[ВалентинаВ]

Эпиграф ко 2 книге:

Чэн Тянью: «Когда я был маленький, слышал красивую историю. В ней говорилось: бабочка никак не могла долететь до моря.
Сейчас я понял, дело не в том, что бабочка не могла долететь до моря. Когда, пройдя трудный, полный мытарств путь бабочка, наконец, долетела, то поняла, море никогда не ждало её.
Я будто та измученная долгим путём бабочка.
А ты, Цзян Шэн, море, что никогда и не думало её ждать».

Часть 1

Эпиграф к части 1:

Цзян Шэн: «С тех пор, как мы расстались, в своей жизни я могу заниматься только двумя вещами: искать тебя и ждать твоего возвращения. Ненавижу себя, как я могла тебя забыть, остаться одна в совершенно чуждом мне окружении, оставить тебя со всеми этими чужими людьми?
В этом мире, если грибок сянгу не смог удержаться рядом с другим, сплетённым с ним корнями, можно ли ожидать, что кто-то ещё будет с тобой добр и искренен? Если даже Цзян Шэн бросила Лян Шэна, согласится ли кто-то ещё пройти тысячи гор и рек, чтобы отыскать тебя».

Чэн Тянью: «Сочувствуют, когда понимают. Но, Цзян Шэн, прости. Нынешний я пусть даже и понимаю твоё положение, но не могу сочувствовать. Буддийское милосердие не шире границ нашей любви.
Остаётся рассыпаться пеплом».

1. В ваших супружеских отношениях, похоже, сильный дисбаланс инь и янь, нужно привести в порядок эндокринную систему:

1. В ваших супружеских отношениях, похоже, сильный дисбаланс инь и янь, нужно привести в порядок эндокринную систему.

Не знаю, откуда последнее время возникла эта неприятность – болезненная бессонница. Непрестанно представляю, как разделяются грибочки сянгу.

Думала, эта чёртова головная боль и бессонница из-за того, что я только что вернулась в этот город прошлого. Что причиной такого состояния являются внезапное одиночество, каждодневная тоска и воспоминания.

Но потерять сон не самое страшное. Гораздо страшнее, после того как жалкий сон всё-таки наступает, в нём я перевоплощаюсь. Перевоплощение – это вопрос благосклонности судьбы. Можно стать супругой Сун Юя, женой Пань Аня*, но как назло каждый раз становлюсь не танским монахом в исполнении Ло Цзяина**, а обезьяной! Бегу к берегу, смотрю на своё отражение и просыпаюсь в испуге.

(* - Сун Юй - китайский поэт, 290(?) — 222(?) до н. э.; Пань Ань - литератор времен Западная Цзинь (247-300 гг.), олицетворение мужской красоты;
** - китайский актёр)

Потом снова бессонница. Тянью на полном серьёзе поднял тему: «Цзян Шэн, ты могла бы держать кошку. Кошка – животное, что любит спать. Наверняка, под её влиянием сон станет лучше».

В тот момент я в недоумении подумала, почему не поросёнка? По виду свинья ещё больше склонна спать, чем кошка. Но пока размышляла, занятие свиноводством или содержание кошки улучшит мой сон, «Сянгу» первым вторгся в мою жизнь. Точнее сказать, кота, что появилась в моей жизни, я назвала Сянгу.

События начались, когда мы с Цзинь Лин болтались по магазинам.

За четыре года вроде не сильно повзрослели, но, очевидно, нашу юность потрепали житейские бури. Четыре года назад на этой улице у меня было две сестры, одна парящая то тут, то там Сяо Цзю, другая тихая и мягкая Цзинь Лин. Через четыре года поднятая вихрем к небу Сяо Цзю исчезла с этой улицы, и сейчас моя рука крепко сжимает только руку девушки по имени Цзинь Лин.

Зачем было нужно возвращаться в этот город?

Этот вопрос я с самого начала собиралась задать Цзинь Лин. Но почему-то не торопилась спрашивать.

Да, четыре года назад, я уехала в Сямэнь, она уехала в Циндао. Не успев погоревать, нам казалось, разлука будет вечной. Но сейчас мы снова вернулись к начальной точке, вернулись к месту, что причинило нам боль.

Я смотрела то на Цзинь Лин, то, щурясь, на солнце. Почему же надо было возвращаться в этот город?

Сказала: «Цзинь Лин, ты такая же, как я».

Так же, как и я, не можешь, перестать беспокоится, не можешь отпустить прошлое. Я постоянно волнуюсь о Лян Шэне. Он каждую ночь в моих снах, грустное выражение, боль в глазах, печальное лицо.

Ещё я беспокоюсь о Бэй Сяоу, беспокоюсь о Сяо Цзю. Мне постоянно казалось, что они должны быть счастливы вместе. Даже после всех перипетий и страданий, если любишь, можно не считаться со всеми этими горестями. Поэтому, Сяо Цзю, ты должна вернуться к нам. Ещё Тянью. Я постоянно вспоминаю вокзал четыре года назад, как он, расталкивая людей, бежит ко мне. Волосы взмокли от пота, хватает мой чемодан. Я помню его ледяные пальцы, обжигающий взгляд. Ещё его длинный монолог. Он сказал, что если двадцатипятилетний мужчина использует такой корявый предлог, только чтобы иметь возможность сказать несколько слов одной девушке, ты же понимаешь, что у него на сердце. И потом его долгий взгляд полный огорчения и надежды.

Каждый раз, вспоминая расставание на вокзале с Тянью, у меня возникает чувство, что я преодолела тысячи гор и рек.

Поэтому, пройдя эти горы и реки, я вернулась сюда. Так же, как и ты. Из-за того, что не можешь забыть Тяньэня, даже если в прошлом он был самим злом. Но что поделать? Кто заставляет нас любить, кто заставляет нас по доброй воле следовать этим труднопроходимым путём?

Пока мы с Цзинь Лин были погружены в печальные воспоминания, от которых трудно освободиться, обнаружилось, что есть глаза, ещё более полные страдания, чем наши. Серый бродячий котёнок издалека смотрел на нас с Цзинь Лин. Когда людей стало меньше, он подбежал ко мне, посмотрел на мои туфли, поднял голову и мяукнул. Грустное выражение глаз разбивало сердце.

Я сказала Цзинь Лин: «Смотри, я не только с людьми могу поладить, а даже с кошками!» На самом деле, про себя я подумала, может это перерождённая Сяоми, вышла из моих воспоминаний и огорчённо взирает на меня. Но остановила себя, нет, Сяоми должна ещё дожидаться в раю, чтобы стать за меня в следующей жизни младшей сестрой Лян Шэна. Как можно временно снова стать кошкой? Полагаю, жизнь кошки её уже давно пресытила.

Цзинь Лин удивлённо взглянула на этого странного кота. Ведь известно, бродячие кошки сторонятся людей. Покачала головой, снова посмотрела на меня, сказала: «Цзян Шэн, скорее всего, этот котёнок плох на голову. Умственно отсталая кошка, поэтому так горячо приняла тебя!»

Чем дольше слушала, тем больше мне казалось, что в её словах что-то не то. Казалось, в речи Цзинь Лин сквозит «рыбак рыбака видит издалека», подразумевая, что я тоже своего рода умственно неполноценное существо.

Чтобы опровергнуть наличие умственных отклонений, как у этого котёнка, я не стала останавливаться. Продолжила идти с Цзинь Лин, обсуждая Бэй Сяоу, что он влачит совершенно бесцельное существование.

Цзинь Лин вдруг вспомнила: «Цзян Шэн, ты не знала, у Бэй Сяоу последнее время новое увлечение. Говорят, познакомился, шляясь по барам».

Что? Я вздрогнула от неожиданности. Правда, не из-за Бэй Сяоу. После моего возвращения Бэй Сяоу уже познакомил меня с таким бесчисленным количеством новых увлечений, что слегка пугало. Он хотел, чтобы я видела, его совсем не заботит Сяо Цзю, и он в порядке. Но чёрт знает, как он мог забыть! Неожиданностью было, что Цзинь Лин интересуется сплетнями. Неужели после того, как стала журналистом, она тоже ассимилировала.

Я спросила: «Разве ты собиралась стать папарацци?»

Цзинь Лин закатила глаза и цыкнула: «Не говори так. Смотри, нас уже преследует отряд кошек».

Я обернулась, только серый беспризорный котёнок настойчиво шёл за нами. Выражение глаз, вслед за тем как я удалялась, становилось всё более грустным, мяуканье всё жалостливее.

Отвернувшись, я сказала Цзинь Лин: «Не обращай на него внимания». И стала расспрашивать, как зовут это новое увлечение Бэй Сяоу, что собой представляет, положение, где живёт.

«Раскудахталась. Считаешь себя мамашей Бэй Сяоу или его старшей сестрой!» Проворчав, Цзинь Лин продолжила: «У той девушки очень нарядное имя, её зовут Ба Бао*. Я встретила их, когда брала интервью в Сюшуйшань. Маленькая кругленькая девушка, такая по-детски пухленькая. Можешь не ахать, выражение её лица имеет душок Сяо Цзю».

(* - восемь драгоценностей)

Ба… Ба Бао? Я посмотрела на Цзинь Лин, подумала, Сяо Цзю* – «маленькая девятка», сейчас это каша «восемь драгоценностей», что же будет потом? Семь мечей? О, «Семь мечей с горы Тянь»**. Следующая - шампунь «шесть небожителей». Потом «пять зерновых культур» - обильный урожай, «четыре ягнёнка» - процветание, «три цветка» - собрались головками, «два…. 250 – недотёпа, «один» - ? С одной извилиной! Блин, разве не полный ряд натуральных чисел!

(* - иероглиф «цзю» в имени Сяо Цзю – это девять, «сяо» - маленький;
** - название фильма и сериала)

Как раз пока я про себя планировала «отряд женщин натуральных чисел брата У», ярко-синий БМВ остановился прямо передо мной. Стекло машины медленно опустилось, несравненно прекрасное лицо появилось передо мной и Цзинь Лин.

Тянью? Цзинь Лин, взглянув на мужчину в машине, сказала со смехом: «Ты же не собираешься ввести круглосуточное наблюдение за Цзян Шэн?» Чэн Тянью улыбнулся, во взгляде сквозила нежность: «Я подумаю. Только как наша преисполненная сил госпожа Цзян Шэн может позволить мне наблюдать». Закончив, посмотрел на меня, спросил: «Цзян Шэн, устала бродить? Если устала, я отвезу вас домой. Если не устала, продолжайте, заеду потом».

«Забудь. Я и не предполагала, что смогу покататься в такой впечатляющем авто. Слишком не соответствует нашему статусу простого народа». Сказав это, Цзинь Лин потянула дверцу и залезла в машину. Тянью улыбнулся, позвал: «Цзян Шэн, садись».

Взглянув на Тянью, я слегка усмехнулась. Я знала, почему последнее время он постоянно следует за мной по пятам. Всё из-за того что некоторое время назад я как безумная гналась по дороге за белым Линкольном, увидев в окне того автомобиля образ, что бессчётное количество раз являлся мне в сновидениях.

Тот образ заставил меня обойти все дороги в этом городе.

На бесчисленных перекрёстках заставлял терять присутствие духа, беспомощно ронять слёзы.

Я уже носила распечатанные объявления о розыске с его фотографией. Постояла в каждом оживлённом месте перед непрерывным потоком людей, протягивая листки, низко кланяясь и снова продолжая раздавать… Умоляла каждого, если вы видели его, сообщите мне, где он.

В этом городе каждый день, каждый час, каждую минуту бесчисленное количество лиц мелькало перед моими глазами. Индифферентные, сочувствующие, равнодушные… Но среди них не было твоего лица.

Тянью находил меня и молча стоял за моей спиной. Он убеждал, что непременно сам разыщет тебя. Что нет необходимости слепо, наобум продолжать беспорядочные поиски. Но я не могла сидеть и спокойно ждать, не зная, в какой момент получу новости о тебе.

Много раз в те моменты, когда мне было особенно тоскливо и хотелось всё бросить, я чувствовала, ты рядом со мной. Надо лишь повернуть голову, ты улыбнёшься, подойдёшь, возьмёшь меня за руку. Будто не было страданий и ушедших лет, скажешь: «Цзян Шэн, пойдём, поедим».

Ты рядом со мной. Это такой обман зрения? Но я чувствую, среди всей этой толпы спешащих людей твоё дыхание, твою тень, твой запах.

Вплоть до того дня, когда, как мне показалось, я увидела в белом Линкольне очень похожий на тебя силуэт.

Казалось, ты улыбнулся мне. В глазах рябило. Можешь смеяться, человек глуп. Поэтому я рванула за машиной, бежала, не в силах остановиться. Пока следующий позади Фольксваген Жук со всей силы не отбросил меня к краю дороги.

Очень много крови. Она текла из меня, разливаясь, будто река Циншуй.

В тот момент сквозь затуманенный взгляд мне показалось, тот белый Линкольн остановился. Я видела пару грустных любимых глаз, изящные черты лица. Ты крепко обнял меня и, срывая голос, выкрикивал моё имя: «Цзян Шэн, Цзян Шэн».

Постепенно сознание уходило, и образ мало-помалу исчезал. Будто всё было наваждением.

Когда я очнулась только Тянью, нервный, как пламя, сидел рядом со мной с лицом полным страдания. Увидев, что я пришла в себя, тихонько позвал меня: «Цзян Шэн, Цзян Шэн».

Вдруг я перестала различать - Чэн Тянью или Лян Шэн. Их лица в моих глазах сменяли одно другое, то полные любви глаза Лян Шэна перед тем, как я потеряла сознание после аварии, то полное сожалений лицо Чэн Тянью у больничной койки.

Я пробормотала Чэн Тянью: «Я видела Лян Шэна. Правда, видела Лян Шэна!»

Однако Тянью сказал: «Это галлюцинация, Цзян Шэн. Не обманывай себя. Умоляю! Не было никакого белого Линкольна, не было той пары грустных глаз! Цзян Шэн, это всё твоё воображение!» Произнося это, его спина была ровной, а глаза пусты, как осыпавшийся фейерверк.

Воображение? В тот момент я не была готова поверить. Постоянно возвращалась в момент аварии, в момент, когда Лян Шэн держал меня в объятиях. Поэтому, совершенно не прислушиваясь к убеждениям Тянью, собрала все силы, чтобы свалить с больничной койки, покинуть больницу и искать тот белый Линкольн, искать мелькнувшую перед глазами тень Лян Шэна.

Капельница тяжело рухнула на пол, моментально хлынул ярко-красный поток крови, раненую ногу пронзила нестерпимая боль. Чэн Тянью никак не мог предвидеть такую ситуацию. Он заорал, зовя врача и медсестёр, сжимая меня в объятиях на полу.

Среди всей этой боли, я по-прежнему не могла перестать повторять рвущее его сердце в клочья имя – Лян Шэн! Лян Шэн!

Поэтому после того случая, когда, поправившись, я выписалась из больницы, каждый раз выходя за дверь, через некоторое время я обнаруживала за своей спиной в машине Чэн Тянью. Я думала, чего он боится больше. Новой аварии или что в любой момент передо мной возникнет та пугающая иллюзия, погрузившись в которую, не известно, какой ещё вред я себе причиню.

Безусловно, та история очень расстроила Чэн Тянью. Он не мог вообразить, что всего-навсего галлюцинация, одна лишь тень Лян Шэна, заставит меня настолько помешаться, что я поставлю на кон свою жизнь!

Поэтому долгое время я не упоминала при нём это имя - Лян Шэн.

Он страдал. Я тоже страдала.

А я ведь ещё не упомянула о том, что после того, как видела белый Линкольн, Лян Шэн был рядом со мной. Я знала, это всё, как говорит Тянью, иллюзия.

Иллюзия, что может свести меня в могилу.


Цзинь Лин с сидения посмотрела на меня, замершую рядом с машиной в большом сомнении. «Цзян Шэн, о чём задумалась? Залезай! Ты же не хочешь скитаться, как та умственно отсталая кошка!»

Только я села в машину, как серый котёнок надрывно замяукал. Даже разрывая кровные связи, не выдать такого звука.

Тянью нахмурился, посмотрел на рыдающего и зовущего на помощь папу с мамой котёнка, спросил меня: «Цзян Шэн, что с ним? Ты отняла у него паёк, раз он взывает к людям и богам?»

Цзинь Лин улыбнулась: «Этот котёнок тайно влюбился в твою Цзян Шэн. Быстрее поезжай! Иначе боюсь, твоя Цзян Шэн пожелает стать супругой кота, а не Чэн Тянью».

Слова Цзинь Лин ободрили Тянью и он, улыбнувшись, тронул машину.

Я бросила взгляд на Цзинь Лин, она постоянно поднимала тему о нас с Чэн Тянью. Цзинь Лин украдкой улыбнулась. В моих ушах зазвучала её безмолвная фраза: «Цзян Шэн, смотри, разве я не добилась славы, предавая друзей?»

Я подумала, даже если стремишься добиться славы, всё-таки не цепляй меня крючком, продавая как пару фунтов свинины! Но Цзинь Лин, похоже, разглядев мои мысли, улыбнулась и сказала: «Всё, Цзян Шэн, ты такая мелочная, наблюдаешь за мной много лет, но ни оставить тебя, ни расстаться!»

Последняя фраза Цзинь Лин ещё не стала воспоминанием, а серый бродячий котёнок уже преподал мне урок, что называют «не оставить - не расстаться»!

Исходив горы, преодолев реки, через все тяготы пути тот котёнок следовал за мной к воротам моего дома.

Мы с Цзинь Лин вышли из машины Тянью и снова обратили внимание на серого котика, дрожащего от страха. Глядя как он измучен преследованием меня 108 тысяч ли*, нельзя не подчиниться его упорству! Про себя я подумала, неужели с таким крохотным интеллектом ещё можно определить, что я и есть его сложно достижимый «государь» всей жизни?

(* - 108 тысяч ли обр. в знач.: очень далеко)

Я спросила Цзинь Лин: «Неужели на моём лице написано: великая, чудесная, добрая, мудрая и так далее?»

Цзинь Лин скривила рот, улыбнулась и ответила: «Полагаю, на твоём лице скорее вырезана невидимая кошачья надпись: Я рыба».

В тот момент я решила, приютить его. Если даже не принимать во внимание его необыкновенное упорство, может случиться, как сказал Чэн Тянью, он спасёт меня от неизлечимой бессонницы.

Но после того как я занесла его в дом и переобулась, вдруг выяснилось, этот кот находит прекрасной вовсе не меня. Он свернулся возле моих туфель, то и дело, протягивая к ним лапу, пытаясь перевернуть.

Потом Чэн Тянью разгадал загадку. Оказывается этот котёнок совершенно не питает особого пристрастия ко мне. Причина, по которой он так упорно следовал за мной до дома, в том, что слоняясь по улицам, я случайно наступила на маленький кусочек рыбы во фритюре, который он изначально держал в зубах, а потом по неосторожности уронил на землю.

Кусочек жареной рыбы! Подумай, наступить на желанные надежды котёнка - совершенно бесчеловечно. Поэтому жалкий бродячий котёнок то и дело, как народа становилось меньше, выпрыгивал перед мной, смотрел на мои туфли и мяукал.

С самого начала я полагала, он кричит мне: «Государь, многие лета!» Оказывается, этот парень орал: «Верни мой кусок рыбы!» Не удивительно, что он мяукал так обижено и печально! Твою мать!

Глядя на мои душевные переживания, рот Чэн Тянью растянулся в улыбке аж до самых ушей. В итоге он не упустил шанса съязвить: «К счастью, по нынешним временам уровень жизни котов повысился, можешь давить куски рыбы. Если бы это произошло до их прихода к зажиточной жизни, велика вероятность, что прилип бы кусочек раздавленной крысы».

От слов Чэн Тянью меня чуть не вывернуло. К счастью, в этот момент «Сянгу» применил свой полный красоты и прелести кокетливый взгляд, купивший меня с потрохами.

Я оставила его, торжественно дав имя Сянгу. Чэн Тянью, преисполненный недоверия относительно этого имени, спросил: «Цзян Шэн, откуда такое имя?»

«А как надо было его называть? Ба Бао?», - задала я встречный вопрос Чэн Тянью. Не знаю, почему у меня всплыло на языке имя нового увлечения Бэй Сяоу.

Чэн Тянью улыбнулся: «Цзян Шэн, ты такой ребёнок. Тая в уме собственные расчёты, сразу осадишь встречным вопросом. Как это называется? Лиса пользуется могуществом тигра*! Колосс на глиняных ногах! Не хочешь говорить, почему такое имя и ладно, не надо нагонять на себя таинственность мелкими секретами. Там можно получить прямо противоположные результаты, заставишь меня дознаваться».

(* - пользоваться чужим авторитетом)

Слова Чэн Тянью привели меня в замешательство. Я, схватив запачканного с головы до ног Сянгу, стала отпираться: «Нет, это не то, что ты думаешь!»

Чэн Тянью не стал допытываться, а, оглядев гостиную, спросил: «Цзян Шэн, я вчера принёс тебе лилии? Ты же не поставила их в спальне? Это плохо влияет на сон».

Раздумывая про себя, как бы вымыть Сянгу, я взглянула на холодильник за спиной Чэн Тянью, улыбнулась и ответила: «Я положила лилии в холодильник. Такие прекрасные цветы мне хотелось подольше сохранить свежими, а то, боюсь, они быстро завянут».

Чэн Тянью опешил и чуть не опрокинул холодильник: «Госпожа Цзян Шэн, лилия - не лук и не капуста! Я пас! Не вздумай потом зарывать своего Сянгу в землю для проращивания. Это всё-таки кошка, а не настоящий гриб сянгу!»

Хочешь поучить меня? Я посадила Сянгу в таз, но неожиданно ему почудилось, что я собираюсь его утопить, и он изо всех сил принялся сопротивляться…

Яростное сражение. Люди ― навзничь, кони ― кувырком.

… Последствия военных действий.

Сянгу, запрыгнув на холодильник, самодовольно вылизывал свои лапы. Я в объятиях Чэн Тянью с расцарапанным лицом рыдаю до темноты в глазах.

После Сянгу отнесли помыть в зоомагазин, а я, скрепя сердце, терпела уколы от бешенства. Ещё под руководством Чэн Тянью сходила в косметологическую клинику, проверить, не останется ли неподдающийся лечению шрам.

Похоже, врач совмещал должность социального работника с практикой в косметологической клинике. Он осмотрел царапины на моём лице, шее и руках и, даже не дослушав мой рассказ, сурово посмотрел на Чэн Тянью и произнёс: «Как взрослый мужчина может отрастить такие ногти? Куда это годится?»

«Я?» Чэн Тянью, открыв рот от удивления, медленно приподнял свои аккуратные и опрятные пальцы.

Доктор продолжил критику: «Даже оставив такие длинные ногти, разве можно царапать ими свою супругу? Должен сказать, это не по-мужски!»

«Но… доктор…» Лицо Чэн Тянью стало фиолетовым, в глазах сверкнуло намерение прибить доктора.

Доктор, не придав этому значения, продолжил поучения: «Собирался схватить свою супругу, можно же не царапать лицо! Хватал бы тело, где рубцы не так страшны. Тогда женский союз защиты тоже не сможет инкриминировать вам жестокое обращение с супругой!» Не дожидаясь, что выкинет Чэн Тянью, я вспылила: «Я женщина, а не супруга».

Тогда доктор, глядя мне в лицо, сказал: «Я знаю, что ты жена, а не муж! Если бы была мужем, в ваших супружеских отношениях, был бы сильный дисбаланс инь и янь, пришлось бы приводить в порядок эндокринную систему».

В тот момент я поднялась и, усмехнувшись, спросила: «Ваша косметологическая клиника случайно не психиатрическая больница?»

Доктор торжественно посмотрел на меня и ответил: «С психозом не приходят наводить красоту».

От этого солидного доктора меня чуть не перекорёжило. Я сказала: «Знаю, что с психозом не приходят наводить красоту, но мне кажется, косметология довела вас до психического расстройства». Закончив, я не стала дожидаться, пока этот полный важности доктор выкинет что-то, что будет для меня совсем невыносимо, и потянула Чэн Тянью к выходу.

Впоследствии Чэн Тянью постоянно поднимал вопрос о походе в косметологическую клинику, но я сразу закатывала глаза. К счастью Чэн Тянью не пугал меня, как Лян Шэн в детстве, говоря, что я не смогу выйти замуж.

В детстве, когда Лян Шэн мыл мне ноги, он говорил, что девочка непременно должна носить туфли, иначе ступня вырастет, станет некрасивой, и не сможешь выйти замуж. Тогда я чистыми глазами смотрела на мальчика, что держал в ладонях мою ступню, и отвечала, что не боюсь, у меня ведь есть старший брат. В тот момент яркий свет луны озарял нас с Лян Шэном. В том свете луны никто не сказал двум поддерживающим друг друга глупым детишкам, что через много лет они окажутся на разных концах света, и уже не смогут вернуться в прошлое. Не смогут вернуться в ту наполненную лунным светом ночь с комарами, редкими звёздами и маленьким мальчиком, который мыл ноги девочке, весь день бегавшей по грязи.

Чэн Тянью, глядя на меня, погружённую в воспоминания, тихо сказал: «Всё в порядке, Цзян Шэн, не грусти. Так или иначе, со шрамом или без, ты не будешь выглядеть лучше! Не думай много, замажем. В этой жизни есть я, добрый человек, который примет тебя!»

Я бездумно смотрела на Тянью. Воспоминания мешались с реальным миром, заставляя теряться во времени, путаться в людях рядом. Это тот мальчик из детства в лунном свете или переходящий от тирании к нежности лучший мужчина.

Чэн Тянью легонько обнял меня, тёплое дыхание в моих волосах, сказал: «Цзян Шэн, не сердись, не пойдём в клинику и ладно. Всё равно, как бы ты не выглядела, я буду рядом с тобой». Как бы я не выглядела. В тот момент мои мысли и мысли Тянью были разделены временем и пространством. Он не знал, кем полны мои думы, а я была не в состоянии понять его слова.

2. Мучительная бессонница и своевольный деревенский кот Сянгу:

2. Мучительная бессонница и своевольный деревенский кот Сянгу.

И без косметологической клиники царапины на моём лице зажили чудесным образом, не оставив никаких рубцов. Бэй Сяоу, держа меня за щёки, долго рассматривал. Думала, хочет сделать комплимент моей удивительной коже, но он вдруг сказал: «Кошачьи когти в твоём доме тоже необычные. Обладают неожиданным свойством «не оставлять следов на снегу». Высокое мастерство».

В итоге он целый день у меня дома, крепко зажав Сянгу, подрезал ему когти.

Я поинтересовалась: «Говорят, у тебя последнее время новое увлечение? Зовут Ба Бао?»

Бэй Сяоу, приподняв голову, взглянул на меня и ответил: «Сплетни! Наглые сплетни! Это та папарацци Цзинь Лин донесла тебе? Знаю, точно она».

Я отступила: «Ладно, ладно, у тебя нет нового увлечения. Тогда что представляет собой та Ба Бао? Как вы познакомились? Ты должен мне всё рассказать».

Бэй Сяо окинул меня презрительным взглядом как законченную сплетницу, ответил: «Что может представлять собой Ба Бао? Как твой Сянгу, нос и два глаза».

Вау, оказывается, новое увлечение Бэй Сяоу похоже на кошку. Так я с самого начала и представила себе образ Ба Бао: девушка-кошка. Это заставило меня неожиданно вспомнить Сяо Цзю. В Сяо Цзю тоже иногда сквозило кошачье очарование.

Но о том, как он познакомился с Ба Бао, Бэй Сяоу наотрез отказался рассказывать. Похоже, это тайна, не подлежащая разглашению, могла его дискредитировать.

Целый день мы провели втроём, Бэй Сяоу, я и Сянгу. Все вместе теснились на балконе. Зад Бэй Сяоу, действительно, крупный, нам с Сянгу пришлось сильно ужиматься.

Бэй Сяоу спросил: «Цзян Шэн, скажи, если я придавлю вас с Сянгу, кто умрёт первым?»

Он, и правда, человек с клювом вороны*. В такой прекрасный день под синим небом смог додуматься до такого абсурда. Неужели отъезд Сяо Цзю заставил его обо всех людях думать лишь под углом смерти? Твою мать. Бесит.

(* - человек, приносящий плохие новости, накаркать)

Когда справедливости ради, я собиралась хлопнуть его по башке, за нашими спинами раздался холодный голос: «Лично я уверен, товарищ Сяоу, ты умрёшь первый!»

Обернулась и увидела Чэн Тянью прислонившегося к раме балкона. Солнечный свет скользнул по его длинным ресницам и подобно пламени вспыхнул в ледяных зрачках. Холодно взглянул на Бэй Сяоу.

Бэй Сяоу покосился на него, повернул голову и спросил меня: «Бывшая жена, разве ты не говорила, что живёшь тут одна? Разве не говорила, что ваши отношения чисты как гора Фудзи? Почему у Чэн Тянью оказался ключ от этой квартиры? Блин, оказывается, ты с ним сожительствуешь? Твою мать, я понял. Твоё сравнение с «горой Фудзи» не имеет ничего общего с чистым снегом вершины. Ты имела в виду, что ваша страсть подобна вулканическому извержению горы Фудзи».

Мордой об стол…

Несомненно. Так и должно быть.

Каждый раз, когда он сталкивался с Чэн Тянью, насколько позволяло время, всё шло по шаблону: взаимное возмущение, холодный сарказм, поток слёз, отторжение. Как небольшой экспромт, плевки.

Я ничего не могла поделать. Сянгу, однако, к счастью был собран и спокойно наблюдал за побоищем. Вплоть до того момента, как Бэй Сяоу, потерпев поражение, сбежал этажом ниже, Сянгу был не в силах оторвать взгляд от этого проигравшего мужчины, покидающего поле боя. Кино закончилось. Сянгу требовал продолжения.

Так посредством своей особой сдержанности и надменности Сянгу узурпировал мою жизнь.

Поначалу я даже питала иллюзии, что Сянгу мне сердечно благодарен. Как-никак я покончила с его бродячей жизнью, дала ему крышу над головой, избавила от забот о предметах первой необходимости.

Каждый раз, когда я брала его в открытый совместно с Цзинь Лин цветочный магазин, его радость была безудержна.

Ясное дело, Цзинь Лин была только акционером. Большую часть времени она трудилась на своём любимом журналистском поприще, а я стала обычной цветочницей.

Наевшись и напившись вдосталь, Сянгу некоторое время скакал по улице перед несколькими принаряженными владельцами прекрасными кошками. Принимал позы, строил глазки. Резвящийся маленький красавчик, почуявший весну. Но, очевидно, Сянгу совершенно не был мне признателен. Наоборот, он чувствовал, что подаренная мной спокойная жизнь чревата последствиями, которые называются «сытая жизнь рождает плотские желания». Плотские желания подавай. Пополни его гарем семьюдесятью двумя кошками и веселье будет длиться без конца.

Я тебя умолю, брат Сянгу, это ведь не феодальное общество, чтобы устраивать брак по договорённости родителей. Хочешь счастья, иди, ищи сам. Не надо каждый раз, когда жизнь не устраивает, сваливать всё на голову Цзян Шэн. Подумав об этом, я посмотрена на него особо презрительно.

Сянгу, должно быть, заметил мой презрительный взгляд. Как раз был день рождения Цзинь Лин, мы веселились допоздна, поэтому я не вернулась в цветочный магазин за Сянгу, а попросила Тянью, отвезти меня сразу домой.

После этого утром следующего дня в моём магазине, взглянув на заранее упакованные вчера для рассылки цветы, от гнева я почти превратилась в обезьяну! Повсюду цветы, в полном беспорядке. И среди этих цветов улыбается Сянгу! Когда пришла Цзинь Лин, я как раз сцепилась с Сянгу. Преследуя его, закрыла дверь магазина. Едва Цзинь Лин возникла в дверях, Сянгу проворно сиганул наружу.

Цзинь Лин, увидев сваленные в кучу цветы, сперва перепугалась, а потом покачала головой и, вздохнув, сказала: «Давай, Дайюй*, похороним эти цветы».

(* - Линь Дайюй (героиня романа Цао Сюэциня «Сон в Красном тереме»)

Надо заметить, до такой степени высокохудожественная речь Цзинь Лин нанесла моей душе огромную травму. В особенности её последняя фраза: «Цзян Шэн, сегодняшний ущерб за твой счёт».

Той же ночью мне приснилось, что я превратилась в Линь Дайюй*. В результате обнаружила, что лицо Цзя Баоюя*, вопреки ожиданиям, плоское, как блин, к тому же у него такая же большая задница, как у Бэй Сяоу. Поэтому я, сопротивляясь скорби, отправилась с мотыгой хоронить цветы.

(* - персонажи романа «Сон в красном тереме»)

Налетел цветочный дождь. Я не похоронила цветы, а была погребена этой накрывший небо и землю лавиной цветов.

В моей голове радостный Цзя Баоюй с лицом как блин, смеясь, хлопал в ладоши, скакал и подпрыгивал. Просто перерождение нашего Сянгу!

Сянгу своими дерзкими действиями опроверг предположения Чэн Тянью, что содержание кошки улучшит качество моего сна. С этого момента я потеряла веру в то, что присутствие Сянгу поможет мне лучше засыпать.

Так я снова вернулась к своей каждодневной привычке времён учёбы в университете читать в сети статьи и романы, пытаясь утомить глаза, чтобы быстрее погрузится в мир сновидений.

Последнее время модна тема путешествия во времени. Я тоже следовала за героиней, с огромным воодушевлением пересекающей века и династии. Будто нетерпеливый развратник, пуская слюну, через экран монитора наблюдала за разного рода прекрасными мужчинами из прошлых веков. Но после мысль перескакивала. В струящемся лунном свете из глубин памяти возникало юное, упрямое, грустное лицо, бледное и равнодушное. Ещё его ресницы, как крылья лебедей, скрывающие блеск глаз.

Этот образ! Снова!

Прости! Прости! Правда, прости! Со мной постоянно так. Ничего не предвещало, что вспомню тебя.

Поиски среди тысячи гор и рек. Ожидание за этими горами и реками. Тяжёлые мысли. Это то, чего я никак не могла ожидать. Лян Шэн, никогда не думала, что через 18 лет мы с тобой, Цзян Шэн и Лян Шэн, придём к такому финалу.

Восемнадцать лет назад ты шестилетний, весь окутанный лучами заходящего солнца, как принц из сказки, появился в моей жизни. Я четырёхлетняя легкомысленно тебе улыбнулась, а ты в чужой незнакомой обстановке, взглянув на мою гримасу, заплакал.

Прошло 18 лет, тебе сейчас 24. Освещают ли всё ещё тебя лучи солнца, когда ты стоишь, задумавшись в ожидании под тенью дерева. Мягкие шелковистые волосы, слегка печальная улыбка, образ из снов, будто вырезанный по нефриту. Только в каком это городе? На каком перекрёстке? Что за девушка улыбается перед тобой. Блестят ли всё ещё у тебя, как рассыпанные бриллианты, слёзы в глубине глаз?

Возможно, ты, в конце концов, ласково улыбнёшься ей в ответ. Из-за того что ты уже забыл прошлое и те раны. В медицинском заключении запись лечащего врача, чёрным по белому: повреждение сосудов головного мозга, тромбическая закупорка, пациент проявляет замешательство, симптомы провалов в памяти… Ты сейчас не знаешь, в этом городе из прежних дней ещё есть девочка Цзян Шэн, беспокоящаяся о тебе и ожидающая, когда ты вернёшься.

Конец воспоминаниям, и снова потеря сна. Бессонница, от которой болит и раскалывается голова.

Брат, почему бы нежданно-негаданно молнии не расколоть мою голову, заставив меня, как героиню романа, переместиться в другую эпоху! Раз отделённая непреодолимым пространством я не могу унять тоску и беспокойство, пусть я вернусь в прежнее время и место, пусть пространство и время превратятся в клетку и заключат мои тревоги под стражу!

Проведи круг по земле. Определи жёсткие границы.

Попутно творю молитву, брат, прояви милосердие. Возвращаясь в прошлые эпохи, пусть меня отправят к таким прекрасным мужчинам, как Пань Ань* или Сун Юй*. Ни в коем случае не посылай меня к глупому мяснику или буддийскому монаху. Это была бы высшая несправедливость в моей судьбе, а она ко мне и так с детства и до сих пор, несправедлива. Ах, Сун Юй, Пань Ань! Лучше всего, пересекши время, стать женой одного из них, если возможно. Э, второй женой тоже сойдёт. Урвать кусочек от красавчика, померев из-за козней старшей жены, тоже стоит своих денег. Подожди, Лян Шэн, ни в коем случае не дай мне стать их младшей сестрой. Это самое важное! Даже кормилицей лучше, чем младшей сестрой. Уж как-нибудь, скрепя сердце!

(* - Пань Ань - литератор времен Западная Цзинь (247-300 гг.), олицетворение мужской красоты; Сун Юй - китайский поэт, 290(?) — 222(?) до н. э.)

Бессонница.
Снова бессонница.
Бессонница продолжается.
Это всё-таки бессонница.

Я бесцельно таращу глаза, жду, когда Лян Шэн под раскат грома отправит меня в прошлые эпохи. Потом погружаюсь в бесконечные размышления. Не могу ли я стать Пань Цзиньлянь*и вступить в тайную связь с Симэнь Цином? Блин, о чём я думаю… Используя новое словечко Бэй Сяоу, сплошная порнография! Ах, плохо ли хорошо, Сяо Си, как говорят, тоже красавец мужчина. Это лучше, чем вступить в связь с товарищем У Даланом. Я же превращусь в достаточно красивую женщину? У Цзятянь**, о-о-о… слишком хорошо, слишком. Все мужчины Поднебесной мои. Эта мысль так взволновала, что стало совсем невозможно погрузиться в сон. Но тут подумалось, а вдруг я перемещусь как раз в то время, когда императрица У постриглась в монахини, что тогда делать? Блин, разве я не балда? Забудь, забудь. И я продолжаю мечтать, в кого бы мне превратиться сравнительно хорошего.

(* - Пань Цзиньлянь, женский персонаж двух из четырех классических романов - "Речные заводи" и "Цветы сливы в золотой вазе", воплощение коварной, похотливой красавицы и неверной жены;
** - У Цзэтянь -624-705 гг., императрица Китая из династии Чжоу)

Пребывая в размышлениях, к двум часам ночи мои мысли начинают путаться, потом я потихоньку проваливаюсь в сон… Перед тем как в сознании наступил мрак, за окном ярко сверкнула молния, и раздался пугающий раскат грома. Мне почудилось, что моё тело легко и проворно скользнуло в иные пространство и время!

О, Небо! Волшебник Лян Шэн! Я не зря вспоминала о тебе! Я, действительно, перенеслась!

Кто бы мог подумать, я, и правда, младшая наложница Сун Юя. О, Небо, Лян Шэн, ты настоящий маг! Недаром ты мой старший брат! Ха-ха, внизу вижу, сказочную Цзян Шэн третирует старшая жена! Опустив голову, рассматриваю на её теле роскошную одежду, удовлетворённо отмечаю, что одета так же как главная героиня того романа о путешествии во времени. Чувство собственного достоинства взлетает до небес, из прошлых веков доносится гневный окрик. Неожиданно вдруг ругань перемежается свистом хлыста… Вау! Больно! Цзян Шэн, твою мать! Не ожидала, что выкрикну эти слова, а из-за спины громадная лохматая рука уже заткнула мой рот.

В главном зале восседает благородная юная супруга, окутана ароматом орхидей, впечатляющий валик иссиня-черных волос, толстый слой пудры, пара прекрасных глаз. Она высокомерно протягивает руку, средний палец слегка касается большого, и изливает на меня свой гнев: «Уведите эту отбросившую всякие приличия мерзавку и бросьте её в омут, чтобы смыть позор и унижение семьи Сун!»

Вот так, только превратилась в младшую наложницу красавца Сун Юя, не получив даже первого поцелуя – бац - и «отбросившая всякие приличия мерзавка». Даже не успела поднять взор на супруга, не говоря уж о том, чтобы урвать кусочек этого легендарно прекрасного мужчины. Сразу задушена в колыбели главной супругой. Несколько грубых слуг привязали меня к колоде…. И осталось мне пожить супругой всего полтора дня. Во всяком случае, ты дал мне почувствовать себя отбросившей скромность, поддавшейся личному увлечению женщиной, и то хорошо. Ах, если знать бы, что перенеслась исключительно для того, чтобы помереть, так горько, с чего бы тогда я так настойчиво просилась перевоплотиться? Несчастная, я обдумывала, как бы применить главный козырь, то, что я девушка из 21 века, и в одну секунду разобраться с Сун Юем.

Ах.
Омут.
Падаю.

Рассыпался чёрный шёлк волос, роскошная одежда. Будто огромное фантастическое облако, разорвалось под водой в клочья. Я подумала, красавчик Сун Юй должно быть любил свою младшую жену, отчего же не смог замолить за любимую ни слова? Может у него, так же как у тебя, грустно сжались губы.

Удушье.
Погружение.

Когда сознание уходит, я будто снова оказываюсь в Вэйцзяпине на реке Циншуй. В тот момент ты ужасно беспокоился за упавшую в воду Вэйян. Почти теряя сознание, рискуя жизнью, под сильным ливнем я спасаю её. На самом деле, тогда я тоже почти тонула. Только боялась, боялась, что ты, изо всех сил мчащийся к реке, бросившись в воду, сначала спасёшь Вэйян, а не Цзян Шэн, что выросла рядом с тобой!

Я так боялась, что это заставит меня потерять надежду.

Брат, знаешь, как страшна безнадежность? Она заставила меня в холодной воде Циншуя, вдруг, откуда не возьмись обрести силу. Я быстро пришла в себя и из последних сил вцепилась в Вэйян. Даже не размышляя, что это вполне может убить меня.

Когда на берегу я передала тебе Вэйян, в глазах блестели слёзы. Я снова погрузилась в воду…. За каплями дождя на моём лице ты не мог видеть моей скорби.

В тот момент вода реки Циншуй пронизывала до костей.

Удушье, погружение в пучину.

Рыбы вокруг будто целуют мой волосы, целуют уголки глаз, наполняющие слезами, целуют изогнутые в печали губы.

Всё продолжается.
Погружение вглубь.
Удушье.
В финале крах.

3. Да, искать тебя! Обязательно пойду искать тебя! И найду!:

3. Да, искать тебя! Обязательно пойду искать тебя! И найду!

Я проснулась среди кошмара, глубокими вздохами пытаясь наполнить лёгкие, спина в холодном поту. Часы на стене, как одинокая душа, дошли до трёх с четвертью перед рассветом.

Включила лампу в изголовье, принялась разглядывать прекрасную плитку на потолке.

Старое здание европейского стиля с вековой историей. Говорят, осталось со времён немецкой оккупации. Сейчас это недвижимость Чэн Тянью в Сяоюйшане, где временно жила я.

Перед моим приездом Тянью здесь заново всё отделал, оклеил стены лиловыми обоями в мелкий цветочек. Рассказывал, что очень тщательно выбирал цвет и рисунок, чтобы подошли Цзян Шэн.

Почему не розовый? Разве я не юная розовая студентка. В первый момент я выразила сомнения. На самом деле, мне понравился его выбор, однако не хотелось давать этому высокомерному мужчине повод для самодовольства.

Чэн Тянью ткнул длинным пальцем в лиловые цветочки на стене, наклонил голову, соблазнительно улыбнулся, обнажив ровные белые зубы, и сказал: «Цзян Шэн, розовый для хрупких и чистых девочек, а ты, разве такая? Ты фиолетовая девочка. Хоть в тебе и присутствует девчачья мягкость, но более чувственная, более деликатная. К тому же ты ревнива, поддаёшься импульсу…»

Я не стала придавать значения его наговорам, а лишь с возмущением закатила глаза.

Чэн Тянью приблизился ещё больше и наклонился ко мне. Прекрасный лик Аполлона, нахальная усмешка, кончик носа почти упёрся в мой лоб. Его палец прочертил по моему изящному носику, он сказал: «Смотри, я ведь прав! Ты фиолетовая девочка. Чувствительность, переходящая в злобу! Хочешь ещё сильнее возмутиться? Если «да», я продолжу глаголать правду, потрясая тебя!» Произнося это, он намеренно сделал акцент на слове «правду».

Я, как рыбка, потихоньку ускользнула от его приблизившегося тела. Покосилась и изобразила презрение, глядя ему в глаза.

Его глаза - холодный омут, заросший пышными водорослями. Опутывают, оплетают в темноте. Отражённый от поверхности свет таит наливающуюся улыбку. Он вздохнул: «Всё сказанное сейчас - эпоха бунтующих мальчиков. Цзян Шэн, почему моя мужская красота тебя совершенно не волнует? Мало моего обольстительного взгляда или одежда недостаточно откровенная?»

Когда Чэн Тянью произнёс это с наигранной интонацией обиженной старой девы, у меня волосы встали дыбом. Хотелось снять его кожу с костей и прополоскать в водосточной канаве.

В пять утра я очнулась после неудачного перевоплощения. Вдруг телефонный звонок. Подумала, это же не Бэй Сяоу? Неужели снова напился в баре и не может оплатить счёт. Потрошит людей дочиста. Названивает мне, чтобы я привезла ему на чаевые, попутно позволив ему загладить промахи перед «маленькой милашкой»?

Не сразу поняла, что это голос Чэн Тянью. Низкий, спокойный, немного томный, будто отражённый от воды, подёрнутой рябью. Спрашивает: «Эй, жалкий пацан, снова не можешь уснуть?»

«А?!» Я вскрикнула от изумления. «Как ты узнал?»

Чэн Тянью в трубке усмехнулся, стараясь сдержать кашель. «Ты бестолковая? Это мой дом! Как я могу не знать, что ты там делаешь?»

О Небо!

Видеонаблюдение?! Веб-камера?!

Голова закружилась то ли от стыда, то ли от неожиданности. Я заорала: «Чэн Тянью! Ты извращенец, маньяк, скотина! Отбросы эволюции! Ошибка истории! Ты… Выключи сейчас же камеру! Выключи!»

Чэн Тянью хихикнул и низким голосом принялся увещевать: «Цзян Шэн, успокойся немного, хорошо? Посмотри на себя, чего оскалила зубы и выпустила когти? Не смотри, камера не там! Не закатывай глаза от возмущения, а то превратишься в нафталиновый шарик! Я не нарочно установил, я забочусь о тебе, 24-часовой мониторинг твоей безопасности. Надо было слушаться, жила бы со мной, не пришлось бы монтировать эти штуковины! К тому же ты же не спишь нагишом, чем тебе навредила микроскопическая веб-камера? Что? Что? Прикрываешь смущение гневом. Неужели ты, правда… спишь голая? Я не верю. Не верю, ты сдёрнула одеяло, я сразу опустил взгляд. Не будь такой мелочной, хорошо. Если бы ты спала голая, я бы сразу выключил камеру…»

Я с телефоном в руке вскочила с кровати. «Ты длиннохвостый маньяк, давай, быстро приходи! Я хочу придушить тебя!»

Смех Чэн Тянью стал ещё более самодовольным. Сдавленным голосом он произнёс: «Быстрее приходить? К тебе? В спальню? Не надо так спешить. Заставляешь человека явиться спозаранку. Ещё не рассвело. Всё-таки мужчина, будет неудобно! К тому же… К тому же родители рассердятся. Я не приду!»

У меня от его отвратительной речи кожа покрылась мурашками. Ища повсюду камеру, я пригрозила ему: «Если не уберёшь камеру, я повешусь на телефонном шнуре, чтобы ты посмотрел!»

После этих слов Чэн Тянью замер. Я подумала, он готов пойти на компромисс, но в результате услышала: «Хочешь повеситься, вешайся. Однако я приду только в девять утра, чтобы забрать твоё мертвое тело. Квартира на Сяоюйшань всем хороша, только много муравьёв и прочих насекомых. Боюсь, ты будешь лежать на полу, а они начнут ползать по тебе, взберутся на лицо, на руки… Ты лучше лежи на спине, иначе они заползут на твою маленькую задницу…» Закончив говорить, он сдавлено рассмеялся. Звук смеха перешёл в кашель.

Моё лицо густо покраснело, я сказала: «Чэн Тянью, ты сплошная порнография!»

Чэн Тянью стал серьёзным: «Чушь! Ни о какой порнографии я ещё не говорил!» Потом он продолжил развивать тему: «Боюсь, когда я приеду, муравьи растащат твою плоть, и мне останутся только кости».

Я, будто обезьяна, хлебнувшая алкоголя, заорала: «Чэн Тянью, сдохни! Клянусь, я не желаю тебя больше видеть!» Закончив, уже собиралась с возмущением бросить трубку.

Голос Чэн Тянью вдруг стал нежным, он тихо произнёс: «Цзян Шэн, не злись. Я лишь волнуюсь за тебя. Я знаю, последнее время ты плохо спишь. Видя, как ты ворочаешься в кровати и не можешь уснуть, мне больно».

Больно. Он так сказал.

Его слова тёплые, как весенний ручей. Очевидно, все эти дни, что я ворочалась с боку на бок, он перед монитором, прислонившись к спинке кровати, тоже не смыкал глаз, с тоской и печалью наблюдая за моими метаниями.

Вдруг, я почти увидела его, сидящего на постели. Спокойный чистый лоб, нежные холодные пальцы, во взгляде подавленность. Возможно, он понимает раны моего сердца. О, нет, не возможно, наверняка. По сравнению с любым человеком в мире он всё понимает, выражение лица какого грустного мальчика выжгло клеймо в глубине моего сердца, что невозможно сгладить.

Он постоянно говорил, что я фиолетовый ребёнок. Чувствительный, нежный, легко приходящий в раздражение, поддающийся импульсу. А он, какой он сам?

Я подумала, наверняка, ему тоже трудно. Однако преодолевая собственную тоску и грусть, на другом конце телефонного провода он делает вид, что свободно и легко шутит со мной, пытаясь заставить меня забыть огорчение от только что увиденного сна.

Тянью, ты такой мужчина, как небесный дух. Почему нарочно, скрывая свои чувства, так терпимо и хорошо относишься к девушке по имени Цзян Шэн?

Эта фраза застряла в моём горле. А в телефонном разговоре мне оставалось лишь бросить вскользь фразу, что скроет правду о причине моей неспособности заснуть. Я произнесла: «Спасибо тебе. Я тут перенеслась в последний из прочитанных романов. Много читаю, мозг слишком перевозбуждён».

Тянью слегка улыбнулся. Даже по другую сторону телефонного провода, я будто могла увидеть, как изгибаются уголки его прекрасных губ. Он сказал: «Ох, тогда тебе нужно знать меру, глупышка. Если ты, правда, перенеслась, тогда срочно скажи свой адрес, я пойду искать тебя».

«Искать меня?» Я застыла в нерешительности, не знаю почему, вдруг переспросив его.

Его тон был уверен, резок, но пронизан ниточками тепла, он ответил: «Да, искать тебя! Обязательно пойду искать тебя! И непременно найду!»

В ту ночь перед рассветом в пять с четвертью я и Тянью, как два дурака, делали друг перед другом вид, что всё хорошо. Вуалируя имя мальчика - Лян Шэн, оставившее нам раны.

Я не знала, о чём с ним ещё говорить, лишь прокручивала сказанные им слова: «Да, искать тебя! Обязательно пойду искать тебя! И непременно найду!»

Лян Шэн, разве я не хочу пойти искать тебя! И непременно найти! Если даже у твоей драгоценной Цзян Шэн не будет такой непоколебимой веры, то у кого она будет, чтобы по доброй воле продолжать поиски, не останавливаясь?

В тот момент в моей голове вдруг мелькнула пораженческая мысль. Я подумала, за долгие годы семья Чэн потратила много денег, живой силы, материальных ресурсов в поисках Лян Шэна, однако, не смогла найти. Может ли такое быть, что Лян Шэн переместился в прошлые века?

Когда эта ненормальная идея пришла в голову, мне захотелось растоптать себя своими же ногами.

4. Только одна мысль о взгляде мужчины занимает мои чувства с утра и до вечера:

4. Только одна мысль о взгляде мужчины занимает мои чувства с утра и до вечера.

Единственное, что может сравниться с бессонницей, это должно быть человек бескорыстно охраняющий страдающего бессонницей.

Я была тем, кто страдал потерявшей всякий стыд асомнией, Тянью тем, кто меня бескорыстно охранял.

Часы показывали семь с четвертью, на другом конце он спросил: «Встаёшь или будешь спать дальше?»

Я погладила слегка влажный провод, ответила: «Всё-таки встаю, иначе буду тут лежать, бессмысленно занимая койку».

Чэн Тянью рассмеялся: «Вау, неужели ты осознала. Тогда подожди меня, я сейчас приеду! У меня сегодня есть время, сделаю тебе завтрак».

После того, как Чэн Тянью повести трубку, я быстренько вскочила с постели.

Одеться. Умыться и почистить зубы.

Я знала, когда этому мужчине приходит в голову какая-то идея, скорость вождения может испугать. Живи я на Антаресе, он разогнал бы автомобиль до ракетного двигателя и через пять минут примчался.

Но, кажется, на этот раз я просчиталась. Когда Чэн Тянью пришёл, было уже 7.45. К тому же он не позвонил в дверь, а тихонько звал меня под окнами: «Цзян Шэн, Цзян Шэн». Слабый звук, пробивался сквозь сырость молочного тумана.

Я открыла окно в спальне на втором этаже, вытянула голову. Только что помытые высушенные волосы как шёлк скользнули с шеи в густой тёмно-зелёный виноград за окном внизу. Тянью, подняв голову, улыбался мне. Оранжевое солнце золотило его рубашку цвета морской волны, обволакивало тело, как ореол, защищающий этого мужчину.

Я спустилась, открыла дверь. Он обернулся, посмотрел вокруг и, успокоившись, вошёл.

Поинтересовалась: «Что это ты? Будто тайком».

Тянью улыбнулся: «Э, я лишь взглянул. Давненько не приглядывался к этому месту».

Я слегка хмыкнула. На самом деле, в душе я понимала, у Тянью тоже есть свои тайные проблемы. Он инвестировал в развлекательную компанию «Ухусин*» и последнее время был занят подписанием договоров с несколькими звёздами. Присоединившись к компании эти люди, весьма вероятно, станут угрозой для позиции Су Мань. Четыре года назад Су Мань тоже была малоизвестной маленькой звёздочкой, но, полагаясь на рекомендации одного продюсера, быстро взлетела, сменив множество любовников на одно влиятельное лицо.

(* - «Звезда пяти озёр»)

К тому же сейчас, учитывая многолетний опыт, Су Мань уже не так поспешно хватается за мелкие роли. В прошлый раз я видела её на торжественном приёме дедушки Тянью. Она искренне улыбалась, стоя рядом с Тяньэнем, бросала нежные взоры, чрезвычайно чарующие. При виде меня в её глазах мелькнула тревога, она опустила голову и что-то прошептала сидевшему в инвалидном кресле Тяньэню. Потом они с Тяньэнем через громадное расстояние банкетного зала подняли бокалы вина, приветствуя меня. На губах читалось: «Ты вернулась».

Ты вернулась?

Это разведка или приветствие? Или провокация.

Да, ты, наконец, вернулась. Покончим со старой ненавистью?

Она с Тяньэнем? Глаза не выдали удивления. Я вдруг почувствовала, злая судьба четыре года назад заставила меня, потеряв доверие к людям, нацепить вечную маску безразличия при общении с окружающими.

Когда Су Мань и Тяньэнь подняли бокалы, демонстрируя окружающим добрые отношения между нами, в её угодливом выражении глаз и выразительной улыбкой мне чудился скрытый холод.

Тянью говорил, что я слишком переживаю, время всё сгладило.

К горлу подступили слова, я хотела возразить, не всё может сгладить время, так оно не разгладит шрамы, что остались на левой руке Лян Шэна! Когда меня накрыла эта мысль, я испугалась своей злости на Чэн Тянью.

Если я всё ещё злюсь на него, зачем вернулась? Чтобы увидеть Лян Шэна? Взглянуть на него потерявшего память, на его жизнь с чистого листа? Но в реальности ему ещё более не повезло! Он пропал.

Но… Но… Ты всё-таки осталась рядом с Чэн Тянью. Тебе нужно его покровительство, или… Или ты хочешь дать ему почувствовать боль, что испытал Лян Шэн… Как говорят, свести счёты!

От слов «свести счёты» мой взгляд дрогнул, руки, ноги похолодели, лицо стало белым от страха. Эта безумная идея. В тот момент, как я увидела Су Мань и Тяньэня, безумие закралось в мою голову.

Я сунула холодные кончики пальцев в тёплую ладонь Тянью. Он потянул меня в сторону, поднял руку, пощупал мой лоб. «Цзян Шэн, что случилось? Ты себя плохо чувствуешь? Может отвезти тебя домой? Боюсь, ты только вернулась, не акклиматизировалась. Не заболей, хорошо». Его лицо в том момент, когда он говорил, отчётливо выражало заботу.

Я опустила голову, взглянула на увлечённо разговаривавших вдалеке Су Мань и Тяньэня. Не знаю, может, не стоило использовать этот предлог, чтобы объяснить свою потерю контроля, изображать возмущение вечерним декольте Су Мань и бесконечно сетовать на внешность: «Её необъятная грудь…» Однако, хоть это был лишь предлог, но, тем не менее, звучал он правдиво и искренне.

Чэн Тянью от такой прямоты слегка обалдел. Бросил искоса взгляд на Су Мань, усмехнулся, закашлялся и прошептал мне в ухо: «Цзян Шэн, на самом деле, это не то, чему надо завидовать. Не нужно огорчаться, если, правда, так гложет, можешь, побыстрее выйти замуж. Положиться на супруга, так сказать, сын влиятельного лица, прекрасные гены, это изменит твоё невыгодное положение. Родишь дочку. Думаю, мои отличные гены, определённо сделают девушку лучше».

Я слегка покраснела, неловко указывая на грудь Чэн Тянью, сказала: «Как же я не обнаружила твои «огромные» гены».

Чэн Тянью почувствовал, что только что продал бабке слишком большой арбуз, улыбнулся: «Не веришь, не верь. Хочешь попробовать?»

Я с подозрением посмотрела на него: «Попробовать? Имеешь в виду, мы состряпаем девочку, чтобы посмотреть?» Произнеся это, я поняла, что позволила прохвосту Чэн Тянью завести меня в ловушку, но было поздно.

Чэн Тянью смеялся, в глазах порочный блеск, вид человека, чей хитрый план удался, он сказал: «Ты ответила правильно, дорогая девочка».

Из-за того, что Чэн Тянью только бросил беглый взгляд, внимание Су Мань надолго задержалось на нас с ним. В её глазах мелькало что-то, что вызывало моё тайное удовлетворение.

На что только не пойдёт девушка, какие не предпримет ухищрения, только чтобы мужчина, который нравится, бросил на неё взгляд?

Только одна мысль о взгляде мужчины занимает мои чувства с утра и до вечера.

Девушки – дуры. Через сотню и тысячу лет не меняются. Даже за четыре года уже опытная в житейских делах девушка, что зовут Нин Синь, тоже никак не освободится от любовного проклятья.

Мне вдруг очень захотелось, чтобы Тянью упомянул имя Нин Синь, но боялась, что рана ещё свежа. Нин Синь в тюрьме просила меня, не рассказывать бывшему тогда в отъезде Чэн Тянью о деле, за которое она попала в тюрьму и приговорена к смертной казни. Так как по доброй воле, чтобы защитить его дорогого младшего брата Тяньэня, она готова уйти со сцены. Похоже, чтобы защитить и его самого тоже.

Вспоминая о тех давних бурных делах, я сразу испытала ужасное огорчение. Неужели Нин Синь так поступает лишь ради доказательства одной фразы: я люблю тебя, и это не твоё дело.

Наше счастье тоже никого не касается?

Смотря в сторону Чэн Тянью, Су Мань постепенно мрачнела. Она поняла, после того беглого взгляда Чэн Тянью больше не смотрит в её сторону. Поэтому она низко склонилась, улыбка на всё лицо не могла скрыть подавленность и злость. Она улыбалась Чэн Тяньэню, демонстрируя эротический пейзаж с грудью.

На следующий день фото с большой белой грудью появилось на первых полосах «Интимные отношения Су Мань и второго молодого господина семьи Чэн, Тяньэня». Я не могла не преклоняться перед практичностью этой девушки. Любое её действие ради того, чтобы передвинуть фигуру на клетку вперёд. Пусть даже за этим скрыты потери, такова цена за ещё большее количества упоминаний.

В тот момент Бэй Сяоу у меня дома вместе со мной и Цзинь Лин обсуждал искусство скитаний. Увидев на столике газету с фото Су Мань и Тяньэня, он не смог сдержать возглас: «Эта девушка, чем дальше, тем круче! Твою мать, нечисть! Бомба!»

После расставания с Сяо Цзю эстетическое восприятие Бэй Сяоу, как выяснилось, сильно изменилось. Ему нравилось использовать в описаниях слова «нечисть», «порнографически», «бомба». Наверное, в жизни каждого бывает такой человек, разлука с которым может заставить тебя кардинально изменить привычки. Вот и я также, раньше рядом с Лян Шэном постоянно мечтала об ароматном «жареном мясе», но после того как он исчез из моей жизни, больше всего скучаю по пресной почти безвкусной варёной лапше. Если ли в этом мире лучшее лакомство? Существует ли кто-то, кто может, как ты, заставить меня с готовностью идти на страдания?

В этот момент Цзинь Лин с тоской во взгляде смотрела на фото Тяньэня в газете. Его ангельское выражение, тонкие губы, скучающая улыбка. Всё ещё длинные рассыпанные по плечам волосы. Совершенное и благородное лицо, не тронутое пылью мирской суеты. Его образ заставил меня вдруг вспомнить фразу – ангел поцеловал его глаза, однако забыл поцеловать его холодное сердце.

На этом клочке газеты можно увидеть, как расчётливо Су Мань привлекла к себе внимание масс. На сегодня «Ухусин» собиралась подписать договора с другими актёрами, расширяя свой круг, стараясь не допустить, чтобы во время переговоров к ней было притянуто ещё большее внимание и интерес. Сейчас для «Ухусин» бурное время. Скандальчики в сфере шоу-бизнеса, гонка за рейтингом, подковёрные интриги по негласным правилам росли как снежный ком. Даже закулисный инвестор Чэн Тянью не избежал участи попасть в камеры журналистов, а также в некоторые необоснованные репортажи. Чему удивляться, его от природы совершенное лицо слишком подходило для разного рода пикантных скандалов знаменитостей. Одинокий богач, выделяющийся из толпы, ведущий праздный образ жизни. Налёт тёмной легендарности доходил до грани дурной славы. Это всё, по сравнению с теми пустышками звёздами мужчинами, делало его ещё более ценным для сплетен, ещё более подходящим для поддержки женщинами-фанатами. Легенда на грани реальности, настоящий живой принц, дающий пищу фантазиям.

Очевидно, что эти оценки проистекали из уст питающего пристрастие к алкоголю и компаниям девушек Бэй Сяоу.

Во многих случаях папарацци тайно возносили молитвы Небесам, чтобы Чэн Тянью подарил им ещё больше информации для измышлений.

Перед тем, как Чэн Тянью поднялся, я достала из ящика свежий номер «Новости Янь Нань».

Вот уж, о ком бы почитать? Новости о Су Мань снова на первой полосе. Однако новость плохая. «Звезда Су Мань, переживая из-за прошлых чувств, была госпитализирована после попытки покончить с собой, наглотавшись снотворного». Заголовок меня напугал, и я быстро пробежала глазами по статье.

На листе газеты чёрным по белому особенно бросалось в глаза:

«…после появления Су Мань в сфере шоу-бизнеса было много сплетен, содержащих правду и ложь о её связях с влиятельными персонами. В том числе о скандале четырёхлетней давности со старшим сыном клана Чэн, Чэн Тянью, который является также председателем правления компании «Ухусин»… Попытку самоубийства Су Мань в этот раз связывают с равнодушием, проявленным Чэн Тянью к красавице на банкете семьи Чэн, и появлением у него новой пассии. На том банкете журналисты сфотографировали Су Мань, напившуюся вдрызг и флиртующую со вторым сыном семьи Чэн, Чэн Тяньэнем, чтобы свести счёты со старой любовью. Сильные чувства, от которых невозможно освободиться, привели к попытке самоубийства. Госпожа Су Мань была госпитализирована перед рассветом в четыре утра. До момента выхода номера в печать, больница не сообщила какую-либо информацию о состоянии госпожи Су Мань. Кроме того есть информация, что это не первая попытка самоубийства госпожи Су Мань из-за семьи Чэн…»

Чэн Тянью обернулся ко мне и спросил: «О чём читаешь, что так сердито хмуришься?»

Я подняла голову: «Су Мань пыталась покончить с собой».

Чэн Тянью кивнул с совершенно равнодушным видом: «А, снова самоубийство».

Я, прикусив губу, прошипела: «Снова! Ещё раз из-за тебя пыталась покончить с собой!»

Чэн Тянью замер, потом произнёс: «Цзян Шэн, ты ревнуешь?»

Я покачала головой, сжала губы, потом сказала: «Этот безразличный вид специально для меня? Если да, прошу, убери это выражение! Я лишь хотела сказать, что человеку, которому ты покровительствуешь в искусстве, твоему денежному дереву, твоей прошлой любви, Су Мань, сейчас в больнице оказывают срочную помощь! Не надо изображать равнодушие, это человеческая жизнь! Я надеюсь, ты скоренько поедешь её проведать! Иди, быстро! Сейчас же!»

Мелькнувшее в глазах Чэн Тянью смешение мгновенно исчезло. Остались лишь прежний холодок и безразличие. Он сказал: «Цзян Шэн, во-первых, должен сообщить, только если сам человек дорожит своей жизнью, он может требовать, чтобы другие относились к его жизни с уважением! Что касается этого, Су Мань презирает саму себя. Поэтому, полагаю, ей следует простить моё пренебрежение. Кроме того советую тебе рассматривать подобные газеты, как жёлтую прессу для развлечения! Впрочем, для неё и её агента это тоже способ выделится, обойти соперников, попасть в заголовок. От новости ни холодно, ни жарко, на потеху широким массам. Тебе не надо принимать это за чистую монету. Поступить в больницу можно не только приняв большую дозу снотворного. Полагаю, был бурный загул, повеселились и слишком много скушали! Ладно, я тебе приготовлю яйца-пашот».

Речь Чэн Тянью неожиданно успокоило моё сердце. Изначальные тревоги в отношении хода болезни Су Мань тоже улеглись. Оказывается, по отношению к оборотной стороне шоу-бизнеса, я мало что видела и удивлялась всякому пустяку.

В результате я спокойно сидела за столом, медленно листая «Ян Нань новости» и ожидая, когда Чэн Тянью приготовит заявленные яйца-пашот. Когда запах роз просочился в лёгкие, я обнаружила, оказывается, Чэн Тянью пришёл с большой охапкой роз, только я, вопреки ожиданиям, не обратила внимания.

В этот момент моё сердце слегка смягчилось, лёгкий укол совести, слегка засосало под ложечкой.

Чэн Тянью, готовивший на кухне, вдруг высунул голову из двери, чрезвычайно серьёзно посмотрел на меня и, размахивая лопаткой для сковороды в руке, очень потешно спросил: «Цзян Шэн, мне надо понять. Только что ты ревновала? Скажи честно!»

Я, закрыв газетой неконтролируемо растекающееся по лицу красное марево, сказала: «Иди, занимайся своими мелкими кухонными делами, председатель правления компании «Ухусин».

Чэн Тянью скривил рот и вернулся на кухню, как замышляющий коварство, но не достигший успеха ребёнок.

5. Я постоянная угроза для твоей жизни. Ты узел в моём сердце:

5. Я постоянная угроза для твоей жизни. Ты узел в моём сердце.

Мне очень хотелось сказать Чэн Тянью, что название «Ухусин» звучит некрасиво. Неужели такой мужчина, как ты, мог придумать такое ужасное имя.

На самом деле, я не привередничала, но еда, приготовленная Чэн Тянью, была невкусная.

Яйцо изначально такая прекрасная вещь, даже самое обычное варёное яйцо очень вкусное. Но используя неизвестный метод приготовления, он умудрился сделать его твёрдым, как кость.

Он слегка улыбнулся, глядя на меня через стол, в деспотичном взгляде мелькнуло смущение. Так естественно вдруг проявилось, что совершенно не выглядело неожиданным. Я никогда прежде не видела подобного в его взгляде. Чрезвычайно плавным голосом произнёс: «Я первый раз на кухне…»

Яйцо у меня изо рта выпало на тарелку, чуть не разбив её. Подумала про себя, что ж ты не сказал раньше, что первый раз попал на кухню. Я бы сходила за соевым молоком, хворостом и была бы довольна. Теперь вот придётся грызть каменные яйца.

Чэн Тянью протянул руку, вытер салфеткой следы масла с моего рта и осторожно поинтересовался: «Невкусно?»

Когда он это спросил, то выглядел, как потерпевший поражение в игре маленький ребёнок, на лице печаль. Продолжил: «Я делаю это, только чтобы убедиться, Цзян Шэн, ты, правда, вернулась! Прошло так много времени, даже эта сцена, мне кажется, происходит во сне. Я не знаю, как ты жила вдалеке эти четыре года, не страдала ли. Знаю лишь, что очень скучал по тебе, безумно скучал. Больше всего боюсь, что всё сон, воображение. Ущипнул себя, вроде больно, но боюсь, что я настолько погряз в этом сне, что не в состоянии очнуться. Мне хочется ущипнуть тебя, но боюсь, что ты исчезнешь, как сновидение. Поэтому остаётся лишь пытаться готовить тебе в первый раз, смотреть, как ты хмуришь брови, когда ешь. Таким образом, я смею поверить, моя Цзян Шэн, действительно, вернулась…»

В глазах Чэн Тянью будто рассыпались блёстки, но лишь сверкнули и сразу скрылись.

Он сказал: «Я знаю, мужчина не должен говорить такие вещи. Мужчина доказывает свою любовь к женщине действиями. Но, Цзян Шэн, мне кажется, в моей власти предъявить тебе своё сердце, позволив увидеть и понять. Ты не должна уклоняться.

В прошлом я заставил тебя страдать. Ранил твоего дорого брата, Лян Шэна. Но всё мои ошибки - это моя ревность. В тот день перед Тяньэнем, я хотел, чтобы ты не изменила Тяньэню. А ты, не боящаяся ничего на свете, вдруг стала умолять меня за другого. Говорила, если я не причиню ему вред, готова пообещать что угодно.

В тот момент мне показалось, что небо обрушилось и земля раскололась.

Это та Цзян Шэн, что я знаю? Та высокомерная, как молодая курочка, девочка?

А я? Я любил тебя, преклонялся перед тобой, потворствовал, ни разу не позволил себе задеть твою гордость. Но в момент опасности для него, ты вдруг стала такой хрупкой. Не выдержав и одного удара, рассыпалась прямо у меня на глазах! Когда это раньше ты хоть что-то вымаливала у меня? Когда хоть кого-то просила?

Видя, как ты страдаешь из-за него, ревность затопила мой рассудок! В тот момент я, привычно высокомерный, был не в состоянии вынести твоего отношения к другому мужчине, готовностью пожертвовать ради него своим счастьем. К тому же тогда я не знал, что он твой брат.

Понимаешь ли ты, что в тот момент, направляя на него нож, я не хотел резать его пальцы, мне хотелось вонзить его в себя! Я так старался для тебя, но для твоего сердца это не могло перевесить мгновение, когда ему угрожала опасности. Ты ради него была готова заложить душу, будто одержимая злым духом, согласная на всё, что бы я ни пожелал.

Я был повержен! Никогда ни о чём не просил тебя, и вот, первый раз, держа его как козырь в руках, сразу поимел с тебя «профит».

Если бы в тот момент ты не так убивалась, поменьше умоляла меня, не показывала, что ради него безоговорочно готова на всё, я не смог бы навредить ему. Но ты, как назло, была готова разорваться от страданий.

Поэтому я ранил его.

Но, Цзян Шэн, ты можешь понять, когда я отрубил ему пальцы, моё сердце тоже раскололось от безнадежности чувств к тебе?

Конечно, я говорю так много, не ради того, чтобы реабилитировать себя. Я лишь не хочу, чтобы ты ненавидела меня, хочу, чтобы ты сняла этот камень с сердца. Я не законченный злодей, просто от ревности к девушке, которую я люблю всем сердцем, потерял рассудок. Поэтому прошлые четыре года я постоянно уважал твой выбор, приемлемым для тебя способом пытаясь компенсировать нанесённые тебе раны, надеясь, что ты вернёшься».

Закончив говорить, он поднял глаза, посмотрел на меня, во взгляде нежность умирающего цветка. Однако я застыла перед ним, снова увязнув в тех кошмарных воспоминаниях…

… Чэн Тянью приподнимает мой подбородок, словно собираясь раздавить, спрашивает: «Чьи пальцы ты выбираешь?»

… Глядя на сверкающий нож, лежащий на пальцах Лян Шэна, незаметно для себя я начинаю причитать. Слёзы катятся и падают, я твержу: «Тянью, Тянью, прошу тебя, не надо причинять им вред, умоляю тебя!»

… Я вою в голос, тяну его за руку, однако не чувствую прежнего тепла. Бормочу: «Тянью, Тянью, только не причиняй боль моему брату, я всё пообещаю тебе! Всё пообещаю!»

… Глядя, как они подняли ножи, рыдаю так, что сердце разрывается, слёзы из глаз, как кровь – и тот крик, что я не забуду всю жизнь. Средний и указательный пальцы Лян Шэна отделяются от тела.

… Плача, обнимаю Лян Шэна. Вижу, как от боли его лоб покрылся крупными каплями пота. В тот момент боль в сердце будто исчезает. Не останавливаясь, разрываю свою одежду, чтобы замотать его рану. Кусок за куском, весь свой бесконечный стыд и сожаления. Я бы предпочла умереть, только бы не подвергать Лян Шэна таким страданиям и боли…

Но, в конце концов, мы всё-таки обречены на мучения. Пусть даже ты оказался внуком деда Тянью, которого разыскивали много лет и всё закончилось. Однако ничего не изменилось ни для тебя, ни для меня, разбросанных в итоге по разным концам света.

Я постоянная угроза для твоей жизни. Тянью, узнав правду, подхватил тебя на руки, чтобы нести в больницу. Я вцепилась в ноги Тянью, боясь, что он собирается навредить тебе. А в результате тот, кто навредил тебе, была я сама.

Ты в этой жизни узел в моём сердце. Из-за моего захвата он упал вниз по лестнице с тобой на руках. Поэтому ты справедливо потерял память, поэтому ты пропал прямо на глазах у всех, оставив весь осадок воспоминаний мне.

Как ты, нормально? Цветок имбиря в порядке?

Твоя Цзян Шэн не в порядке. Она не смеет, не может и не должна никому рассказывать, как скучает по тебе! Она ужасно скучает! Тоска вгрызается в кости, боль жжёт сердце!

Грибок сянгу скучает по другому грибку. А тот скучает?

Он в порядке? Может, спит на улице под открытым небом, испытывает нужду? Может, его гоняют из угла в угол? Может лёгкая одежда совсем не защищает?

Четыре года! Ты, потерявший память, как чистый ребёнок. Кто накормит тебя? Кто даст тебе одежду защититься от холода? Что с твоей болезнью? Как с твоими ранами? В этом превосходном, как гроб, доме бесполезная я не имею возможности дать тебе чашку варёной лапши.

В детстве, когда ты болел, я сжималась в углу забора и рыдала. Мне казалось, что ты прекрасная кукла, подаренная мне Небом. Я боялась, что ты слишком сильно заболеешь, и Владыка заберёт тебя обратно в Небесный чертог. Только рыданиями я могла выразить свой страх. Ты больной, маленькое свернувшееся комочком тельце, длинные ресницы, в бреду, обнимая Сяоми, приговариваешь: «Цзян Шэн, не плачь. Лян Шэну не тяжко, Лян Шэн не зябнет, не чувствует жар. Лян Шэн выспится, встанет и сварит тебе лапшу».

Но кто обращал внимание на девятилетнего мальчика на кровати, алые щёки, дрожь, озноб от высокой температуры. Лян Шэн, если бы ты мог любить меня немного меньше, если бы я могла меньше зависеть от тебя. Если бы ты провёл жизнь в городе, а я не покидала бы Вэйцзяпин. Тогда мы бы сейчас, может, так не страдали бы?

Ты в новой чистой одежде, как элегантный принц, за чёрно-белыми клавишами играешь, добившись цели. А я, поднакрасившись, оккупировала скамейку на въезде в деревню и обсуждаю с ровесницей житейские дела и парней из соседнего посёлка.

Если бы мы встретились уже взрослыми, то не оказались бы одни в целом мире, и не было бы таких разрушительных страданий в сердце.

Слёзы.
Затопляют.
Сдерживаю.
Снова подступают.
Снова сдерживаю.
Сто разломов, тысяча поворотов.
Тысяча поворотов, сто разломов.
И в финале полный разгром, хлынули по щекам.

Теплые пальцы Чэн Тянью легонько приподнимают мой подбородок, слёзы катятся со щёк.

Он, похоже, понял, что от его речи я провалилась в тот ужасный кошмар. Поэтому говорит: «Прости, Цзян Шэн, я снова заставил тебя переживать»… Опускаю голову, не издав ни звука. Большими кусками жую яйца, что он мне приготовил, слёзы заливают лицо.

Тянью беспокойно спросил: «Ты как? Цзян Шэн, что с тобой? Я не буду больше поднимать эту тему! Это моя вина, думаю только о себе! К тому же Тяньэнь из-за этого дела четыре года назад тоже много дней лежал в жару. Он постоянно раскаивается. Надеюсь, ты сможешь простить его. Прости его юные заблуждения, он, в конце концов, маленький ребёнок…»

Я плакала подвывая. В этой маленькой комнате перед похожим на Лян Шэна Тянью. Разъедающую горечь в сердце трудно остановить. Захлёбываясь слезами, я сказала: «Тянью, эти яйца невозможно есть….»

Тянью остолбенел. Глядя на меня, он, очевидно, чувствовал, что я страдаю. Но ведь не из-за невкусных яиц.

Я продолжала реветь: «Но, Тянью, я подумала, может ли Лян Шэн есть хотя бы такие невкусные вещи». Продолжала говорить: «Я ужасно переживаю. Как подумаю, есть ли у него что поесть, может, скитается на улице без пристанища, сразу беспокоюсь до смерти. Я, правда, ненавижу себя! Как я могла?! Как я могла, послушать ваших советов! Неужели, если он не вспомнит меня, то не будет страдать?! Я должна была быть с ним рядом! Если даже я могу оставить его, как я могу требовать от вас, чтобы вы за ним хорошо ухаживали! Я дура! Я идиотка!»

Чэн Тянью замер. Потом слово за словом, с большим трудом произнёс: «Оказывается, через столько лет пусть даже он пропал, ты не готова забыть, не готова выкинуть из головы!»

Я остолбенела, странный взгляд Чэн Тянью был нестерпим. Я вдруг почувствовала, что не должна сокрушаться больше, чем девушка Лян Шэна - Вэйян.

Есть ли чувство, превосходящее любовь по разрушительности?

Я принялась почти оправдываться: «Я лишь волнуюсь о нём. Он мой старший брат, я его сестра. Я волнуюсь о его благополучии…»

«Довольно!» Лицо Чэн Тянью вдруг исказилось, холодный взгляд как нож резал моё сердце. Он процедил: «Цзян Шэн, ты продолжаешь хитрить! Продолжаешь! Эти прошедшие годы я мог потакать тебе! Но тебе сейчас уже 21! Ты должна отвечать за свои слова и поступки!»

Моё лицо посерело, как у попавшегося воришки. Только и оставалось, что упорствовать, чтобы отпустили. Забормотала: «Разве это неправильно, что сестра волнуется за брата?»

Чэн Тянью поднялся из-за стола и вытащил меня. Такие сильные руки, он почти раздавил мне плечи. «Цзян Шэн, четыре года миновали, наша с тобой договорённость закончилась. Я прошёл этот путь в четыре года, прошёл мосты в четыре года, я ждал тебя четыре года. И сейчас признаю, я потерпел поражение! Мне не пугает, что у тебя в сердце другой человек, я могу бороться, я знаю свои тёмные стороны! Но я боюсь, ты так заморачиваешься насчёт себя. Боюсь, что ты ошибаешься и до сих пор не знаешь, что ошибаешься.

Пусть даже четыре года назад я причинил вред тебе и ему. Запутался настолько, что совершил ошибку! Но по сравнению с ошибками, в которых ты тонешь постоянно, моя и то выглядит лучше.

Недавняя авария. Только потому, что ты увидела очень похожую на Лян Шэна тень, как безумная готова была отдать даже собственную жизнь! Ты настолько принимаешь его близко к сердцу, что ни во что не ставишь мои чувства?! Ты только и знаешь, что плачешь, тоскуешь, страдаешь, Но я тоже человек. Плоть и кровь, чувства. Мне тоже больно, я тоже негодую, тоже обижаюсь.

Ты знаешь?! Сегодня утром я мчался к тебе на огромной скорости, до такой степени хотел увидеть тебя. Но в итоге снизил обороты, внезапно очнулся от порыва холодного ветра и осознал, что не принадлежу себе. Я не могу, как прежде, отдаваться на волю своего нрава в погоне за адреналином и скоростью.

Из-за того, что у меня есть ты, любимая девушка, нужно быть ответственным! Я разволновался, если со мной что-то случиться, что ты будешь делать? Кто позаботиться о твоей бессоннице! Кто посочувствует тебе из-за Лян Шэна и твоей не выносящей солнечного света тоски! Я ещё испугался, что ты будешь плакать из-за меня.

Сейчас вижу, волнения были излишни! Я, так неспешно следовавший по шоссе и улыбающийся, вспоминая лицо любимой женщины, сейчас подумал, я, действительно, твою мать, такой тупой. Ты будешь плакать из-за меня? Анекдот. Цзян Шэн, тебя гложет тоска, что не выносит света. Думаешь, если весь мир узнает о твоих тайных страданиях, тебе посочувствуют! Ждёшь, что они не будут возражать против твоего противоречащего морали несчастья?!»

Он говорил и яростно сверлил меня взглядом. В глазах сползающее в лёд пламя, замёрзшая скорбь, горящая от гнева.

«Отпусти меня!» Его язык хлестал так, что не осталось живого места. Щёки бледные, как снег, с трудом выносимое головокружение от постоянного недосыпа. Я подняла руку, попытавшись высвободиться из его захвата!

Чэн Тянью холодно рассмеялся. «Естественно я отпущу тебя. Продолжай тонуть в своей любви с кровосмешением! Ты дура, что не сможет искупить грехи!»

Кровосмешение?
Кровосмешение!
Кровосмешение?!
Продолжай тонуть в своей любви с кровосмешением!
Продолжай тонуть в своей любви с кровосмешением!
Продолжай!
Продолжай!
Тонуть!
Тонуть!

Слова Чэн Тянью, будто бомба, взорвали мою грудь. Мои глаза округлились, зрачки расширились, под ложечкой бурно клокотало слово «кровосмешение». То, от чего я пряталась много лет. Сегодня это сорвалось с языка Чэн Тянью и обнажилось. Нагое определение всех моих горестей и поступков. От громадного обрушившегося стыда я не знала куда деваться, хотелось только умереть! Я подняла руку и со всей силы махнула в сторону лица Чэн Тянью.

Но когда должен был раздаться звук пощёчины, изнеможение от многодневной бессонницы и сердечная аритмия, усилили мой позор, вызвав приступ астмы, закончившейся обмороком.

В тот момент я не могла видеть, как обжигающий взгляд Чэн Тянью сменился паникой. Он вцепился в меня, выкрикивая: «Цзян Шэн, Цзян Шэн, что с тобой?»

Видя моё серое без кровинки лицо, он со всей силы сжал меня в объятьях и бросился вниз.

… Цзян Шэн, не пугай меня!
… Цзян Шэн, я не буду таким мелочным, не буду больше ругаться с тобой!
… Цзян Шэн, я обещаю тебе, я найду Лян Шэна!
… Цзян Шэн, я отвезу тебя в больницу, не пугай меня!

Чэн Тянью, как беспомощный ребёнок, звал меня, тихо всхлипывая. Он спустился вниз, схватился за ручку двери машины. Сверкнула вспышка…

Раннее утро.

Мужчина, над которым нависла буря, вышел из моего дома - это уже взрывная новость. К тому же в этот момент он держал на руках меня, потерявшую сознание.

Чэн Тянью замер. Он не предвидел такой ситуации.

Под вспышками камер журналисты кололи вопросами: «Ответьте, Чэн Тянью, госпитализированная после попытки самоубийства госпожа Су Мань имеет связь с тем фактом, что господин Чэн провёл ночь с девушкой, которую держит в объятиях?»

… Господин Чэн, ответьте, эта та же девушка, что и четыре года назад? Правдивы ли слухи, что вы содержали эту юную девушку?

… Господин Чэн, эта девушка исчезла из города четыре года назад. Правда, что вы, как в таких случаях за границей, подарили любовнице роскошный дом? Ходят слухи, что она родила двоих детей, это правда?

… Господин Чэн…
… Господин Чэн…

Чэн Тянью разъярился, как лев. Стиснув зубы, он чётко и ясно отрубил: «Заткнитесь! Если вы не пустите меня в больницу, и с ней случится неприятность, гарантирую, верну вам в десятикратной размере! Я обещаю!»

Но он был один, без помощников, со мной на руках. Журналисты испугались, но не соглашались упустить редкий шанс. Поэтому хоть и слегка отпрянули, но по-прежнему не давали пройти.

Лицо Чэн Тянью стало необыкновенно мрачным, прекрасные чистые глаза полны злобы. Он обвёл взглядом каждое алчущее лицо, пытаясь запомнить их на будущее. Но в тоне сквозили следы болезненного компромисса: «В сторону. Вы убьёте её».

В этот момент раздался голос подвыпившего Бэй Сяоу. Он подошёл, шатаясь, с бутылкой вина в руках, предположительно только что возвращаясь с пьянки. Заорал на Чэн Тянью: «Твою мать, ты говоришь им о предумышленном убийстве? Ты больной! Они с нетерпением ждут смерти Цзян Шэн! Ты с утра вышел от моей «бывшей жены», это новость уже третьей степени порнографичности! Она умирает в твоих объятиях. Это новость первого класса непристойности! Взорвать такую бомбу, что может быть привлекательнее?»

Бэй Сяоу был полон злости на Чэн Тянью. Этот рок с Сяо Цзю. Ещё более роковая встреча четыре года назад, когда Тянью заставил страдать его и Лян Шэна. Поэтому Бэй Сяоу, основываясь на том факте, что прежде у нас с ним была «любовь», перед Чэн Тянью называл меня «бывшей женой». У деспотичного Чэн Тянью каждый раз при фразе «бывшая жена» в блестящих зрачках вспыхивала злость. Его скрытый гнев радовал Бэй Сяоу.

В тот момент слова Бэй Сяоу несомненно стали шоком. Журналисты один за другим повернули головы и уставились на Бэй Сяоу. Во взглядах мелькало восхищение. Очевидно, что высказывания Бэй Сяоу могут принести им большую выгоду.

И в этот момент они заметили бутылку в руках шатающегося Бэй Сяоу. Он сказал: «Цзян Шэн, глупая девчонка, ещё нужно, чтобы бывший муж приходил тебя спасать! Этот болван, Чэн Тянью, ни на что не годен!» Произнеся это, он встал в позу полководца и швырнул бутылку в толпу людей. Журналисты, боясь попадания, бросились в стороны.

Раздался вскрик. Продрав пьяные глаза, Бэй Сяоу выяснил, что бутылка попала в голову Чэн Тянью.

Кровь.
Горячая.
Капля.
За каплей…

…с его энергичного лба, закапала мне на лицо. Будто глубокая неизбывная печаль. В момент, когда бутылка разбилась, этот красивый и жестокий мужчина, стараясь терпеть боль, ещё крепче прижал меня к себе, больше всего боясь, что осколки заденут меня, лежащую без сознания у него на руках.

Крик ужаса Бэй Сяоу ещё не рассеялся, Чэн Тянью, не глядя на него, глухо прорычал: «Я терплю побои без звука, а ты чего орёшь! Быстро помоги мне открыть машину, я отвезу твою бывшую жену в больницу».