[ВалентинаВ]

4. Лян Шэн, я укусила Бэй Сяоу:

4. Лян Шэн, я укусила Бэй Сяоу.

Через полгода отец вернулся из больницы домой, нижняя половина тела неподвижна, полная потеря трудоспособности. Левая рука подвешена к шее, правая ампутирована.

Новый образ показался мне оригинальным, невольно столкнувшись с этим незнакомым мужчиной, я глупо захихикала и состроила рожицу. Лян Шэн со злостью зыркнул на меня и, уткнувшись головой в грудь отца, горько заплакал.

Мне было трудно осмыслить такого рода сложные связи. Я лишь подсознательно чувствовала, отношения в моей семье не такие, как в других.

Говорил отец невнятно, но по-прежнему вёл себя, как главы семьи, руководя мамой. Несмотря на то, что мама высекла меня, я до сих пор любила её и тянулась к ней. Поэтому испытывала отвращение к мужчине, который только и знал что, сидя в инвалидном кресле, грелся на солнышке! Много раз, играя во дворе, пользуясь тем, что он не обращает внимания, я кидала в него маленькие камешки. Но из-за боязни, что Лян Шэн расстроится, пришлось бросить это развлечение.

Добрая мама постоянно оставляла вкусную еду для отца и Лян Шэна. Лян Шэн добросовестно кормил отца. Поначалу это было моей обязанностью, но однажды мама, увидев, как я тычу едой отцу в ноздрю, перепоручила это Лян Шэну.

Мама сознавала, что в моей груди тайно зреет смутная обида. На самом деле, я может даже и хотела бы стать порядочным ангелочком, но страдания мамы, как действие яда, заставляли мои ангельские крылья терять перо за пером.

Отец постоянно отказывался есть и отворачивал голову, вкусная еда оставалась Лян Шэну. А Лян Шэн тайком оставлял еду мне. Я спрашивала его: «Брат, а ты не голоден?»

Лян Шэн отвечал: «Брат поел, ешь ты».


Война между Лян Шэном и Бэй Сяоу в Вэйцзяпине завершилась воцарением Лян Шэна на отвоёванных территориях. Теперь я была сестрой гегемона! Человек высокого положения.

Раны от укуса на лице Бэй Сяоу уже рассосались, и мы по-прежнему ловили в траве жучков. Бэй Сяоу, чтобы снискать расположение Лян Шэна, тайно принёс из дома материн горшочек для соли. Сказал, это чтобы вождь складывал туда сверчков.

Я видела, что Лян Шэну понравился горшочек. Он принёс со стройки песка, закопал в нём кусочек имбиря и аккуратно поставил под кровать. Я спросила его: «Так могут родиться сверчки?»

Лян Шэн ответил: «Цзян Шэн, ты правда глупая! Сверчок может родиться только от мамы-сверчка, имбирь – только от мамы имбиря».

Я сказала: «Ух ты! Собака родится от мамы собаки, кошка от мамы-кошки. Тогда Лян Шэн может родиться только от мамы Лян Шэна! Но Лян Шэн, где же твоя мама?»

Глаза Лян Шэна стали печальными, в тёмных зрачках мелькнула свинцовая синева. В этот момент как раз проходила мама, погладив Лян Шэна по голове, она сказала: «Цзян Шэн, послушай, вы оба рождены мамами».

Я, скривив рот, протянула: «А…»


Горшочек, который принёс Бэй Сяоу, чтобы задобрить Лян Шэна, вызвал проблемы.

Когда мама Бэй Сяоу принялась готовить, обнаружила, что их горшочек с солью исчез. Схватила Бэй Сяоу и устроила ему взбучку. Низость дитя Вэйцзяпина раскрылась ещё сильнее. Чтобы скрыть свой преступный сговор с врагом, сказал, что Лян Шэн приходил к нему поиграть и тайком унёс.

Мама Бэй Сяоу схватила своего неразборчивого в друзьях сына и притащила к нам. В дальнейшем вина Лян Шэна увеличилась стократно, складывалось впечатление, будто восьмилетний Лян Шэн полностью обчистил их дом. Я неожиданно почувствовала озноб и тихим голосом произнесла: «Брат, когда придёт мама Бэй Сяоу, я возьму вину на себя».

Лян Шэн, вероятно давно забыв о клятве, что луна раздавит насмерть, сказал: «Цзян Шэн, в итоге тебя недаром кормили жареным мясом. Обросла жиром, не больно сносить побои».

Я почувствовала, что под дурным влиянием детей Вэйцзяпина Лян Шэн становится таким же низким человеком.

Мама спросила Лян Шэн, правда ли, что он украл кувшин семьи Бэй Сяоу? Лян Шэн невинно покачал головой.

Мать Бэй Сяоу вихрем залетела в наш дом, всё обыскала и в итоге обнаружила под кроватью Лян Шэна горшочек с песком. Обняв горшочек, будто в канонической сцене «встреча матери с сыном после долгой разлуки», она принялась ругаться на Лян Шэна, что тот сбившийся с правильного пути негодник и с детства нечист на руку.

При виде того, как лицо Лян Шэна становится красным, а в глазах плещет море грусти, я разозлилась на Бэй Сяоу. Подумала, всё равно козлом отпущения быть мне, наказывают постоянно меня, поэтому на волне вскипающей злости бросилась на Бэй Сяоу, опрокинула его, схватила за лицо и изо всех сил вцепилась зубами.

Кто бы ни пытался меня оторвать, я не разжимала челюсть. От боли Бэй Сяоу даже не мог плакать. Мать Бэй Сяоу, обессилено осев на пол, выла в голос, как же её угораздило столкнуться с такими бандитами.

Лян Шэн сказал: «Отдайте горшок, я прикажу Цзян Шэн отпустить».

У матери Бэй Сяоу не было другого выхода, как только с ненавистью во взгляде передать горшочек Лян Шэну. Лян Шэн заглянул в него, убедившись, что количество песка не сильно убавилось, сказал мне: «Цзян Шэн, отпусти!»

В тот момент уже я оказалась в роли соседской собаки Дай Хуана.

5. Бэй Сяоу, я и Лян Шэн пошли в школу:

5. Бэй Сяоу, я и Лян Шэн пошли в школу.

Мама Бэй Сяоу тащила ревущего сына к выходу и приговаривала: «Вот довелось же столкнуться с бандой грабителей». Вытирая слёзы, она снова прихватила с ограды нашего дома пару связок красного перца.

Отец в своём инвалидном кресле из комнаты с каменным лицом смотрел на маму, долго тряс щеками и вытряс одну фразу: «Смотри, что за прекрасную дочь ты родила!»

Глаза мамы покраснели, она прикрыла их, навернулись слёзы. Вскинула ладонь и со злостью хлестнула в сторону моего лица, говоря: «Подаёшь плохой пример, дурно влияешь на Лян Шэна».

После звонкого хлопка я, вопреки ожиданиям, ничего не почувствовала. Открыла глаза и обнаружила Лян Шэна, преграждающего путь к моему лицу. Прикрыв щёку, он твёрдо стоял на моей защите, тихим голосом постанывая: «Мам, не бей Цзян Шэн, она не виновата. Тот горшок Бей Сяоу сам мне отдал, поверь».

Голос Лян Шэна звучал ужасно. Отец из комнаты, увидев, что мать по ошибке ударила его сына, рванул, будто взбесившийся лев. Только он забыл, что сейчас сидит в инвалидном кресле, беспомощный инвалид! Его тело, наполовину вывалившись, потеряло опору, «бум».

Отца снова отправили в больницу.

Лян Шэн тоже пошёл в больницу, врач сказал, недостаточное питание. Будучи не в состоянии двигаться отец только и мог, что изо всех сил таращится на маму! Мама не чувствовала своей вины.


На самом деле они же не знали, что каждый день всю вкусную еду Лян Шэн полностью отдавал мне.

Мы взбирались на крышу, смотрели на струящийся лунный свет, что как вода, слушали жужжание насекомых. Лян Шэн прятал вкусности в большой чашке, приносил её на крышу, отдавал мне и, улыбаясь, смотрел, как я жадно заглатываю куски. Я спрашивала его: «Брат, ты не голоден?»

Лян Шэн отвечал: «Брат поел, это тебе».

В лунном свете я слушала жужжание насекомых и не обращала внимания на урчание в животе Лян Шэна. Тогда я думала, это лишь другого вида звуки, издаваемые жучками.

А, ещё забыла сказать. Из-за той маминой ошибочной оплеухи правое ухо Лян Шэна оглохло. С тех пор, когда я обращалась к брату, приходилось повышать голос. Из-за этого я тихонько плакала, говорила: «Брат, лучше бы уж я сама оглохла».

Лян Шэн успокаивал: «Глупая, Лян Шэн - мужчина, всё в порядке. Ты девочка, оглохнешь, не сможешь выйти замуж».


Отца снова положили в больницу, вогнав и без того небогатую семью в ещё большую нужду. Первоначально несчастный случай отнесли к производственной травме, редакция газеты взяла ответственность. Но в этот раз причиной был сам человек, редакция не хотела продолжать наполнять эту бездонную бочку.

Отец лежал на больничной койке, как безжизненный труп. У постели больного юная дочь пела матери только что выученную в школе песню о достижениях социализма, социализм – это хорошо, при социализме сам народ всему хозяин.

Взгляд отца метал молнии, не считаясь с обстоятельствами, понукал мать, мол, Лян Шэн перешагнул школьный возраст, что ты за мать, не заставишь его пойти учиться.

Мать, согласно кивнув головой, сказала, она сделает.


Я рассказала Бэй Сяоу, что пойду в школу вместе с Лян Шэном.

Бэй Сяоу - прилипало. С плачем побежал к своей матери.

Не прошло много времени, как мать Бэй Сяоу продала несколько кур, и Бэй Сяоу с новым портфелем отправился в школу.

Ещё через недолгое время, моя мама незаконно сдала за деньги кровь, и я с Лян Шэном, нацепив портфели, что мама в спешке шила нам всю ночь, тоже пошли в школу. Мама поначалу не хотела, чтобы я училась. Я жалобно посмотрела на Лян Шэна, Лян Шэн сказал: «Цзян Шэн не будет учиться, и я не буду».

Маме ничего не оставалось, как стиснув зубы, ещё раз сдать кровь, чтобы я смогла пойти в школу. В школе мы с Лян Шэном учили песни про социализм. Мы пели, а мама слушала, счастливая улыбка расцветала на её лице, как прекрасный цветок.

Ах, мама, прости меня. В то время твоя дочь была слишком юной, не понимала, что означает продажа крови. Дочь полагала, что это не сильно отличается от продажи кур матерью Бэй Сяоу.

6. Лян Шэн, пусть я стану незаконнорожденной:

6. Лян Шэн, пусть я стану незаконнорожденной.

Я и Лян Шэн учились старательно, из-за того что учитель говорил, учёба единственная дорога покинуть Вэйцзяпин! Лян Шэн не был изначально жителем Вэйцзяпина, поэтому особо сильно желал его покинуть! А раз этого хотел Лян Шэн, то того же хотела и я.

Хотела есть шоколад, о котором говорил Лян Шэн, хотела опробовать все развлечения в парке, о которых рассказывал Лян Шэн. Хотела стать такой же как те, кого он называл городскими девочками.

Пусть даже луга Вэйцзяпина казались мне прекрасными.


Зарытый Лян Шэном в песке имбирь дал всходы, зелёные, очень нежные. Лян Шэн прикрыл их рукой, не позволив мне тронуть. Сказал: «Цзян Шэн, не безобразничай, сломаешь, мы не увидим прекрасный цветок».

Я спросила: «Лян Шэн, а цветок имбиря красивый?»

Лян Шэн взъерошил волосы, надолго задумался и признался: «Я никогда не видел. Однако, Цзян Шэн, несомненно, прекрасней, чем ты*».

(* - Цзян (фамилия девочки) в переводе означает имбирь)


Лян Шэн был самым красивый мальчиком в Вэйцзяпине. Но женщины Вэйцзяпина ненавидели этого мальчика! Авария на шахте отняла жизнь их мужчин! Они полагали, та авария произошла из-за Цзян Лянчжи и его любимой журналистки, которые спустились в шахту. На их любовь обрушилась кара небес, и шахта обвалилась, погребя под завалами их мужчин! Поэтому они думали, что Лян Шэн приносит несчастье, и Вэйцзяпин и их самих ждёт ещё больше новых бед!

Из-за этого они науськивали старших ребят, по пути из школы напасть на Лян Шэна.

В один из дней те подростки повалили Лян Шэна на землю и стали валять в грязи. На его виске показалась кровь. Я и Бэй Сяоу не могли оттащить тех рослых парней и стали просить женщин, стирающих бельё, помочь. Мы были слишком малы и не знали, эти женщины и были теми, кто послал решить дело силой.

Они лишь орали, как сумасшедшие: «Чтоб он сдох этот незаконнорожденный чёртов ублюдок, убьют и хорошо!»

В тот момент моему сердцу стало так больно. Я видела, как только Лян Шэн услышал это слово – незаконнорожденный, его взгляд наполнился смертельной мукой.

Я как бешеный пёс со всей силы кусала тех подростков, их плечи, ноги, задницы, всё до чего могла добраться. Кусала, отчаянно, изо всех сил. Я и Лян Шэн хотели жить спокойной жизнью, как обычные дети, мы были малы и не могли понять злобу взрослых.

Дважды искусанный нами Бэй Сяоу уже прочувствовал, кусаться - это чрезвычайно суровое искусство. Он решил хорошенько изучить его по тайным книгам, поэтому, ни на что не обращая внимания, так же как и я, принялся кусаться.

Судя по всему, Бэй Сяоу был очень старательным учеником!

Но что толку говорить о нашей старательности. В результате мы все трое валялись на земле, израненные с ног до головы. А банда подростков, добившись цели, сбежала.

Вытерев грязь с лица, я пробовала взять Лян Шэна за руку, но его кулаки были крепко сжаты, подступающие слёзы безостановочно наворачивались на глаза. Я потянулась к его уху, громким голосом сказала: «Брат, не плачь. Не нравится, что говорят о тебе эти тётки, мы поменяемся, я стану Лян Шэном, а ты Цзян Шэн, я не боюсь, что другие будут называть меня незаконнорожденной».

Сжатые кулаки Лян Шэна медленно ослабли, и слёзы хлынули потоком.

Мы с Бэй Сяоу привели Лян Шэна домой. По дороге Бэй Сяоу хохотал: «Цзян Шэн, оказывается, кусаться весело». Я подняла голову, взглянула на шрам на его лице. На душе стало муторно, мне хотелось сказать, Бэй Сяоу, прости!

В тот год мне и Бэй Сяоу было десять, Лян Шэну двенадцать.

Вот так началась наша юность, с оскаленных зубов и выпущенных когтей. Ничего не поделаешь, я и Бэй Сяоу не могли спокойно смотреть, как другие обижают Лян Шэна.