посмотрел на меня, на батат в руке и жадно затолкал его в себя. Я видела, что он ужасно постарел, в сердце невольно шевельнулась тоска. Мужчине, доведённому до крайности, не грустно ли демонстрировать перед другими своё жалкое положение.

Хэ Маньхоу, да ещё мой парализованный отец в инвалидном кресле.

58. Ладно, надеюсь, в будущем мы не будем выглядеть ещё более жалкими, чем он:

58. Ладно, надеюсь, в будущем мы не будем выглядеть ещё более жалкими, чем он.

Бэй Сяоу сказал, что я отзывчивый человек.

Причина была в том, что я накормила Хэ Маньхоу и отвезла его в больницу на осмотр. Доктор сказал, что серьёзных повреждений нет, кости не задеты, но будет сильно болеть, пациенту нужно находиться в покое и принимать лекарства, тогда через некоторое время поправится. Я купила ему лекарств и сменную одежду. В итоге он поселился в пустующей комнате квартиры Бэй Сяоу. Все расходы были оплачены деньгами, что дала мне Нин Синь. Эти деньги я не трогала и думала когда-нибудь вернуть обратно Нин Синь, потому что пришла на помощь раненому Чэн Тянью вовсе не ради какого-то вознаграждения, а из-за того, что этот мужчина был очень похож на Лян Шэна. И к тому же я отзывчивый человек.

Бэй Сяоу сказал: «Цзян Шэн, почему ты так хорошо к нему относишься? Забыла, что он негодяй?»

Я, опустив голову, ответила: «Как говорится, мы из одних мест. Тем более он сейчас слишком несчастен, разве мы можем спокойно смотреть, что он бомжует, и ничего не предпринять?»

Бэй Сяоу сказал: «Во всяком случае, Цзян Шэн, моё сердце не дрогнуло бы. Хороший человек, это тоже не про тебя».

Я ответила: «Когда ноги подживут, отвезём его в Вэйцзяпин. Не будем же мы заботиться о нём всю жизнь, у него всё-таки жена есть. Я не могу смотреть, когда другие в столь жалком положении».

Бэй Сяоу сказал: «Ладно, надеюсь, в будущем мы не будем выглядеть ещё более жалкими, чем он».


На самом деле, Бэй Сяоу всё-таки добрый мальчик, на следующий день он купил Хэ Маньхоу на барахолке инвалидную коляску. Хэ Маньхоу был смущён нежданной милостью.

Бэй Сяоу усмехнулся: «Не надо так жалостливо смотреть на меня. Я хочу, чтобы ты быстрее поправился и пораньше свалил отсюда, у меня не такое, как у Цзян Шэн, золотое сердце».

Через неделю, когда я рассказала Лян Шэну, что приютила Хэ Маньхоу, он только рот раскрыл. Долго недоверчиво рассматривал меня, и лишь потом среагировал, произнёс: «Цзян Шэн, у тебя такое доброе сердце».

Его слова вызвали во мне бурное негодование, у меня всегда было доброе сердце, неужели он понял это лишь сегодня.

В итоге Лян Шэн сказал: «Цзян Шэн, на самом деле, Вэйян постоянно переживает. Она чувствует себя виноватой, что в тот день разоблачила тебя и заставила её возненавидеть. Она, наверняка, хотела как лучше. Раз уж ты можешь простить Хэ Маньхоу, прости и Вэйян. Мне кажется, если бы она помогла тебе скрыть правду, вышло бы хуже».

От слов Лян Шэна моя голова распухла. Больше всего я ненавидела, когда другие напоминали мне о той ранящей сердце ночи на центральной улице. Я думала, что постепенно забуду, и Лян Шэн тоже постепенно забудет. Но Вэйян постоянно и своевременно подбрасывала веток в костёр, не давая прошлому почить в забвении.

59. Чтоб ты знала, то, что принадлежит Чэн Тянью, принадлежит и мне, Чэн Тяньэню, тоже:

59. Чтоб ты знала, то, что принадлежит Чэн Тянью, принадлежит и мне, Чэн Тяньэню, тоже.

Моя жизнь вроде не встала с ног на голову, как беспокоился Чэн Тянью. Возможно, я не слишком интересовалась еженедельной жёлтой прессой, и не знала о существовании каких либо сплетен на мой счёт. Например, о кричащих заголовках: Звезда против нимфетки, кого выберет крупный коммерсант?

Ох-ах, ничего не скажешь, кроме, как безобразие. Моя крыша снова начинала сползать.

Школа - это всё-таки место, строго следящее за чистотой, по крайней мере, она могла временно изолировать меня от кривотолков. Когда я принесла еду для Хэ Маньхоу, Бэй Сяоу не было. Я планировала позвать его с собой в школу, найти Лян Шэна, чтобы всем вместе обсудить празднование дня рождения Цзинь Лин.

Вернувшись в школу, увидела человека, сидящего в инвалидной коляске. Он был удивительно похож на Чэн Тянью. Улыбнулся мне, однако, взгляд по природе был недружелюбен. Как бы он не пытался скрыть враждебность, она всё-таки внезапно прорывалась наружу.

Он окликнул меня: «Цзян Шэн».

Я удивлённо посмотрела на него, запинаясь, спросила, как он узнал моё имя.

Когда он улыбнулся, губы сложились в соблазнительную дугу, в глазах отблеск лазури и что-то бесовское. Они были не просто чёрными без примесей, как у Чэн Тянью, и уж тем более не такими прозрачными и ясными, как у Лян Шэна. Пальцы лежали на колёсах кресла, двигаясь туда-сюда, рисуя бесконечные круги и линии, солнечный свет рассыпался в его длинных волосах, оставляя на лице солнечные блики. Это ещё более лишало решимости смотреть ему прямо в глаза. Если бы не чрезмерное удивление, что он у меня вызвал, я должна была бы притащить Цзинь Лин к этому парню, вместе побалдеть от такой красоты. Его природная аура заставляла холодеть.

Он долго смотрел на меня и, наконец, заговорил. Голос мягкий. Такой голос мог бы быть у очаровательной девочки, которая лишь притворяется доброй и ласковой, и из-за этого звучит леденящее. Он ответил: «Потому что меня зовут Чэн Тяньэнь. Чэн Тянью – мой старший брат. Многие говорили, у брата есть прелестная юная подруга. Оказывается, и правда, прелестная». Его рука потянулась ко мне, улыбаясь.

Потом он произнёс: «Цзян Шэн, можешь помочь мне подняться, я хочу постоять».

Я будто под гипнозом, ухватила его протянутую руку, когда, в конце концов, заметила пустую штанину. Накрывший со спины холод пронзил до костей, я в панике отступила назад, голос дрожал и путался: «Тянь…энь, твоя, твоя нога…»

Тяньэнь улыбнулся, улыбнулся особо непринуждённо, потом холодно посмотрел на меня и, почти скрежеща зубами, произнёс: «Не поднимешь? Никто не может помочь мне подняться!» Потянул мою руку и со всех сил впился в неё зубами. От боли я отдёрнула руку, на ней вздувался алый след укуса, просочилась кровь, на глазах выступили слёзы. Он продолжал широко улыбаться: «Цзян Шэн, сегодня я оставил тебе этот знак, клеймо. С этого дня ты принадлежишь мне. Чтоб ты знала, то, что принадлежит Чэн Тянью, принадлежит и мне, Чэн Тяньэню, тоже».

Про младшего брата Чэн Тянью, Сяо Цзю рассказывала: «Хоть Тянью тяжёлый человек, но к своему брату относится необычайно хорошо, из-за чего, его брата можно назвать чертовски тяжёлым, действительно внушающим ужас. Он во всём пытается конкурировать с Чэн Тянью. Возможно, из-за несчастного случая, произошедшего в их детстве. Чэн Тяньэнь полез на стремянку, чтобы достать с чердака голубя, Чэн Тянью внизу держал лестницу. Стая голубей в испуге вспорхнула, мелькнула перед глазами Чэн Тянью, Чэн Тянью на миг разжал руки, стремянка опрокинулась. Чэн Тяньэнь рухнул с третьего этажа и на всю жизнь остался инвалидом.

Когда Сяо Цзю рассказывала об этом происшествии, она добавила: «Цзян Шэн, ненависть – это злой демон».

Ненависть, действительно, злой демон, но легко ли простить? В особенности если удар нанесён самым дорогим человеком.

Как Сяо Цзю не могла простить свою мать, я не могла простить отца, так и Чэн Тяньэнь не мог простить Тянью.

Чэн Тяньэнь, наблюдая за смятением на моём лице, слегка улыбнулся. Голос снова стал ласковым, он взял мою руку, посмотрел на красный след укуса, сказал: «Цзян Шэн, тебе не нужно бояться, я никогда не порчу свои вещи, это лишь отметка. С теми вещами, что я дорожу, мне надо быть очень осторожным, помечать их, а то боюсь, Чэн Тянью отберёт их у меня». Произнеся имя Чэн Тянью, у него из глаз вдруг полились слёзы, как невинное дитя, он беспомощно смотрел на меня.

Я отдёрнула руку и развернулась, чтобы уйти, однако Чэн Тяньэнь удержал меня. Он вытащил из-за спины толстую пачку фотографий и газет, спросил: «Как же так, Цзян Шэн, ты не веришь, что я не хочу вредить тебе? Посмотри на эти фотографии, на эти газеты, если бы я хотел навредить тебе, давно бы разбросал их на каждом углу твоей школы. Для моего брата это не страшно, но ты, Цзян Шэн, что ты будешь делать?» Потом он, продолжая радостно улыбаться, сунул фотографии и газеты себе за спину, заверил меня: «Их уничтожат, не бойся, наша маленькая Цзян Шэн». Потом легко поцеловал мою руку, напугав так, что по моей спине потёк холодный пот, я поспешно отдёрнула руку.

Он поднял голову, улыбнулся, произнёс: «Цзян Шэн, кто-нибудь говорил тебе, мужчина, который первым целует твою руку, заслуживает, чтобы ты доверила ему свою жизнь?»

Я смотрела на него, чувствуя, как небо давит на мою макушку, дыхание перехватило. Чэн Тяньэнь продолжал: «Цзян Шэн, возвращайся в класс, расслабься». Потом добавил: «Будет свободное время, я непременно навещу тебя».

Я не стала дожидаться, когда в его речи наступит заключительная глава, собрав силы, опрокинула его на землю и бросилась прочь из этого дурного кошмара. Я совершенно не приняла во внимание людей рядом с коляской. Они бросились к Чэн Тяньэню, быстро подняли его, разъярённые шагнули ко мне. В результате, Чэн Тяньэнь остановил их взмахом руки.

Возможно, это и было то, о чём он говорил: «Цзян Шэн, я не причиню тебе вреда».

60. Это лиходейское имя даже во сне не позволяет мне укрыться от его преследований:

60. Это лиходейское имя даже во сне не позволяет мне укрыться от его преследований.

После появления Чэн Тяньэня страх не оставлял меня. Тем вечером я не пошла на самостоятельные занятия, забыла, что собиралась с Лян Шэном и Бэй Сяоу обсудить подготовку ко дню рождению Цзинь Лин, сжалась в комочек под ватным одеялом, дрожа в ознобе, в окружении кошмаров.

Тот проклятый Чэн Тяньэнь из жизнерадостной юной девушки своими запугиваниями превратил меня в Линь Дайюй*.

(* - героиня романа Цао Сюэциня «Сон в Красном тереме», грустная болезненная девушка)

Цзинь Лин тем вечером рано вернулась в общежитие. Она посмотрела на мой болезненный вид и спросила: «Цзян Шэн, Цзян Шэн, что случилось?»

Я обняла Цзинь Лин и расплакалась, показала ей рану на руке, сказала: «Твою мать, никто не тиранил меня, как это черепашье отродье Чэн Тяньэнь. Не знаю, этот парень, похоже, с детства не ел мяса, настолько жаждал его испробовать. Вдобавок, я, самое большее, мелкие рёбрышки, чего тут грызть-то?»

Не знаю, может из-за взгляда на мою рану, Цзинь Лин вся затряслась. Схватила мою руку и долго-долго не могла говорить. Я подумала, Цзинь Лин такая же, как и я, света не видела. Полагаю, дерзкий поступок Чэн Тяньэня тоже напугал её до безумия.

В итоге я спокойно уснула, прислонившись к Цзинь Лин. Когда кто-то охраняет твой сон, чувствуешь себя в безопасности. Сквозь сон я будто, как и раньше, наблюдала, она прислонилась к спинке кровати, в руках учебник истории, слегка приоткрывает рот, повторяя вопросы. Но мне казалось, это больше похоже на то, что она сомнамбулически бормочет: «Тяньэнь, Тяньэнь».

Ох, это лиходейское имя даже во сне не позволяет мне укрыться от его преследований.

61. Вмиг разлетелся на куски:

61. Вмиг разлетелся на куски.

Бэй Сяоу, в конечном счёте, как сумасшедший, рванул в Вэйцзяпин, из-за того, что его мать в этот раз не просто тяжело болела, а была при смерти. Мы с Лян Шэном тоже в спешке последовали за ним.

В прошлом шумная напористая женщина лежала на кровати в большой комнате, такая худая, что не угадывался человеческий облик.

Я неожиданно вспомнила, как раньше она стремительно врывалась в чужие дома и не могла уйти, не прихватив что-нибудь с собой. Как каждый день без сна и отдыха ругалась с дядюшкой Бэйем.

Бэй Сяоу обнял её и заревел, он звал её: «Мам, мам, это я, Сяоу, поедем в больницу».

Мать Бэй Сяоу открыла глаза, взглянула на него, на лице светилось удовлетворение. Все родные рядом, только дядюшка Бэй не приехал из Хэбэя.

Бэй Сяоу в отчаянии набрал номер отца, рыдал, говорил: «Пап, пап, быстрее возвращайся, мама умирает, если она раньше была неправа, прости её».

Дядюшка Бэй имел стойкое предубеждение перед матерью Бэй Сяоу из-за того, что она постоянно из ничего создавала ему проблемы, всюду жаловалась, как она несчастна, говорила о предательстве отца Бэй Сяоу. Но если посмотреть, отец Бэй Сяоу так и не привёл Бэй Сяоу никакой младшей мачехи, много лет их супружеские отношения были в тупике.

На другом конце дядюшка Бэй почти плакал, но не согласился вернуться, лишь сказал, что просит у неё прощения и пусть Бэй Сяоу за него позаботится о матери.

Бэй Сяоу в результате обрушился на отца с руганью, орал, что тот не мужчина, что он крысиная утроба, кричал, ругался, потом, всё-таки расплакавшись, стал умолять отца вернуться. Мы с Лян Шэном смотрели на сопли и слёзы, заливавшие лицо Бэй Сяоу, однако не знали, как утешить, когда на сердце так тяжело. Бэй Сяоу не удалось уломать отца, в итоге, он швырнул телефон об стену.

Тот вмиг разлетелся на куски.

Мать Бэй Сяоу прикрыла глаза.

Сказала, что не пойдёт в больницу, и сообщила Бэй Сяоу, что сегодня выпила отраву, из-за того что болезнь чрезмерно тяжела. Она сказала, что хочет стать в небесных чертогах седьмой небожительницей. В тот момент её сознание уже путалось, но когда её стали давать вытяжку фасоли, чтобы нейтрализовать действие яда, она крепко накрепко сжала зубы.

В этот момент я поняла, почему она приняла отраву, столь велика была её решимость умереть. А выпила не слишком много из-за того, что очень хотела увидеть своего сына. Сына, которым гордилась с детства и до сих пор.

Когда её дыхание стало замедляться, она пришла в себя. В тот момент рядом были только я и Бэй Сяоу. Другие пошли готовиться к похоронам. А Лян Шэн пока вернулся домой позаботиться о маме.

Она сказала Бэй Сяоу, что не распространяла слухи о его отце. Её высохшая рука провела по щеке Бэй Сяоу: «Малыш, женское восприятие очень тонко, дела отца и матери - это не то, что ребёнок может понять до конца». На последних вздохах она говорила: «Сяоу, в этой жизни ты должен стать хорошим человеком. Не будь как мама и тем более не становись таким как отец». Потом, взглянув на меня, заколебалась, но в итоге произнесла: «Твой отец в этой жизни хотел выделиться над другими, поэтому не останавливался ни перед чем. Та авария на шахте Вэйцзяпина унесла жизни многих людей. Пятьдесят человеческих жизней… только из-за того, чтобы из рук директора Яна вырвать концессию на разработку шахты».

В тот момент, стоя там, я вдруг поняла, почему дядюшка Бэй постоянно так хорошо относился ко мне, к Лян Шэну и ко всем детям в Вэйцзяпине. Это из-за того, что в глубине его души был ужас и смятение, тревога жгла сердце ежеминутно, заставляла волей-неволей компенсировать всем нам потерю близких, таким образом его совесть могла хоть немного успокоиться.

Бэй Сяоу стоял и плакал, растерянно глядя на мать. Он никак не соглашался поверить в то, что она только что сказала. Лучший друг Лян Шэна, мой лучший друг, как выясняется сейчас, с самого начала был врагом. А его отец, мужчина, которого он безмерно уважал, в один миг неожиданно превратился в убийцу.

Мать Бэй Сяоу сжала руку сына и, собрав оставшиеся силы, сказала: «Сяоу, несмотря на то, что другие люди и я ненавидим твоего отца, ты не должен испытывать к нему ненависти, из-за того что ты не имеешь права…» Потом она стала задыхаться, вдыхала, вдыхала, чем дальше, тем сильнее, тем чаще.

В конце концов, так и не закончив свою речь, она ушла.

И правда, есть ли в этом мире сыновья и дочери, которые ненавидят власть и могущество родителей. Возможно, моя ненависть к отцу безосновательная претензия, всё-таки он подарил мне жизнь.

62. На Рождество надо есть яблоки:

62. На Рождество надо есть яблоки.

Уход матери Бэй Сяоу заставил зиму прийти особенно рано.

Бэй Сяоу стал молчалив, часто замирал над книгой. Каждый раз, когда их группа выходила из дверей, видя его таким, моё сердце охватывала нестерпимая скорбь. Я думала, если… если бы Сяо Цзю увидела его, болело бы её сердце, смогла бы она не плакать?

Он не связывался снова с отцом, а я не стала рассказывать Лян Шэну о словах матери Бэй Сяоу на смертной одре. Лучше бы она несла сумасбродный бред. Я не хотела, чтобы Лян Шэн снова страдал, с тех пор прошло много лет, за это время многое, возможно, стёрлось и поутихло.

Снег пришёл в северный городок на Рождество. На севере меньше, чем на юге восхитительных пейзажей. Но каждый год, когда наступала зима, северный снег исключительно прекрасен.

Я долгое время не имела контактов с Чэн Тянью, не знала, стоит ли ещё принимать в расчёт те трогательные слова, что он говорил раньше. Размышляла, если принимать то, что получается? Я люблю его? Хочу быть с ним вместе? Я ещё помнила ту ночь в коттедже, его руки, накрывшие мои, тепло ладоней, чистоту улыбки. Во всяком случае, в музыке, струящейся с чёрно-белых клавиш, чувствовались радость и счастье.

Я думала, что непременно хотела бы хорошенько запомнить ту ночь. Для такой девушки, как я, безразлично, кто был принцем, мне достаточно тепла в том, чтобы лишь помнить красоту и грёзы той ночи. Страница прекрасных воспоминаний сохранена в тайниках сердца. Однажды, потихоньку состарившись, я достану её, чтобы взглянуть. И если старуха улыбнётся из-за этого драгоценного листа, будто молодая девушка, то жизнь в результате прошла не совсем впустую.

После занятий на снегу остались отпечатки ног, большие, маленькие. В извилистой жизни средней школы снегопад весёлое событие.

Вспомнился первый год в средней школе высшей ступени, когда я первый раз осознала, что за чудесный праздник Рождество. Тогда я, благодаря Лян Шэну, получила подарок. Лян Шэн пригласил меня в школьную столовую поесть жареной свинины в кисло-сладком соусе. После этого у меня появилась идиотская мысль, если бы каждый день было Рождеством, сколько бы я съела такой свинины.

Я не высказала эту мысль Лян Шэну, боялась, он будет переживать.

Переживать, что свинина в кисло-сладком соусе или жареное мясо самые заветные мечты для ребёнка.

Об этом я тайком рассказала Бэй Сяоу. Бэй Сяоу водил меня есть маленькие полумесяцы свинины в кисло-сладком соусе до тех пор, пока не появилась девушка по имени Сяо Цзю. С этого момента он забыл взятые на себя обязательства, его мозг превратился в шелуху, отодвинув меня в сторону, каждый день жировал вместе с Сяо Цзю.

Возможно, Сяо Цзю не понравилась мне с первого взгляда, из-за того, что меня перестали кормить свининой в кисло-сладком соусе.

Увы, по секрету, я, действительно, низкий человек.

В обед в общежитии Цзинь Лин положила мне в руку чищеное яблоко и сказала: «Цзян Шэн, на Рождество надо есть яблоки. Тогда на следующий день у тебя всё станет спокойно и благополучно, и все проблемы удачно разрешаться».

Я показала ей язык, за много лет я съела бесчисленное количество яблок, но так и не обрела в своей жизни большого спокойствия. Однако я была благодарна добрым намерениям Цзинь Лин. В конце концов, таким образом я демонстрирую, что сама являюсь девушкой с прекрасными мечтами и желаниями, не так ли.

После обеда я, следую образцу Цзинь Лин, подарила Бэй Сяоу с Лян Шэном каждому по красному яблоку. Они на пару изображали передо мной беспримерную радость, вгрызаясь в них на занесённой снегом дороге. В результате оба догрызли до червяка.

Почему моя рука из множества яблок в школьной лавке выбрала те, что оказались червивыми? Я клянусь, их поверхность была несравненно гладкой и красивой, без признаков каких либо рубцов и червоточин.

Бэй Сяоу выбросил извлечённого червяка на землю замерзать заживо и продолжил набивать рот. Я думала, он непременно вспомнил, ту девушку, что звалась Сяо Цзю. Из-за того, что прежде Сяо Цзю говорила, в Рождество надо есть яблоки. Но в её версии, звучало так: если на Рождество ешь яблоки, человек, которого ты жаждешь встретить, сразу появится перед тобой, к тому же до конца дней будет сопутствовать благополучие, а между вами непременно всё будет в порядке.

Забыла сказать, Сяо Цзю на то Рождество, грызя яблоко на шумной оживлённой улице, встретила Бэй Сяоу. Бэй Сяоу увидев её красную, как морковка, руку, взялся заигрывать: «Ты так не замёрзнешь? В самый мороз есть яблоки».

Так они познакомились.

Поэтому Сяо Цзю постоянно так повторяла Бэй Сяоу и нам: «В Рождество надо есть яблоки».

Бэй Сяоу сейчас передо мной обкусывал яблоко кусок за куском. Я знала, он непременно вспоминает Сяо Цзю, перестань он грызть, глаза постепенно покраснели бы.

Потянув его за одежду, я сказала: «Вечером встречаемся у Цзинь Лин! В конце концов, Рождество, помолимся вместе, чтобы в следующем году получить дощечку с золотой надписью об окончании средней школы».

Я предложила пойти к Цзинь Лин, потому что собираться у Бэй Сяоу было неудобно, там ещё жил Хэ Маньхоу. Я знала, Лян Шэн не любит встречаться с ним, а я хоть и спасла его, но не хотела лишний раз видеть. Некоторые люди – это твоя постоянная рана, заставляют тебя избегать сталкиваться с ними лицом к лицу.

Тем вечером мы все четверо попросили у руководителя класса отпуск по болезни, сказали, объелись яблок, живот прихватило, надо сходить в больницу провериться. Сейчас думаю, хорошо, что в то время в нашей школе не было медпункта, если бы был, как бы мы нашли такой прекрасный и простой предлог.

Мы скакали как петушки, вылетев за ворота школы. Приготовились сначала пойти в супермаркет купить фрукты, закуски, колы и мчаться со всех ног в гнёздышко Цзинь Лин. Ах, я, действительно, бесполезна, при мысли о еде, ноги удлиняются в огненное колесо.

Перед воротами школы в тридцати метрах проезжая часть, уличные фонари, будто молчаливые юноши, хранят тайну своих сердечных надежд. Снежные хлопья, по-прежнему, кружат в небе, будто лепестки, которыми небеса осыпают мир людей. Под летящим снегом и светом фонарей взгляд туманится. Ноги вдруг застыли в нерешительности, из-за того, что прямо перед школой у дороги я увидела одинокий силуэт, непрестанно блуждающий в свете фонаря, блуждающий образ, что заполнил сердце.

Не только я, рядом со мной Бэй Сяоу тоже замер как вкопанный. Я повернулась, посмотрела на него, мускулы его лица подёргивались, на кончике носа выступил пот, снежинки одна за другой покрывали его плечи, время будто стоп-кадр.

Человек, стоящий в свете фонаря, поднял голову. Бэй Сяоу даже не пошёл, а бросился вперёд, как сумасшедший, его голос яростно дрожал, почти срывался, он орал: «Сяо Цзю».

Да. Да.

Это Сяо Цзю.

Как это могла быть Сяо Цзю.

Неожиданно это Сяо Цзю!

Глядя как Бэй Сяоу обнял эту одинокую фигуру, закапали слёзы. Ненавижу, почему в Рождество заставляют человека плакать.

Наша Сяо Цзю, Сяо Цзю Бэй Сяоу, она неожиданно вернулась!

В это снежное Рождество, она как облако снежинок, парящих перед нами, вся в белом, будто её совершенно не касается вся суета мира.

Мои слёзы безостановочно капали на школьный двор, Сяо Цзю, Сяо Цзю, она, и правда, вернулась.

Если…, если…, если ты тоже хочешь встретить долгожданное счастье, тогда в Рождество, обязательно надо съесть целое яблоко. Тот человек, которого ты ждёшь, в какое-нибудь снежное Рождество, непременно снова появится перед тобой.

63. Ему горько, из-за того, что… Цзян Шэн… прости…снежный принц не может любить тебя:

63. Ему горько, из-за того, что… Цзян Шэн… прости…снежный принц не может любить тебя.

В квартире Цзинь Лин ярко-красный огонь отражался на багряных лицах нас троих. Лян Шэн с Цзинь Лин на кухне готовили продукты для хого*, я перед столом отсвечивала, как лампочка**, глупо улыбаясь Сяо Цзю. Она очень исхудала, совсем не похожа на себя прежнюю, гладкую и округлую, но стала ещё прекрасней.

(* - хого, китайский самовар, способ приготовления горячих блюд из овощей, мяса и др. обвариванием их в специальном котле;
** - электрическая лампочка на сленге «третий лишний»)

Лян Шэн позвал меня, я с неохотой поплелась на кухню, взглянула на Лян Шэна: «Что такое? Сяо Цзю вернулась, я ещё не насмотрелась на неё».

Лян Шэн спросил: «Цзян Шэн, ты так хочешь быть там третьим лишним?»

Я тайком стащила с блюда, что он приготовил, цукат и сунула в рот, улыбнулась: «Брат, что-то ты не заботишься о Вэйян также как о Сяо Цзю. Подумай, ты когда-нибудь считал меня для вас с Вэйян электрической лампочкой? Это мне позволительно? Я давно задушила для Вэйян вскормленного птенца. Притом я настоящая жена Бэй Сяоу, это общеизвестный факт, в нашей семье объявилась младшая жена, я не могу пойти посмотреть?»

Лян Шэн беспомощно улыбнулся, положил кусок засахаренного фрукта мне в рот, сказал: «Цзян Шэн, оставь свои предубеждения против Вэйян, на самом деле, она хорошая. Девочки из хорошей семьи часто имеют вздорный характер, но в целом она хорошая».

Я, скривив рот, пробурчала: «В глазах каждого любящего его возлюбленная так же красива, как Си Ши, не собираюсь тебя переубеждать». Сказав, я снова намеревалась рвануть в комнату к Бэй Сяоу и Сяо Цзю любоваться их радостью.

Лян Шэн остановил меня: «Цзян Шэн, пошли, посмотрим с балкона на снег. Составишь компанию?»

На балконе мы с Лян Шэном наблюдали за снежинками.

В тот день был сильный снегопад, и воздух не особо холодный. Я запрокинула голову, снежные хлопья покрывали моё лицо, ненадолго, потом они таяли и исчезали, будто никогда и не появлялись в этом мире.

Лян Шэн стоял рядом со мной, одетый в толстый ватник, кончик носа стал ярко-красным. Я смотрела, смотрела, глаза раскисли. Твою мать, за эти годы я съела так много яблок, почему мои надежды не осуществляются? Неужели я, как забытый небесами ребёнок, никогда не получу желанную сладость?

Лян Шэн посмотрел на меня, спросил: «Цзян Шэн, Цзян Шэн, что случилось? Тебя кто-то обидел?»

Только он спросил, как из моих глаз потекли слёзы. Я обняла его и зарыдала, как в детстве так же бесцеремонно. Сейчас после стольких лет это уже не было теми хорошо знакомыми мне объятьями, более того, они даже не могли меня согреть. Независимо ни от чего в те беззаботные времена, его объятья дарили мне самое большое тепло в мире. А эти в итоге не принадлежат Цзян Шэн, не принадлежат той девочке, что зовут Цзян Шэн. Я плакала и твердила: «Брат, брат». Потому что не могла найти другие слова, чтобы повторять, и не могла найти каких-либо объяснений своим слезам и скорби.

Лян Шэн в растерянности смотрел на меня, не зная, как утешить. Снежинки резали его ангельское лицо, покрывали воротник. Меня охватила дрожь.

Лян Шэн сказал: «Цзян Шэн, тебе холодно? Вернёмся в комнату».

Я покачала головой, попросила: «Брат, я хочу ещё немного полюбоваться с тобой снегом».

Давно я не оказывалась с Лян Шэном один на один. Раньше, когда мы были вместе, я постоянно задавала ему глупые вопросы. Один раз, во время снегопада, он всю дорогу вёл меня за руку, опасаясь, что я упаду. В тот момент, наблюдая за кружащимися в небе снежными хлопьями, я спросила: «Брат, скажи, почему с неба падает снег? Кто-нибудь из небожителей грустит?»

Лян Шэн остановился, улыбнулся мне и ответил: «Да, небожителю грустно».

Я спросила: «Брат, а кто из небожителей грустит? И почему ему грустно?». В тот момент я знала только, что на Цисицзе*, когда встречаются Пастух и Ткачиха, тоскуя, они льют слёзы.

(* - Цисицзе (также называют "китайским Днем Святого Валентина") - вечер 7-го числа 7-го месяца по лунному календарю, отмечаемый посиделками и соревнованиями в рукоделии: по поверью, божества звёзд «Пастух» и «Ткачиха», разделённые Млечным Путём, встречаются в этот день как супруги)

Лян Шэн закрыл меня спиной от реки Циншуй. В тот момент мост через Циншуй был особо скользкий. Каждый год кто-нибудь из детей обязательно соскальзывал с него, многие так расстались с жизнью. Лян Шэн говорил, что моя маленькая жизнь очень важна, поэтому я должна выжить, чтобы в будущем есть приготовленное им мясо.

Заслонив меня спиной от реки, Лян Шэн долго думал и, наконец, не спеша, стал рассказывать: «Это из-за того, что снежный принц на небе влюбился в нашу Цзян Шэн. Но по предопределению ему нельзя было жениться на Цзян Шэн, потому что небожители не могут быть вместе с обычными людьми. Каждый раз, когда он думает о Цзян Шэн, идёт снег, всё что он может желать, это чтобы снег вместо него был рядом с его Цзян Шэн».

Когда я слушала, душу переполняло прекрасное чувство самолюбования, даже небожителей трогает моё обычное сердце. Но я всё-таки выпятила губы и сказала Лян Шэну: «Я не его Цзян Шэн, я Цзян Шэн Лян Шэна».

Лян Шэн улыбнулся, в глубине глаз неясная печаль, это, как я понимала, печаль о невозможном, такая же печаль, как и в глубине моего сердца, никогда не являвшаяся свету.

Я посмотрела, как на кухне хлопочет Цзинь Лин, подняла глаза, взглянула на Лян Шэна, губы слегка шевельнулись, звук вышел сухой и шершавый, я позвала его: «Брат».

Лян Шэн, опустил голову, посмотрел на меня, тихо откликнулся.

У меня текли слёзы, я спросила: «Брат, почему с неба падает снег? Кто-нибудь из небожителей грустит?»

Лян Шэн вздрогнул, его глаза тоже покраснели. Он смотрел на меня, прижавшуюся к его груди. Голос был ужасно глухой, будто сдерживая тайные мысли, слово за словом с трудом он произнёс: «Из-за того…что на небе…так называемый…снежный принц… влюбился в нашу… Цзян Шэн, но, согласно предопределению, он не может…жениться на ней… он даже… не может любить её, потому что небожители не могут быть с обычными людьми…»

Говоря это, слёзы Лян Шэна текли по его щёкам, обжигая мою кожу, капля за каплей, прожгли до самого сердца, в миг расколовшееся вдребезги. Боль обрушилась в рану, неконтролируемо задевая каждый нерв, каждую клетку.

Лян Шэн с трудом заканчивал свою речь. Его губы дрожали, каждая буква, каждое слово будто подпрыгивали, он говорил: «Каждый раз, когда…снежный принц…скучает по Цзян Шэн, он осыпает мир людей…снегом. Надеясь, что снег будет рядом с Цзян Шэн вместо него. Ему горько, из-за того, что…Цзян Шэн….прости….снежный принц не может любить тебя".

Среди снегопада я слушала стук сердца Лян Шэна, его беспомощные слёзы, заливали моё лицо.

64. Оказывается, прошло так много времени, а мои люди и вещи не изменились:

64. Оказывается, прошло так много времени, а мои люди и вещи не изменились.

Той ночью мы впятером принялись есть хого. Спокойная ночь, кто благословил наше спокойствие? У меня, Лян Шэна, Бэй Сяоу, даже у Сяо Цзю глаза покраснели как у кроликов.

Среди снега я первая прекратила плакать, будто и не лила только что слёзы, улыбнулась Лян Шэну: «Брат, Сяо Цзю вернулась, мы должны радоваться! Я не права, не надо реветь. Просто подумала, сколько Сяо Цзю перенесла страданий, пока, наконец, не вернулась к нам, я рада, так рада, что не смогла сдержать слёз…»

Лян Шэн запрокинул лицо, посмотрел в небо. Снег лёг на глаза, он вытер их и сказал: «Всё в порядке, в порядке. Я вдруг вспомнил, как ты была маленькой, сразу почувствовал, что мало кормлю тебя жареным мясом, поэтому загрустил и расплакался. Цзян Шэн, не печалься, сегодня Рождество, мы должны веселиться».

Цзинь Лин смотрела на меня, смотрела на Бэй Сяоу, потом посмотрела на Лян Шэна с Сяо Цзю. В итоге Сяо Цзю прервала молчание, она сорвала с шеи шарф, взяла палочки и крикнула нам: «Вашу мать, чего вы все разрыдались? Ваша Сяо Цзю вернулась, радостное событие, а вы один за другим меланхолично и сентиментально изображаете мне тут кроликов. Осторожней, я из вас троих сделаю хого!»

Она так сказала, и атмосфера вдруг стала свободней. Мы схватили палочки и как волки набросились на хого. От красного масла из острого перца в процессе еды мы все покрылись потом.

Сяо Цзю вернулась, я так рада. Возможно, пока она всё время молчала перед нами, я вдруг стала думать, что под житейскими бурями вещи остались прежними, а люди изменились, и на сердце стало особо тягостно. А сейчас она неожиданно снова извлекла образ плохой девчонки, и моё сердце почувствовало уверенность, несравненную радость. Оказывается, прошло так много времени, а мои люди и вещи не изменились.

Той ночью Лян Шэн с Бэй Сяоу вернулись в квартиру Бэй Сяоу. Цзинь Лин уснула на полу, привалившись к батарее. Я и Сяо Цзю теснились на кровати. Столько сказано за вечер, мы все очень устали. Я положила голову на руку Сяо Цзю, тихонько позвала её: «Сяо Цзю, Сяо Цзю».

Показала язык и сказала: «Сяо Цзю, я так рада, что ты вернулась».

Сяо Цзю похлопала меня по голове: «Цзян Шэн, твою мать, вот заяц не ест траву возле собственной норы, а ты оставила наш дом Сяоу!»

Я улыбнулась, нос потёк, эта бессовестная Сяо Цзю, не хотела с Бэй Сяоу по-доброму. Я ответила: «Да, да. Ужасно боюсь, задела нашу любимую младшую жену, ты вернулась, возьмёшь нож и порубишь меня в капусту».

Сяо Цзю улыбнулась: «Блин, Цзян Шэн, твои речи так сладки». Потом она, повернувшись к моему уху, шёпотом спросила: «Цзян Шэн, Лян Шэн с Вэйян расстались? Променял девчонку?» Она, показав на спящую на полу Цзинь Лин, сказала: «Эта девчонка кажется знакомой».

Я ответила: «Сяо Цзю, ты знаешь её. Забыла, до того как вторично женился Бэй Сяоу нравилась эта девушка. Ты же знакома с ней».

Сяо Цзю сказала: «Я знаю, что я с ней знакома. Я имею в виду, раньше не обращала внимания, а сейчас, как увидела, осознала, что она очень знакома, но не могу вспомнить, где мы раньше встречались». Потом она, кое-как завернувшись в одеяло, добавила: «Забей, не бери в голову. Твою мать, как же хорошо». Сказала и засопела.