Хару (Весна)

А так же другие мои творения :)

Начну с Хару.


Пробовала написать что-то похожее на японскую женскую прозу периода Хэйан (794-1192). Использовала переводы стихов того периода + одно-два из стихов прежнего периода, Нара. Т.е. из переводов:

Манъёсю - антология предыдущего Хэйану периода, Нара.
Кокинвакасю - антология периода Хэйан.
Повесть об Исэ - период Хэйан
Повесть о старике Такэтори - период Хэйан
Поэтический турнир, проведённый в годы Кампё (889-898) во дворе императрицы - тоже Хэйан.


Интересно узнать мнение о моей истории и тех, кто читал что-то из женской прозы периода Хэйан, и тех, кто не читал.

Хару (Весна):

Грустна моя дорога на земле,
В слезах и горе я бреду по свету,
Что делать?
Улететь я не могу,
Не птица я, увы, и крыльев нету.

Прекрасна цветущая сакура, но недолог век её цветков. Вот и осыпались её лепестки. Вот и истаял дым погребального костра. Куда теперь попала моя бедная мама? В рай ли? В ад ли? Одно хорошо: теперь думы о моём отце перестанут её тревожить. Не будут промокать рукава её одежд каждую ночь. Но и тепло ласковых маминых рук более не ощутить мне.
Я с грустью смотрела на сад. Слуг почти не осталось: они не захотели служить обедневшим господам. Сад зарос. Дом разрушался. Ужасен и печален каждый одинокий день в таком строении.
Мама говорила: отец мой был прекрасен как принц Гэндзи. Но я не думаю, что Гэндзи прекрасен. Да, он превосходил всех в искусствах танца, стихосложения, изготовлении благоуханий, каллиграфии, игре на музыкальных инструментах. Да, он одевался изящно и внешность имел необыкновенную. Но будучи влюблённым в свою жену Мурасаки, этот мужчина продолжал захаживать к другим женщинам. Как она страдала, бедняжка! Впрочем, не она одна. Так уж сложилось в этом мире, что жизнь женщины – это жизнь страданий…
И снова мои рукава промокли от слёз…
Обессилев, уснула. И снился мне императорский дворец. Дамы в прекрасных многослойных нарядах. Нижние кимоно, от которых видны только края, и верхние кимоно подобраны со вкусом. Ширмы, расписанные деревьями и цветами, украшенные прелестной каллиграфией. Роскошно обставленная комната. Я сидела в ней. За ширмой сидел какой-то мужчина и играл на флейте. Какие дивные звуки извлекал он из своего инструмента! И вот вошёл мальчишка-паж. В руках поднос. На нём сложенный лист красной бумаги с золотой пылью и прелестная ветка сливы с красными цветами. «Письмо от наследника престола!» - провозгласил посланник. Мужчина оборвал игру, взял поднос, передал мне. «Дочка, ты ему понравилась. Как я счастлив!» Я знаю, что ты счастлив. Быть может, я стану матерью нового наследника, потом – матерью императора. О, какой очаровательный почерк у наследного принца. Очарованьем и страстью веет от его горячих строк, от искусно сложенного стихотворенья. Я подбираю красивый лист бумаги. Растираю тушь. Мне полагается ответить. Сказать, что я не верю, что всё меняется в этом мире и сердце наследника – не исключение. Хотя на самом деле я хочу написать, что люблю его, что он прекрасен.
Чей-то голос издалека. Вот и улетел словно потревоженная птица мой сон. Ох, не знакомый голос! У ворот. Сбежать и спрятаться. Нужно как можно дальше спрятаться…
Забилась в тёмном углу. За какими-то старыми вещами. Чужаки бродили по моему дому, негромко разговаривая между собой. Яркий аромат коснулся меня: среди них есть аристократ. Что лучше – попасться аристократу ветренику или в руки разбойникам? Не знаю. О, только бы не нашли меня!

Словно пена на воде,
Жизнь мгновенна и хрупка,
И живу я, лишь молясь:
О, когда б она была
Прочной, крепкой, что канат!

Преданная кормилица вышла к вторгнувшимся в мой дом. Умоляла уйти, просила ничего не трогать, призывала на помощь богов. Из её сбивчивых слов трудно было что-то понять. Бедная женщина! Ты не выстоишь против них и себя погубишь!
И вот кто-то приближается к моему убежищу. Ближе запах его духов. Отодвигает короб, за которым пряталась. Мне остаётся только заслонить лицо рукавом. Неприлично показываться мужчине…
Ласковый голос, нежное касание. Когда-то это сгубило мою маму. Мне страшно, мне горько, мне стыдно, мне душно! Звон в голове. Мир тускнеет. И уплывают вдаль его лицо, звуки чьих-то голосов. Неужели, я погибаю?.. И скоро смогу увидеть ту, что привела меня на свет?..

Так непрочна она,
Парча алых листьев осенних!
Только иней с росой
наконец-то выткут узоры,
как уже всё порвалось, распалось…

Прикосновенье нежных ладоней. Мама, это ты! Мы встретились с тобою, мамочка!
Открываю глаза. Надо мной склонилась взволнованная кормилица. Значит, жизнь моя не окончена. И долгожданная встреча с самой близкой, с самой дорогой мне не состоится. Слёзы бегут по щекам.
- Не плачь, моя милая Хару! Всё плохое осталось позади, - уговаривала меня добрая женщина.
Мои слёзы не кончались. И из её глаз брызнули слёзы.
- Хару, теперь пришла и твоя весна!
- Они ушли? – вспомнив о чужаках, - испуганно спросила я. – Скажи, кормилица!
- Они вернутся. Хвала богам, они вернутся.
- Да что же это такое? – от ужаса перестала плакать. – К чему им нарушать наше уединенье?
- Возрадуйся, Хару. Твой отец разыскал тебя. Он более не оставит тебя. Ты переедешь в столицу. Будешь жить в богатой усадьбе. Носить прекрасные наряды. Твой отец – один из лучших музыкантов – поможет твоей игре стать более совершенной. Даст все необходимые знания, которые нужны девушке твоего круга. Он проведёт обряд одевания Мо…
- Но я не хочу в Киото! Не хочу уезжать отсюда!
- Глупышка, ты даже не представляешь, какое счастье подарили тебе боги!
Но я не хотела такого счастья! Я так желала увидеть маму ещё раз! И вот, мне не удалось уйти. Мне нужно жить, жить в этом ужасном и печальном мире, полном страданий!
Отчаяние моё было безутешно. Я пряталась в углу комнаты или лежала на своём ложе. Мне было страшно! О, как мне было страшно жизни, расставанья с домом, где я родилась и провела свою короткую и грустную жизнь. Верно, вырастающим птицам так же печально покидать родноё гнездо.
Отец вернулся. Захотел поговорить со мной. Долго сидел, пытаясь меня разговорить, потом отодвинул старую ширму, разъединявшую нас. Вскрикнув, спрятала лицо за рукавом. Как стыдно: мужчина увидел моё лицо!
- Ты очень похожа на меня, дочь, - голос его потеплел. – И очень красива. Лучшие кавалеры столицы будут страдать, заслышав о тебе. Пожалуй, сам наследник престола потеряет покой. Возможно, ты станешь его любимейшей наложницей, затем женой и матерью его первого сына.
Все девушки моего круга мечтали о том, чтоб родить императору наследника. Но я не мечтала. Мне только бы увидеть маму! Мою любимую маму! Хоть разок! Хотя бы мельком во сне!
Вскоре за мной приехала повозка. Меня не спрашивали, хочу ли я переехать в столицу. Отец, слуги, и преданные мне, и сопровождающие моего родителя – все они радовались, пророчили мне блестящую судьбу. Но подарки судьбы не вечны. Рано или поздно они исчезнут. Так отчего же люди мечтают о них, как о величайшей драгоценности? Я бы очень хотела спросить это у верной кормилицы, но не осмелилась и вошла в повозку. Дверь закрылась за мной, отделив меня от мира и от моего прошлого.

Я лишь пыль на ветру,
что мчится, покоя не зная,
не известно куда, -
и неведомо мне, скитальцу,
где найду пристанище в мире…

Так сказал какой-то поэт о себе. Однако слова его, застывшие в сборнике, были как будто и обо мне…
Дорога была долгой, утомительной. Я прислушивалась к разговору слуг, к пению ветра и шелесту листвы. Однажды, не удержавшись, чуть-чуть приоткрыла окошко и выглянула в щёлку. Боги, как красиво! Я впервые вижу настоящие реку и горы! Не на ширмах, не на картинках к старинным повестям, а так, какие они есть на самом деле.

Весенний дождик
На воде
Узоры ткёт,
А горы
В зелень красит.

Так говорилось в одном из прочитанных мною стихотворений. Я и представить не могла, что это может быть так прекрасно.

О, нет, ничто
С весною не сравнится.
И если б знать,
Как время это
Навсегда продлить…

Грусть, лёгкая и нежная как весенний снег. И такая же короткая. И точно так же красивая. Впервые мысль о расставании с домом перестала причинять мне боль. Вспомнились десятки стихотворений. А глаза неотрывно следили за подплывающим, поравнявшимся со мной и уплывающим вдаль от меня пейзажем.
Очередная остановка. Путь. Сокровище за окном. Темнеет. Вечер. Луна. Какая-то усадьба. Вот отец, вышедший из своей повозки. Вот хозяин усадьбы, выбежавший ему на встречу. Облако, прикрывшее луну, уходит. И в лунном свете я могу разглядеть лицо хозяина. Он молод и красив собой. Хотя одет попроще, чем мой отец. И как он вежливо разговаривает с моим родителем. О, заслышал обо мне, оживился. Ах, он смотрит в сторону моей повозки! Надо спрятаться. Как сердце бьётся. Кажется, оно вот-вот выскочит из груди. Он не должен был увидеть меня через щель, да ещё и ночью, но мне страшно.
Хозяин отправил кого-то, чтоб приготовили для нас комнаты. Затем меня провели в дом, пряча от слуг и от знакомого отца. Ночью я не могла уснуть. Слушала доносившиеся издалека звуки: это мой родитель и хозяин играли и любовались луной. Мне нельзя было показаться и уж тем более присоединиться с ним. Можно было только наблюдать издалека и слушать. Что ж, такова женская доля.
Поутру хозяин прислал мне стихотворение, записанное изящным почерком на синей бумаге:

Хоть говорят:
«Не уходи, помедли»,
Весну не удержать.
Прощанье
Так печально…

Отец настоял, чтоб я ответила на послание. Взяв кисть, я написала на поданном им листе:

Ах, если б навечно
Рукава пропитались
Ароматом сливы…
Уйдёт весна,
Но память сохранится.

Меня со всеми осторожностями провели к повозке. Я вошла в неё. Дверь закрылась, отделяя от меня ещё один кусочек жизни, уходящий в прошлое. Мы продолжили путь.
Добрались наконец до усадьбы отца. Проводили меня в мои новые покои. Молоденькие красивые прислужницы шумной стайкой окружили меня. И наперебой стали засыпать меня похвалами:
- Ах, какая у вас белая кожа, госпожа!
- Ах, как черны и длинны ваши прекрасные прямые волосы!
И увели меня переодевать в новые наряды.
Время шло. Я совершенствовалась в игре на кото и бива. Изучала образцы каллиграфии, принесённые мне отцом. Училась подбирать ароматы. Разучивала стихи из антологий и семейных сборников. Все наперебой восхищались мной. Я была единственным ребёнком у богатого аристократа. Порой в моё сердце проникали злые и обиженные мысли: «Не будь я единственным его ребёнком, разве стал он разыскивать меня?».
Дни текли. Отец всё более и более гордился моими успехами. Ранее он строил планы, кто из аристократов достоин того, чтоб стать его зятем. Теперь же начал подумывать о том, чтоб ввезти меня во дворец. Говорили, что наследник престола уже всерьёз увлёкся одной из своих наложниц. «И что же? – читалось на лице моего отца, - Так же спокойно, как оставил предыдущую, он оставит и эту. И что до того, что они произнесли любовную клятву? Он легко произнесёт её для тебя, Хару. Ты прекрасна. Ты займёшь всё его сердце, всю его душу и более никого не пропустишь туда. Придёт время, когда ты родишь нового наследника престола. А я смогу тогда серьёзно влиять на императора».
Провели обряд надевания пояса Мо: теперь я стала взрослой. Неожиданно у меня объявилось множество поклонников. Они жаждали взглянуть на меня хоть украдкой, убедиться, так ли я красива, как обо мне говорят, проверить, так ли я талантлива, как шепчут слухи. Полагаю, отец был не последним, кто приложил руку к распространению этих слухов.
Каждый день мне приносили десятки посланий от воздыхателей. Я не хотела даже смотреть на написанное. Отец читал все послания. И подавал мне письма от тех, кого считал достойными, настаивал, чтоб ответили на них.
- Чтобы эти господа не сочли тебя жестокосердной, - говорил он.
- А другие сочтут, - заметила я из-за разделявшей нас ширмы.
- Что нам до них? – проворчал мужчина.
- Но отец, разве не мечтаешь ты, чтобы я отправилась во дворец? К чему мне отвечать этим господам?
- Чтоб они больше говорили о тебе, чтоб больше хвалили тебя. Тогда и наследник престола сочтёт тебя интересной.
Он был очень расчётлив, мой родитель. Да и понятно: кто из аристократов, не мечтает стать отцом любимой жены императора? Дочек много, быть может, император разделит сердце меду ними всеми или частью из них, но наследником станет только один из его сыновей.
Я жила, не зная любовных терзаний, не ведая горя, всегда сыта и нарядно одета. Служанки исполняли все мои просьбы. Отец подыскал мне свитки с повестями. Я читала истории, разглядывала картинки к ним. Мне казалось, что так всегда будет…
Однажды я играла в Го с Аой, самой интересной и забавной из моих служанок. Вдруг со двора донёсся какой-то шум. Мы испуганно прислушались.
Молодой мужской голос кричал о состязании, моём отце… ох, что-то случилось с отцом! Говорят, сейчас его внесут в дом. Он даже ходить не в силах? Боги!
Я выскочила из дома, пробежал сад, подскочила к воротам. Вот какие-то люди внесли на руках моего отца. Лицо его исказилось от боли. Да что с ним? Отчего?
Бросилась к отцу, что-то кричала ему… кажется, просила не умирать… Нёсшие его изумлённо остановились, во все глаза разглядывали меня. Лицо родителя на сей раз исказилось от гнева. Запоздало вспомнила о приличиях. Ахнула, закрылась рукавом. И, спотыкаясь, бросилась в дом прятаться. Под ноги что-то попало. Я запуталось в полах кимоно. Упала. Было больно, но ещё сильнее были стыд и досада. Прибежали служанки, подняли меня, увели в дом. И, сетуя на мою неслыханную глупость, на моё потрясающе бесстыдное поведение, переодели в чистые одежды, обработали царапину на моей руке. Я то и дело спрашивала, как мой отец, сильно ли он пострадал, будет ли жить. Кто-то из служанок, вняв моим мольбам, уходил проверить. Но пока никаких внятных ответов не приносили. Неужели, он умрёт, как и мать? Не так давно он был не интересен мне, не нужен и вот – несчастье, а сердце моё кричит от горя, от страха за него…
Мои глаза увлажнились. Рукава, в которых прятала лицо, стали промокать от слёз.

Текуч, изменчив
Этот бренный мир.
Тело – лишь
Роса, повисшая
На летних травах.

Служанки напрасно пытались меня успокоить. Я разозлилась от их ласковых слов, от уверений, что всё будет хорошо. Прогнала их всех, даже любимую мной Аой. Долго лежала, задыхаясь от рыданий. Тревога мучила меня, разъедала моё сердце. Не выдержав, я поднялась. Вытерла слёзы. И побрела по зданию, прячась за ширмами, в то крыло, где находились покои отца. Не дойдя, испугавшись шума беготни и чьих-то взволнованных голосов, спряталась за одной из ширм. И стала вслушиваться, надеясь хоть что-то понять о состоянии отца.
Я долго стояла, ничего не понимая. Сердце разрывалось от отчаяния и страха. Неожиданно послышались шаги. Кто-то быстро шёл. По направлению к тому месту, где пряталась. И шаги были не женские, мужские. О, я и так сегодня опозорилась! Что подумают обо мне люди, если я опять покажусь незнакомцу?.. Как долго будут говорить о моём лёгкомыслии, моём бесстыдстве, торжествуя от злости.
Метнулась. Надеясь скрыться, пробежала между ширмами. Сейчас будет заветный проход...
И натолкнулась на опередившего меня. Отшатнулась, запуталась в полах кимоно. И упала бы, не поддержи меня незнакомец. Невольно взглянула на него. У него была простая, ничем не примечательная внешность. Такими же были и его одежды. Но когда наши взгляды встретились, сердце моё замерло на миг, а потом забилось очень быстро. Он держал меня осторожно и нежно. И смотрел на меня… О, боги, что я натворила! Показалась мужчине, оказалась близко к нему. И ничто не разделяло нас! Ни единой ширмы не было между нами! Если несчастье не убьёт моего отца, то известие о моём дрянном поведении точно это сделает! Или он разозлится и убьёт меня!
Рванулась, готовясь пинаться, кусаться и царапаться, если юноша не отпустит меня. Не важно, что дамы так себя не ведут!
Но незнакомец сразу же отпустил меня. Я подхватила одежды, чтоб не мешали бежать и бросилась прочь. Запоздало мне полетело вслед:
- Вас не просто так назвали весною, госпожа Хару… вы прекрасны, как весна!
Я добежала до моих покоев, забилась в какой-то тёмный угол. И до вечера просидела там, сжавшись в комочек. То ждала, когда набегут стайкой служанки и начнут укорять меня за новый дурной поступок, то тряслась, воображая, что тот юноша незаметно крадётся ко мне, то боялась, что вот-вот в комнату ворвётся разгневанный отец… Очень хотелось оказаться подальше от Киото, в каком-нибудь горном монастыре. Закрыться там в маленькой келье, до конца моей жизни молиться милосердному Будде, умоляя его о прощении. О, что я наделала! Что я наделала!
Вечером явилась Аой и, подбадриваемая молоденькими служанками, вытащила меня из моего плохого укрытия. Я ждала упрёков, укоризны. Но им не было известно о моём проступке. К тому же они принесли радостную новость: повреждения отца не столь серьёзны, как остерегались ранее. Мой родитель выздоровеет. Он будет жить! Боги, какая радость: мой отец будет жить! О, как я благодарна вам, боги!
Меня накормили, оставили одну. Я легла на моё ложе, накрылась одеждами. И уснула бы, не подойди ко мне Аой.
- Госпожа, прочтите это послание, - таинственно сверкая глазами, попросила девушка.
- Отец…
- Нет. Тот юноша, который влюбился в вас…
Тот юноша? Боги! С тех пор, как я выскочила из-за ширм и налетела на него, он не успокоится и будет ежедневно слать мне любовные письма. А если ещё и умрёт от нераздельной любви и неугасимой страсти? К моим грехам добавится и грех за его смерть. Мало мне того, что я родилась женщиной, так ещё и это! А как довольны будут сплетники, как счастливы они будут, приговаривая: «Ах, какая жестокая! Ах, бессердечная!»…
Отвернулась от служанки, закрыла лицо рукавом. Она не отставала, молила взглянуть на послание, ответить.
- Иначе он будет думать, что вы, моя госпожа, жестокосердная! – предупреждала девушка.
Аой и так и эдак убеждала меня. И добилась-таки своего. Я согласилась взглянуть на это послание, а более – ничего. Забуду его строки, как строки иных, чьи письма читала прежде.
Бумага была красива, но ещё красивее оказался его почерк:
«Если б достался мне напиток бессмертия, я взобрался бы на гору в провинции Суруга. Открыл бы сосуд и зажёг бы подаренную богами жидкость. Она горела бы вечно и так ярко, как горит теперь в моём сердце любовь к вам.

Не встретиться нам вновь!
К чему мне жить на свете?
Погас твой дивный свет.
Увы, напрасный дар –
Бессмертия напиток»

В тех письмах, что читала прежде я, с принцессой Кагуя меня ещё не сравнивали. А его почерк… как у человека, не примечательного внешне, может быть столь восхитительный почерк? О, у этого юноши должна быть необычайно тонкая душа…
- Напишите ему хотя бы строчку, госпожа! – умоляла Аой.
Видно, очень трогательно просил он её передать мне посланье.
- Он сочтёт меня легкомысленной!
- Одну только строчку! Он будет очень счастлив! – не отставала от меня служанка.
Но на сей раз я не поддалась на её уговоры. Хотя мне и самой очень хотелось написать ему ответ. Ох… если я не отвечу, он подумается, что хотя бы крохи благоразумия у меня остались. О, что же я натворила! Что натворила сегодня!
Отец мой поправился, но беспокойство не оставляло меня. Я мечтала, чтобы незнакомец забыл о моём постыдном поступке, о том, как я выглядела. И одновременно злилась, что он больше ни разу мне ни написал. А написать самой было нельзя. Да и не будь это столь предосудительным, мне не было известно, кто он и откуда, так как я могла ему хоть что-то написать?

Как набирают силу
Летние травы,
Растёт любовь.
Пусть скрыта будет
Дымом от курений.

Мне ежедневно слали письма те, чьи послания мне были не нужны. И порой родитель мой принуждал меня отвечать. Увы, я не могла написать тому единственному, кому хотела…

Настанет вечер –
Горю светлее светляка.
Но огонь души
Не виден никому –
И оттого так холоден любимый.

Ещё недавно я завидовала героиням повестей, мечтая испытать любовь. Теперь я чувствую её. И мне так горько, как было им.

Ещё безнадёжней,
Чем цифры писать
На текущей воде,
Любить человека,
Что не любит тебя!

Однажды отец вернулся из дворца с сияющим от радости лицом. Едва только бросив на него взгляд сквозь штору между нами, поняла, что мной заинтересовался наследник. И тотчас получила словесное подтверждение моей догадке. Любая девушка моего круга, услышав это, несказанно бы обрадовалась. А я почувствовала глубокую горечь: теперь мне не быть с моим любимым.
На следующий день принесли письмо от наследника.
- Пришла и ваша весна, госпожа Хару, - как ни старалась Аой, я поняла, что служанка очень сильно мне завидует.
Но моя весна, наоборот, закончилась… и лето моё окончилось. Сейчас в моём сердце осень.

Какому богу
Молится ветер осенний?
Красные листья
Бросает, словно
Жертву приносит.

И я – как эти листья. Принесённая в жертву честолюбию своего отца и мимолётному развлечению наследного принца. Нет, я не питала надежд стать самой любимой его наложницей, затем – его женой. Ведь только одна станет матерью нового наследника. И что же другие?..
Вот уже оговорили дату, когда я войду во дворец…

Только раз полюбить –
И столько печали.
Какие же муки –
Кому довелось
Многих любить.

Отец сиял от счастья, служанки наперебой поздравляли меня. Они говорили о весне, а для меня уже была зима. Однажды на рассвете бессонной ночи ко мне подошла подозрительно притихшая Аой.
- Госпожа, не знаю и как поступить… - произнесла она, пряча глаза.
- Опять тебя уговорили стать посланницей? Тебе не совестно таскать мне все эти ворохи ненужных писем?
- Я знаю, каково любить без ответа… - её голос стал почти не слышным.
Так вот отчего… у тебя милосердное сердце, Аой. Но как же ты жестока со своей госпожой!
- Знаю, что не должна отдавать вам это письмо, но мне кажется… вы его ждёте…
- От того, кто увидел моё лицо? – сажусь на постели.
- От него.
Протягиваю руку и принимаю заветное послание. Вглядываюсь в любимый почерк.
«Я хорошо понимаю, что для вас, госпожа Хару, лучше, чтоб я молчал. День за днём я увлажнял рукава моих одеяний. И перенёс невыразимые словами муки, принуждая себя не напоминать вам о моём существовании. Теперь вас ожидает во дворце наследник… простите, я не смог сдержаться… хотя бы раз скажу о чувствах, которыми переполнена моя душа. О, нет, я ни в чём не упрекаю вас, госпожа Хару!

Уже почти я умер.
Хотел бы только знать:
Вернусь ли к жизни,
Если тебя увидеть
Мне придётся?

Я не имею права просить вас о встрече. Простите меня за дерзость, моя прекрасная весна! Я постригусь в монахи и уйду в горы. И до конца жизни буду молиться за вас, но более ни чем не потревожу вас!»
Слёзы легли на иероглифы, написанные милой рукой. Сердце болезненно сжалось. Я приготовила тушь и, выбрав алый лист бумаги, написала на нём:

«Хоть сплю,
Хоть бодрствую –
Всё вижу его.
Чтоб ни случилось –
Разве сердце его забудет?»

Аой забрала послание, спрятала в рукав и быстро ушла. С грустью опустилась я на ложе. И спрятала заплаканное лицо в одеждах.
Служанка принесла ответ так быстро словно мой любимый поджидал у ворот усадьбы. А может, так оно и было. Дрожащими руками взяла драгоценное письмо. Слёзы застилали глаза, и я не сразу смогла прочесть послание:

«Люблю тебя –
И всё тут.
Скитается душа…
И уцелеет от меня
Пустое тело»

В ответ послала:

«Чуть смежила глаза,
Увидела: иду
К желанному на встречу.
Пусть та дорога
Явью станет»

И вновь Аой ускользнула с письмом. И снова я, трепеща, ожидала ответа.
Но она вернулась без письма. Сообщила, что слуги начинают просыпаться и мой любимый ушёл, чтобы не навлечь на меня подозрений. Целый день я была сама не своя. Была уверена: он придёт ночью. Он должен прийти!
И сердце не обмануло. Стемнело. Все легли спать. Накатилась тишина на усадьбу. Разве что цикады продолжали петь. Их жизнь коротка, но пока она длится, цикады поют. Любимый шёл неслышно, но аромат его одежд помешал ему явиться не замеченным. Вот он нерешительно замер у ширмы, заслонявшей моё ложе. Мне слышно его дыханье. Моё сердце рвётся из груди к нему. Вот, решившись, юноша обходит ширму и останавливается около меня. Тихо рассказывает о том, какими безрадостными были дни после нашей встречи. Мне полается убежать, позвать служанок. Вместо этого слушаю его. И хотя прячу лицо в рукавах, преград между нами нет. Сердце женское – не камень. Он оказывается на моём ложе, и мы произносим любовную клятву:
- Чтоб нам в небе птиц четой неразлучной летать, чтоб нам на дереве раздвоенной веткой расти!
Ночь подходила к концу. Ему бы уйти незамеченным, но он, поднявшись, подхватил меня на руки:
- Я хочу унести мою весну с собой.
А мне… мне бесстыдной хотелось с ним…
Любимый вынес меня из моих покоев, двинулся дальше. Вот, он выбрался из усадьбы. Счастье было так близко…
Дальше всё смешалось. И сад, и заря, и улица, и крики, и погоня… нас настигли. Меня вырвали из его рук. Оттащили от него. Мои крики, мои рыданья никто не замечал. Меня где-то заперли. Я плакала, отказывалась от еды. Умоляла служанок, которые изредка приходили ко мне, сказать, что стало с ним. Они молчали, отворачивались, презрительно молчали. Я опозорила себя. Но мне не важно, что будет со мной, что скажет наследник, когда ему расскажут. И только верная Аой, принеся мне обед на следующий день, ответила:
- Наследник так разгневался, узнав, что приказал его казнить.
Что-то оборвалось во мне, что-то умерло от этих слов. Есть ли где-то в этом мире страна, где женщине позволено самой решить, кто станет её мужем? Будет ли где-нибудь когда-нибудь такая страна? О, как счастливы должны быть девушки и женщины в ней!
Я отказывалась от еды. Рукава моих кимоно никогда не просыхали от слёз. Или я доведу себя до голодной смерти, или вымолю позволенье принять подстриг, чтоб до конца моей грустной жизни молится о любимом. А не позволят мне – так я сбегу в ближайший монастырь и упрошу монахов. Я не хочу жить в этом суетном мире. Вообще не хочу жить!
Через несколько дней отец велел насильно меня накормить. Вырывалась и плакала. Даже самые жестокосердные, смотря на меня, начинали плакать.
Боролось против каждого кусочка пищи, сражалась с жизнью, которая стала мне не нужна. Молилась, чтоб боги сжалились надо мной и отобрали мою жизнь или помогли стать монахиней.
Не знаю, день тогда был или ночь. Мне было всё равно. Тело лишилось сил. В голове осталось мало мыслей. Вошёл отец. Долго молчал. Наконец заговорил со мной. Он с того неудачного побега не приходил ко мне, не отвечал на мои послания, которые ему передавала с добрыми людьми.
- Перед казнью он сложил стихотворение…
Ушёл! Растаял с дымом костра! Если и была какая-то крохотная надежда в душе моей, теперь её не осталось. О, за какие прегрешенья в прошлых жизнях мне досталась такая злая доля?!
Родитель мой молчал ещё дольше, чем прежде. Затем добавил:
- Стихотворение тронуло присутствующих. Его передали наследнику.
Мужчина прочёл строки любимого. Увы, стих был на китайском языке, а женщин не учат китайскому, считая, что нам вредно его знать.
- Наследник, когда ему передали эти слова, прослезился. И приказал помиловать приговорённого.
Резко сажусь. И тут же падаю на бок: ослабшее тело не может даже сидеть.
- О, том, что ты сделала с собой, наследнику престола тоже рассказали.
С трудом приподнимаюсь и умоляюще смотрю в глаза родителя. Каким будут дальнейшие его слова: подарит ли он мне жизнь или убьёт?
- Наследник отправился к своему отцу… И высочайшим приказом этот мальчишка, которого следовало бы убить, обязан стать твоим мужем. Через двенадцать дней я должен угощать его как своего зятя.
Слёзы радости потекли по моим щекам: боги милостивы ко мне!
- Какая же ты глупая, Хару! – мрачно проговорил мой родитель. – Жизнь изменчива. И человеческое сердце тоже. Любовь так часто проходит и порой от неё не остаётся и следа. Сейчас твой любимый желает быть с тобой, но где он захочет быть через несколько месяцев? Через год? Через несколько лет? – вздох вырвался из его груди. - Я велю, чтоб тебе принесли поесть… - и мужчина направился к выходу.
- Прости, отец!
Он промолчал.
Мир изменчив и сердце человеческое тоже изменчиво. Но я хочу, чтоб хотя бы на несколько мгновений в моей жизни настала весна!
А лёжа в объятиях мужа, подумала: не меньше моё желание хотя бы на мгновение побыть чьей-то весной!..

Много вёсен прошло
С тех пор, как впервые на ветках
Расцвели те цветы, -
О, когда бы и в нашем мире
Вечно длилась пора цветенья!..

Соколёнок вырастает:

Ветры дули холодные, ветры дули прохладные, были ветры и тёплые у вершины пустынной. Ветры были и слабые. Ветры были и сильные. Пролетали они над равнинами, над вершинами. И однажды у пропасти из холодной унылой глыбы ветер сильный равнинный с долинным высек сокола. Сокол вышел маленьким: и не сокол, а соколёнок вовсе. И стоял он у пропасти, вниз взирая с горы.
Проплывало мимо вершин торопливое времечко. Не касалось оно только сокола, пожалев, что он маленький, и что сокол тот не влетит никогда. Сколько ж соколов время то возвышало и уносило! Но летали те соколы в выси, наслаждались полётом и видами, и пощады у времени не просил ни один из них...

Ветры дули холодные, ветры дули прохладные, были ветры и тёплые над пустынями, над вершинами. И взирал с вершины соколёнок, пощажённый временем, и грустил соколёнок, что ни разу не взлетел он.
И просить стал он ветры, чтоб столкнули с края его, чтоб до дна той пропасти хоть разок пролетел бы он. Чем б закончилась та история? Разрушеньем, падением ли? Это песня сердца малого сокола. Песня о напрасной мечте?
Время сокола щадило, понимая, что разрушенье бы помогло, чтоб небо песню ту позабыло. И что сокола каменного оборвались бы страдания. Но мечту о полёте красивую времечко разбить не могло...

Ветры дули сочувственно, ветры дули насмешливо. Дули ветры разные равнодушных среди вершин. И бежало времечко, возвышая и унося в даль. И стирало оно печаль, только соколёнка щадило.
На просторах ль равнинных, средь высоких иль низких вершин, среди глади воды иль песка, лесов ли, полей (песне сей не важней) пролетел молодой орёл. Облетел он половину Земли от родной своей стороны. И нашёл за свой полёт истины, истины.
И однажды в унылый день тот летел орёл над вершиной сей и столкнувшись со взглядом соколёнка, грустным, просящим, равнодушным остаться не смог. Он спросил о мечте соколёнка, он услышал мольбы о помощи: столкнуть его в пропасть ту, чтоб исполнить его мечту, соколёнок орла просил. Говорил, что никак нельзя без падения вниз пролететь ему, что другой кто-то вряд ли исполнит просьбу ту, не поможет малому соколу. А орёл не желал, не хотел его вниз толкать. Отказался орёл и увидел он вдруг скатившуюся со щеки соколёнка слезу...

Ветры дули холодные. Дули мимо они, любопытствуя. И жалели они, и высмеивали соколёнка напрасную печальную мечту. А орёл молодой не желал всё смириться. Вдруг из горла его новый крик полился. Он взвалил соколёнка к себе на спину и с разбега в небо смело и дерзко устремился!
Краткий вышел полёт, силы быстро кончались орла. Зная, что упадёт, он летел, он мечтал о полёте для друга его навсегда...

Ветры дули им вслед, и носились вокруг, и ругали их, и жалели. Вдруг о мечте соколёнка, соколёнок с орлом запели. Разнеслась песня та над землёй, над волнами морей, океанов, над лесами, полями. И проснулась задремавшая было земля, и вздохнула она, пожелала, чтоб орёл с соколёнком летали. Разнеслась та мечта по странам ближним, дальним и самым дальним. И взлетела вдруг вторая мечта. То вода и земля о полёте соколёнка Отца умоляли. А орёл с малым соколом, побывав в вышине, песню спев о мечте, вместе падать вниз начинали.
Ветрам жалко их стало и в порыве одном, слившись в вихре большом, двух мечтателей они поддержали. И продлился на миг небывалый полёт, задержалась в выси мечта. Соколёнка радостный крик растопил на вершинах снега. Задрожала в тот миг безнадёжность. Но снега вернулись опять. Безнадёжной мечте суждены была безысходность.

Дули вихри и ветерки. И холодных средь них не осталось. Из земли потекли новые ручейки - земля плакала, только двое друзей смеялись.
Небеса вдруг заполнились светом будто бы солнышка, долетели стремглав до земли тёплые, нежные лучики. И у самой земли рыдающей задержались друзья. С неба голос Отца спросил:
- Если разобьётся один, что другой б тогда делать стал?
И орёл дерзко отвечал, что от горькой чужой судьбы он устал. И хотел бы, чтоб вместе с ним соколёнок в выси летал!
- Не проси! - закричал его маленький друг. - Время замерло, чтоб ответ мой возник: ты летай, ты забудь обо мне. Ты летай без меня... за меня... Я ж уйду навсегда, я забуду мечту мою! Было б радостно мне, если бы ты летал!
- Или мы, иль никто из нас! - возражал сердито молодой орёл. - Разделил я твою мечту, помогал я ей сбыться, а ты мечту нашу предал!
- Нет! - вскричал малый сокол. - Нет, не предам я нашу мечту! Помечтаем вместе о ней, а затем я с тобою уйду!

Дули вихри сердитые, дули ветерки грустные. Ожило торопливое время. И грустило всё о друзьях.
Только вдруг замерло всё увидав, как в звенящей от счастья выси, над землёй, в облаках, сокол и орёл о мечте о сбывшейся пели! За мгновенье одно исчезли лучи, друга два в небо взлетели. Друга два подросли. Друга два счастливых красиво летели. Летели! Соколёнок ожил, соколом стал. С другом новую песнь слагал. О дружбе, что помогла. И о том, что даже большая-большая застарелая или новая, лёгкая или сложная не исчезнет никогда мечта. Только нужно поверить в мечту. И в свою, и в другого, если тяжело одному ему.
Напевала ту песнь земля, разносили её ветры в близкие и дальние края. А друзья, став неподвластными времени улетели от тех вершин. Полетели, чтоб помогать всем другим. Говорили, что неба хватит на всех. И что даже небывалую мечту может ждать успех!..

Губитель мира:

Все долго думали, что с миром всё в порядке. Конечно, время от времени случались разные стихийные бедствия, народы шли друг на друга войной, а то и грызлись внутри себя… И этот странный человек порой появлялся то здесь, то там и грозился уничтожить наш мир. Ну, мало ли кто не мечтает о гибели мира? Я не понимала, отчего у людей возникает желание, чтоб мир погиб, чтоб они увидели, как он погибает. Но я признавала, что такие люди бывают. Однако как бы им не хотелось полюбоваться на кончину мира, мир стоит… уже несколько тысячелетий, а то и десятков или сотен тысячелетий или, может быть, ещё больше, этот мир существует. Время от времени на людей нападает какое-то загадочное настроение, когда они все ждут, что мир погибнет. Вот и в последние года что-то такое было. Но даже моих скудных знаний об истории мира хватало, чтоб понять: люди уже не в первый раз ждут и до сих пор ничего особенного так и не случилось. Наверное и не случится… Вообще, как вы уже поняли, я почему-то очень люблю наш мир. И очень люблю жить. Может, мне повезло чуть больше остальных – и жизнь была ко мне щедра. Я не скажу, что она была очень уж щедра – мне доставались от неё весьма маленькие и скромные подарки вперемешку с крупными бедами. Но всей этой мелочи было достаточно, чтоб я желала вечного или хотя бы очень долгого существования этого мира...
Был жаркий летний день. Родители и старшие братья ушли работать в поле. Я полола огород. Младшие братишки возились у дома под присмотром младшей сестрёнки. Толстый чёрный кот с белой грудкой и белыми кончиками лап самым бессовестным образом дрых на солнце неподалёку от меня. Лёгкий ветерок разносил запах цветов. Жужжали пчёлы, порхали бабочки. Что-то чирикали птицы, облюбовавшие дерево около огорода.
Вдруг воздух передо мной сгустился. Распахнулась щель в пространстве и из неё прямо на полосу укропа вывалилась девушка примерно моих лет. Она упала на колени. Грязная, местами порванная или изрезанная одежда её была заляпана кровью. Волосы, собранные в хвост, до неприличия растрепались. Во взгляде, вцепившемся в моё лицо, сквозило что-то похожее на безумие.
- Помоги! – она умоляюще сложила руки.
Рукав её соскользнул с запястья к локтю, обнажая глубокую кровоточащую рану. И вид этой раны заглушил моё желание отругать её за невинно пострадавший укроп, который моё семейство с таким трудом растило.
- В чём? – уточнила я с опаской, отступая назад.
Да и вообще, кто бы пожелал остаться рядом с жрицей? В том, что она жрица из какого-то храма, нет сомнения – только им, жрицам и жрецам, дарят боги каплю своих сил, а так же повеленье о том, как менять мир, только их просят передать слова богов простым людям.
- Мы собрались вместе и напали на него… - девушка тяжело дышала. – Он убил многих из нас… Мы вынуждены собирать тех, кто может удержать хоть кроху Силы… Чтоб опять напасть на него…
- На кого? – я отступила ещё дальше, наступив на невиновную петрушку.
- На Губителя мира… он… появился…
Я недовольно взмахнула рукой:
- Да ну тебя с этими детскими сказками!
Она сидела на коленях в нескольких шагах от меня. Мгновение – и жрица уже стояла вплотную ко мне. Я отшатнулась. Девушка вцепилась в мою безрукавку. Глаза её яростно блеснули.
- Это не бабьи выдумки! И не байки! Появился человек, который может уничтожить этот мир!
- Ну… так пусть боги с ним разбираются! Это их мир!
- Богам начихать на этот мир – они с лёгкостью сотворят другой. Но этого и нас уже не будет! Понимаешь? Никогда не будет! Ни этого мира, ни тебя!
Мне стало страшно. Недавно думала о гибели мира, и вот – появилась жрица, которая утверждает, что это возможно. Будь это обычный человек, ну, вроде того очередного сумасшедшего, который мечтает уничтожить мир, я бы не поверила или усомнилась. Но вот жрице можно было верить…
- Но… откуда же он взял такую могущественную силу, которая способна уничтожить целый мир?
- Бог хаоса и гибели щедро поделился с ним... Нужно уничтожить этого проклятого человека в ближайшие семь месяцев… Иначе станет поздно… Поэтому, нам нужны те, кто может удержать хоть кроху Силы… Я нашла тебя… В этой стране только ты способна…
- Но я ничего не могу! – пискнула я.
Я обычная селянка, а тут мне говорят, будто должна идти против настоящего Губителя мира! Ну и что с того, что у меня какие-никакие способности имеются? Этот Губитель уже уйму жриц и жрецов поубивал! Тех, кто с малолетства учится использовать подаренную богами силу. Меня убить – ему вообще раз плюнуть. Раздавит как букашку. Возможно, даже и не заметит.
Она пыталась втолковать мне какая же это честь – иметь хоть кроху силы, подаренной богами. А я тряслась, зная, что вместе с этой честью мне выпала неотвратимая гибель. Мне рано ещё умирать: мне всего лишь двенадцать лет! Ну, почти тринадцать! Я ещё пожить хочу! Обычной жизнью самой простой селянки! Пусть будет нищета, неурожаи, голод, жестокий муж, которому будет в радость бить меня и всячески мучить, сварливая свекровь! Пусть будут тяжёлые роды, пусть я рожу столько детей, что совершенно оплыву жиром! Пусть у меня будет тяжёлая судьба! Только бы ещё пожить! Только бы не встречаться лицом к лицу с настоящим Губителем мира!
Я закрыла руками уши. Жрица пыталась убрать мои ладони, я сопротивлялась. Она ругалась, я съёживалась. Может, она рассвирепеет и убьёт меня на месте. Пусть! Только бы не встречаться с Губителем, человеком, которому дарована сила хаоса и разрушения!
Пока жрица орала на меня, кто-то из малышни сбегал в поле – на огороде неожиданно появились отец и старшие братья, вооружённые длинными и толстыми жердями. Они бросились на мою мучительницу… Та коротко вскрикнула – и их, взрослых мужчин, как пушинок разметало по огороду. Отец и братья сразу поняли, что имеют дело со служительницей какого-то бога или богини. Они вскочили. Чтоб в тот же миг рухнуть на колени. Разумеется, им уже не было дела до несчастной смятой зелени и раздавленных овощей, не успевших дозреть. Их уже не возмущало, что какая-то незнакомка трясла меня как шелудивого кота. Ведь незнакомка – жрица, значит, ей можно трясти меня сколько её душе угодно. Значит, при необходимости или просто от плохого настроения, она вправе помучить меня, искалечить, а то и вовсе избить.
Жрица оттолкнула меня – я едва не упала. Девушка приосанилась. Миг – и вместо грязной и порванной одежды: рубахи, безрукавки до колен и широких штанов – на незнакомке появились белоснежное платье и украшения из драгоценных камней. Платье было до земли, с узкой юбкой, понемногу расширяющейся от колен к земле, с узкими рукавами, расширяющимися от локтей к запястьям. Шикарное ожерелье обвивало её шею, спускалось в треугольный вырез, приоткрывавший небольшую часть груди. Множество браслетов на запястьях. Ох, я так засмотрелась на её наряд, что не заметила – с его появлением её кожа стала чистой, а волосы – тщательно причёсанными.
Жрица скрестила руки и с достоинством молвила:
- Эта девочка нужна моему храму.
Отец и братья согласно закивали. Им было всё равно, для чего именно я нужна. Мыть ли полы, стряпать ли. Даже если б меня убили, они не возмутились бы – это же для богов или для храма.
- Отбираю у вас работницу, поэтому хочу несколько возместить это неудобство, - на её ладони появилось несколько золотых монет. Миг – и монеты уже лежат перед моим отцом.
Братья и отец повалились ниц, рассыпались в благодарностях. Я стояла, потерянная, несчастная. Нет пути назад. Мне суждено умереть от рук Губителя мира в ближайшие семь месяцев…

Палящее солнце. Горячая земля. Всё мое тело в синяках и ссадинах. Из сложной причёски уже вывалились несколько заколок – пряди выпали, взлохматились, лезут в глаза. Неудобно. Очень неудобно, но голове чуть полегче – эти заколки из драгоценных металлов и камней такие тяжёлые! Украшенья давят на запястья непомерным грузом, ожерелье будто бы душит. Я так часто падала, что белоснежное платье всё перепачкано землёй и соком раздавленной травы.
- Встань, Асмирта! – командует моя мучительница Карта.
И я безмолвно стою, чтоб опять со страхом ждать невидимого удара Силой, чтоб через несколько ударов сердца быть снова брошенной о землю.
С тех пор, как Карта притащила меня в этот храм, я двенадцать дней с утра до вечера училась овладевать имеющейся у меня Силой. Но могла ли я выстоять против могущественной Карты? Нет. Поэтому я снова вставала, снова падала. Самого рассвета до заката. С краткими перерывами на обед и ужин. И засыпала, едва моя голова касалась мягкой подушки. Впрочем, в большинстве случаев я не успевала дойти до отведённых мне огромных покоев – и засыпала прямо в обеденном зале, на голом полу. Сны мне не снились. Ни разу. Я жутко устала, как телесно, так и душевно. Я не смогла ничему научиться. Пожалуй, я даже хотела, чтоб Губитель поскорее убил меня. Мне стало наплевать, что станет с эти миром. Я ужасалось тому безразличию, с каким стала относиться к своей жизни, к прежде любимому миру.
Когда Карта привела меня сюда, здесь ещё было два жреца и три жрицы. А так же шестеро несчастных вроде меня – слишком слабых, чтобы стать полноценными жрицами и жрецами, слишком нужных, чтобы отпустить. Через день два жреца ушли в другой храм, где собирались самые могущественные из уцелевших. Они не вернулись. Через четыре дня ушли три жрицы и шестеро моих собратьев по несчастью. Остались только я и Карта.
Теперь я знала, что неслучайно в этом году так много войн и стихийных бедствий – мир на пределе, мир погибает. Боги равнодушно наблюдают за последними месяцами существования этого мира. За беспомощными людьми, малая часть которых поняла, что мир обречён, а большая часть до сих пор не верит в это и живёт, как ни в чём ни бывало. Боги не препятствуют Губителю, Наверное, всё происходящие для них вроде спектакля, бесплатного развлечения. Этот мир погибнет – они сотворят другой. Им это как раз плюнуть – мне Карта объяснила.
Вообще, боги давали нам надежду – вместе с Губителем всегда рождался Спаситель мира. И несколько раз очередной Спаситель убивал очередного Губителя – и наш мир существовал дальше. А в этот раз Спаситель умер. До того, как жрицы его нашли и воспитали как нужно. Спаситель родился в семье простолюдинов. Дожил лет до семи-восьми. А там, то ли голод, то ли война, то ли болезнь, то ли несчастный случай… И Спасителя не стало. Собственно, жрецы так и не поняли, от чего он погиб. Но то, что его в этот раз не будет, знали точно. Копили силу, молили богов о дополнительной. И так жрицы и жрецы стали намного могущественнее и сильнее, чем прежде. Но Спасителя на этот раз не было…
Карта всё ещё не смирилась. Она нещадно тренировала меня. А ещё совершила какой-то странный обряд – теперь вся сила убитых жриц и жрецов не исчезала в никуда, не возвращалась к богам, а переходила к ней. Карта желала получить силу всех жриц и жрецов, когда либо живших в этом мире. Вот это ей пока не удавалось. Наверное, и не получится. Как ни крути – бредовая затея.
Я снова поднимаюсь с земли. Но Карта не ударяет меня. Жрица внезапно напряглась как струна, потом вздрогнула, побелела. Наши взгляды встретились – в её глазах было отчаяние. И не потребовалось слов: её взгляд объяснил мне всё: в погибающем мире жрецов уже нет и всего только две жрицы – я и она, а боги по-прежнему не желают вмешаться. Случись это вчера – и я бы с рыданьями упала на землю. Но к этому дню слёз уже не осталось.
- Пойдём, помолимся за погибших. После я совершу обряд.
Девушка не сказала, но я и так поняла: скоро мы встретимся с Губителем лицом к лицу. Я умру сразу – я так ничему и не научилась. А она ещё поборется. Может, она победит. Скорее всего, проиграет. И мир погибнет. Только я уже этого не увижу. Не будет ни меня, ни моих родителей, ни братьев, ни сестёр. Губитель тоже погибнет. Да он этого и желает – не просто самому умереть, но и уничтожить вместе с собой весь мир. Почему Губитель не думает, что хоть кто-то в этом мире хочет жить? Для меня это загадка. И ответа я никогда уже не получу.
Мы стояли в храме, в огромном молитвенном зале. Перед статуей богини Надежды. Она улыбалась нам дружелюбной и весёлой улыбкой. Эта статуя погибнет вместе с нашим миром, но богиня Надежды продолжит жить. Это какая-то издёвка над нами, людьми этого мира.
Огромные белые витые колонны поднимались вверх, к высокому потолку, упирались в него. Было холодно. Я устала. И пока Карта стояла, прикрыв глаза, сложив в молитвенном жесте руки, я бесшумно подкралась к огромной чаше с огнём, излучающей тепло. Легла возле неё. И заснула.

Снился мне город. Серый и мрачный, как и погода в тот день. Я шла по улице вслед за отцом. Вот мы оказались на рынке. Отец договаривался с торговцем, а я глазела по сторонам. И потому увидела его – мальчика с мёртвыми глазами. Он стоял неподвижно, около богато одетого толстого горожанина. Стражник что-то втолковывал горожанину. На рынке было шумно, но почему-то я сумела расслышать обрывок их разговора:
-…Тоже кормить надо. Так что – если вы заплатите – я сделаю вид, будто ничего не видел, - произнёс стражник.
- Да у меня самого детей полон дом! На кой мне этот проклятый сиротка! – возмутился горожанин.
Несомненно, мальчишка всё слышал. И понимал, что его не собираются спасать. Значит, его потащат на главную площадь и прилюдно отхлестают кнутом. Количество ударов, полагающихся пойманным на воровстве, многих взрослых свело в могилу. Что уж говорить об этом – ему это верная смерть. А мальчишке явно было всё равно. Его безучастное лицо, его равнодушие к своей жизни, его спокойное отношение к предательству родственника (наверное, это был именно родственник) меня потрясли. Что же случилось с ним прежде? Почему стали мёртвыми его глаза?
Стражник увёл сироту. Я видела, с каким облегчением вздохнул родственник мальчишки. Возможно, единственный. Может быть, даже близкий родственник. Я помню, что на лице стражника не было ни капли жалости к маленькому воришке, только досада, поскольку не удалось стрясти с горожанина денег.
Мальчишку с мёртвыми глазами убили в тот же день. Отец тогда брал меня с собой на главную площадь. Мол, привыкай к жизни, она суровая. Мол, радуйся тому, что у тебя есть любящий отец. Мол, когда у тебя появятся свои дети, Асмирта, не позволяй, чтоб с ними случилось что-то похожее на то, что было у этого никому не нужного мальчугана.
Мы стояли позади и ничего не видели. Я помню, что воришка ни разу не вскрикнул. То ли терпел, сжав зубы, то ли быстро потерял сознание. Но когда толпа расступилась, и его окровавленное безжизненное тело пронесли мимо меня – я хорошо его разглядела. Плакала всю дорогу до села. Отец безуспешно пытался меня утешить. Ни пряник, ни окрик, ни брань, ни пощёчины не помогали. Наконец он сказал:
- Да ему же и лучше, что всё так вышло.
- Как так лучше? – я подняла на родителя залитое слезами лицо.
- Он больше не будет мучится. Ты видела, какой у него взгляд? Я случайно заметил, когда ещё видел его на рынке. Этот мальчишка давно уже умер.
- Но он стоял… он дышал… смотрел!
Отец нахмурился:
- Его глаза говорили о том, что его душа уже мертва. А что за жизнь, если тело живо, а душа уже умерла? Говорю же, так для него лучше.
Я снова зарыдала.
- Да неужели ты думаешь, что он хотел дальше жить?! - в сердцах закричал мой родитель.
Хотела возразить, но вспомнила мёртвый взгляд воришки… и промолчала…

Карта растолкала меня. Не ругала, не била. Молча и нежно вытерла слёзы с моего лица. Значит, я плакала во сне. Всегда плачу, когда мне снится тот жестокий день. Именно тогда я повзрослела. Именно тогда умерла моя наивная вера в повсеместное торжество добра и любви.
Жрица неожиданно обняла меня. Как сестру. Долго гладила по голове. Какое-то время спустя спросила у неё:
- Когда мы пойдём?
- Завтра, на рассвете. Ты иди, поешь, поспи, вымойся, нарядись. А я проведу последний обряд. Может, смогу получить ещё хотя бы горсть Силы.
- Спать? Мыться? Наряжаться? Да как такое возможно?! В такое время! Когда мир вот-вот погибнет!
Она печально улыбнулась:
- Даже если мы не сможем доказать своё могущество, показать нашу гордость и нашу красоту мы обязаны.
- Н-но мир… погибает…
- Асмирта, пока мир не погибнет, ты всё ещё девушка, всё ещё жрица. Так что ради всех погибших наших братьев и сестёр приведи себя в должный вид.
- Ну и что с того, что я девушка и жрица? Вот была бы я красавицей – и нарядившись, стала б ещё краше. А так-то и нечего в общем-то украшать, - мне давно объяснили, что красоты во мне особой нет, и я, хотя и поначалу ругалась и обижалась, приняла такой ответ.
Была бессонная ночь. Я послушно поела – люди, не знающие, как всё плохо, по-прежнему приносили в храм самую лучшую еду – вымылась, надела новое платье. Сделала сложную причёску, используя столько заколок, что стало казаться, будто голова вот-вот отвалится из-за их тяжести. Надела ещё больше браслетов на запястья.
На заре Карта пришла за мной. Спокойная и холодная как камень. Прекрасная как снежинки в суровый зимний день. Почему-то она одела алое как кровь платье, того же фасона, что и платье, в котором она в первый раз явилась предо мной. Впрочем, нет, вру: жрицы всегда носят платья такого фасона. А я вместо обычного белого почему-то выбрала небесно голубое. Не сказать, чтоб оно мне шло или моим рыжим волосам – вот Карта в своём алом выглядела бесподобно – просто мне оттенок ткани очень понравился. Да и вообще, это был последний мой день. Почему бы ни нарядится, как душе угодно?
Карта открыла пространственную щель – мы вошли в неё – и оказались на горе. На широкой площадке, с одной стороны которой была пропасть. Рядом с пропастью, на самом краю стоял высокий мужчина в тёмной одежде. Ветер играл с его чёрным плащом, с длинными русыми волосами. Судя по всему, это и есть тот самый проклятый, который желает уничтожить наш мир. Точнее, и свой собственный, ведь этот мир – и его, не только наш с Картой, а так же иных обычных людей.
Жрица напала без предупреждения, пока Губитель стоял спиной к нам. Он как-то узнал об атаке, лениво взмахнул правым запястьем – и Карту отнесло назад, со всей силы ударило о скалу. Она упала на площадку и замерла в какой-то странной позе. Всё, самая могущественная жрица мира погибла. Я не думала, что она умрёт прежде меня…
А мужчина продолжал стоять у краю. Он мог бы убить меня за мгновение, но не спешил нападать. Казалось, ему всё равно, что я стою за его спиной. Пожалуй, окажись за его спиной смерть, Губитель так же не шелохнулся. Я стояла и молчала. И он молчал. Я так и не научилась наносить удары той крохой Силы, которая у меня была… Точнее, мои удары выходили не страшнее комариного укуса, как язвила ещё недавно Карта…
Мы молчали около часа, потом я не удержалась и задала вопрос, который мучил меня уже тринадцать дней. Боялась, меня убьют, не дав договорить, и потому вложила всё моё удивление и всю растерянность в одно единственное слово:
- Почему?..
А может, вопрос этот родился в моей душе ещё в раннем детстве, когда я в первый раз услышала легенду о Губителе и Спасителе… Второго я понимала – и сама бы так поступила на его месте, но вот первого никак понять не могла.
Мужчина медленно повернулся ко мне. Молодой… Если бы не шрамы на его лице – он был бы красавцем, уж больно красивые были черты его лица. Он скрестил руки на груди – рукава сползли и открыли покрытые шрамами руки. В не застёгнутый вырез рубашки видны были шрамы на его груди. Похоже, всё его тело покрыто шрамами. Но не это поразило меня. А его мёртвые карие глаза…
- Ты… тот воришка? – спросила, хотя сразу поняла, что именно он.
Губитель меня не узнал. Да и с чему ему помнить меня? Ему не было дела до девчонки, которая глазела на него на рынке.
- А ты – последняя жрица? – ядовитая усмешка, - Ну, и что ты сюда припёрлась? Захотелось мучительной смерти?
- А что, вместе с миром умирать не так больно?
- Давно мечтал это проверить, - серьёзно ответил мужчина.
- Почему?.. – повторила я, хотя уже начала понимать.
Миг – и он очутился в шаге передо мной. Наклонился – я была ниже его – и заглянул мне в глаза. Я съёжилась, встретившись с его мёртвым взглядом. Он, чуть помолчав, спросил:
- Почему ты задаёшь мне этот идиотский вопрос? Ясно же, что я желаю гибели этого проклятого мира!
И холод был в его глазах, и пустота, и безразличие ко всему, и страстное желание, чтобы всё наконец-то закончилось.
- Знаешь, я наконец-то поняла…
Губитель нахмурился:
- И что теперь? Попросишь повернуться к тебе спиной, чтоб напасть сзади? Или вместе со мной посмотришь, как начнёт гибнуть мир? Кстати, до этого счастливого мгновения осталось совсем чуть-чуть – половина четверти часа. А то и вовсе, одна треть от четверти часа…
- А ты… не думал, что кому-то нужна жизнь? – в моей душе не осталось злости – она уже вся перегорела и потухла, сохранилась только грусть.
- А с чего мне спрашивать других, хотят они жить или нет? Всем было наплевать на меня… теперь я наплюю на всех… ну, что ты смотришь на меня своими большими глазищами? Никто никогда ни на миг не пожалел меня! Да… что я с тобой говорю?! Тебе не понять меня – у тебя была счастливая жизнь! В ней было мало, слишком мало боли, иначе смерть бы стала желанной для тебя. Тебя не ломали, не убивали – от того-то ты так любишь этот мир и людей. А меня убили! Я мёртв! Только в теле ещё тлеет жизнь… к чему мне такая жизнь? Почему я умер, а этот мир будет существовать и впредь?!
Он был прав, и не прав одновременно, этот несчастный человек.
- Мне было жаль тебя тогда, на рынке, когда твой родственник не спас тебя. Мне было жаль тебя тогда, когда твоё изувеченное тело понесли мимо меня. Но ещё больше чем прежде, мне жаль тебя сейчас. Потому что ты сам лишаешь себя возможности жить.
Губитель мира отшатнулся от меня. Глубоко вдохнул, резко выдохнул. Похоже, что среди безразличия загорелось пламя ярости.
- Говори что хочешь! Жалей, если хочешь! Всё равно этот мир погибнет! Этого я хочу!
Пожалуй, он жестоко убьёт меня, если я ему кое-что хочу. Ну да ладно, всё равно этот мир уже не спасти… и я не доживу до следующего рассвета…
- А этого ли ты хочешь?..
- Чего мне ещё хотеть, кроме как исчезновения этого проклятого и несправедливого мира?
- Может, ты хочешь жить? Пока твоё тело живо, у тебя ещё есть возможность…
Он осклабился:
- Ты ничего не понимаешь, глупая девчонка. Да и никогда не поймёшь...
И столько горечи, столько тоски, столько одиночества на миг проявилось в его глазах. Всё это лежало в глубине его души и никогда не извлекалось на поверхность. Потому что всем было на него наплевать. Потому что ему самому в один мучительный день стало наплевать на себя…
Я помнила, что мир вот-вот погибнет. Я понимала, что это он его погубит. Что больше не будет этого солнца с тёплыми лучами… моей семьи… меня… но в моей душе не было ни капли ненависти к этому несчастному человеку, ведь моя душа была жива…
И мне вдруг страстно захотелось подарить ему хоть каплю душевного тепла. Чтоб в пустоте и холоде в его душе появилась хотя бы искорка света и тепла…
Губитель, продолжающий смотреть мне в глаза, всё понял… шагнул ко мне. Крепко прижал к себе… нет, не страсть была в его объятии. А капля благодарности – на большее он не был способен – за то, что хотя бы один человек, хотя бы на краю у пропасти, у самой гибели сумел… нет, захотел его понять!
Время, отмеренное им миру, почти закончилось… я хорошо понимала это, но… я нежно обняла его, желая согреть, оживить… сама не знаю, отчего мне так этого хотелось… может, от того, что моя душа была жива, и поэтому мне было не всё равно, что рядом кто-то умер… что рядом кто-то не хочет больше жить…
И в самом деле, к чему жить миру, в котором счастливые люди столь безучастны, что спокойно наблюдают как кто-то умирает около них?.. Он умирал и подходил к всё ближе к пропасти… Они равнодушно следили за каждым его шагом… то ли не видя в своём довольном благополучии, что он идёт к пропасти, то ли они просто не желали этого замечать… Да что я ругаю других людей?! Чем я лучше их? Да ничем! Я видела, как он делал несколько шагов… я понимала, что он уже у пропасти… и я ничего, совсем ничего не сделала, чтобы его задержать! Впрочем, не только он… Губитель не единственный, кто живёт с мёртвой душой. Просто он смог добыть силу для уничтожения мира, а другие не смогли…
Чем Спаситель лучше его? Неужели, тем, что может столкнуть Губителя в пропасть раньше, чем тот сам дойдёт до неё?
Мир погибал. Струйка мгновений в часах его жизни почти иссякла. А в душе Губителя только-только начала загораться жизнь. Он оживал! Хотя и слишком поздно… а мне было радостно наблюдать, как он оживает… о, я очень хотела, чтобы этот несчастный человек ожил!..
Горы задрожали. Свет солнца стал меркнуть. Объятие мужчины стало нежнее. И в карих глазах появилось восхищение, чтоб на мгновение смениться нежностью, а затем… любовью…
Было не ясно, откуда полился ослепительный свет… мир рушился… но меня это не волновало…
Я нужна этому человеку, как солнце – этому миру. Ну и что с того, что этот мужчина – Губитель мира?..
Свет слепил… гора дрожала ещё сильнее… закрыв глаза, я доверчиво спрятала лицо на груди Губителя… не хочу с ним расставаться… может, потому, что только для него я могу быть солнцем… может, от того, что только ему нужно, чтоб я стала его солнцем…
А потом всё закончилось… только я продолжала ощущать его тепло… открыв глаза, подняв голову, увидела его живые карие глаза… самые прекрасные на свете…
- Кто бы мог подумать?.. – послышался сзади усталый голос.
Вздрогнув, обернулась.
Карта сидела, прислонившись к скале спиной. Измученная, искалеченная, но живая.
- Так это она… - голос мужчины дрогнул, – Очередной Спаситель мира?..
Жрица усмехнулась. Даже сейчас она была прекрасна, измученная и побеждённая.
- Нет, она – не Спаситель.
- Тогда почему?.. – Губитель искренно недоумевал.
Да и я тоже.
- Это ты – Спаситель мира…
У мужчины не нашлось слов. Зато у меня они были:
- Но кто ж тогда настоящий Губитель?!
- Тот, кто искренно желает этому миру погибнуть… так сложилось, что в семь или восемь лет новый Спаситель стал новым Губителем мира… И не будь тебя, Асмирта, никто бы никогда этого не узнал…
Мы долго молчали, наблюдая как восходит солнце. Мой любимый нежно обнимал меня за плечи. Я не расстанусь с ним уже никогда… Точнее, мы расстанемся ещё не скоро… да если и немного нам отмерено быть вдвоём, так ли это важно сейчас? Так ли это будет важно потом? Ведь у нас есть какое-то время…
Потом я опять не удержалась и спросила, то себя, то ли кого-то из них:
- Так ведь получается, что каждый из нас – Губитель мира?..
- Чепуха! – фыркнул Спаситель, покрепче прижимая меня к себе.
- А может, ты в чём-то права, Асмирта, - задумчиво сказала Карта, - Ведь когда Спасителю было семь или восемь лет никто не помешал ему умереть… Так стоит ли удивляться, что тогда родился Губитель мира?
Солнце поднималось всё выше и выше – начинался новый день… Может, где-то в небесном дворце боги с удивлением смотрели на уцелевший мир и на меня, воскресившую Спасителя… Может, и нет никаких богов? Да и Спасителями и Губителями не рождаются, а становятся? И это мы, люди, способствуем тому, чтоб появился новый Губитель мира и новый Спаситель? И это мы, люди, можем сделать так, чтоб один из них не появился, своей жестокостью или своей любовью?..

Стихи

Последний влюблённый

Кстати, мне очень интересно узнать, какое у кого впечатление от прочтения моих историй. ^^ Мне важно знать ваше мнение, чтоб понять, что у меня на данный момент хорошо получается, а что - не очень, чтобы совершенствоваться дальше.

Глициния, мне ОЧЕНЬ понравилось ваше творчество и я получила большое удовольствие от прочитанного.
Две достойные вещи.
Первое - очень милое и нежное. Безысходность - как же она горька.
Но хэппи энд порадовал. ;)
Читая второе произведение, я даже усомнилась - вы ли писали?! Аж комок в горле встал. Настолько всё красиво описано.
Мечта - без неё нельзя жить. Главное, верить в неё всем сердцем.
Спасибо ещё раз.
Буду ждать новых произведений. ))

И еще:

Подумайте, может, все произведения будете повторно выкладывать в первый пост под спойлер, чтобы удобнее было читать, или же будете указывать номера страниц на них.

Большое вам всем спасибо :) Мне опять захотелось творить истории. Долго такого желания не было...

Сообщение от Sosha

Аж комок в горле встал. Настолько всё красиво описано.
Мечта - без неё нельзя жить. Главное, верить в неё всем сердцем.

Я, как и этот соколёнок, стою у пропасти, пытаюсь взмахнуть каменными крыльями и страстно желаю полететь. То есть, я как и он - мечтатель. Думаю, другой Соколёнок или Орёл меня поймут.

Вообще, я написала историю о соколёнке ещё в 2007 году. Думала, что у меня получилась поэма, но учитель литературы прямо заявил о том, что для поэмы тут маловато рифмы. Поэтому я переделала четверостишие в абзацы. А рифму не убрала. Вот и вышла странная такая проза :)

И еще:

Подумайте, может, все произведения будете повторно выкладывать в первый пост под спойлер, чтобы удобнее было читать, или же будете указывать номера страниц на них.

Подумаю. Мне б ещё разобраться, как енти спойлеры делать

Ой, я наконец-то поняла, как!

Мне говорят, что я мечтатель,
Что я с другой, иной земли.
Но разве сердце показатель?
Не показатель, знаешь ли!

А, может, сердце не свободно?
В нём путь к неведомым мирам.
От взлёта в небе, к морю на дно,
И вновь к большим, родным горам.

Бывало, мне ломали крылья,
Чтоб от полётов оградить.
Обиду, боль из сердца вылья
Я по земле всё шла бродить.

А небо звало к свету, счастью,
Земля мне пела в тишине.
Душа своею дивной властью
Тянула тело к вышине.

Хоть и без крыльев, я летала!
Меня полётов не лишить!
И пара крыльев подрастала.
Я знала: не зачем спешить.

Я в небесах ищу ответы,
Совета я прошу у звёзд, Луны
Сама Земля даёт ответы
Из доброй тёплой глубины.

Мне говорят, что я мечтатель.
А я с моей родной земли!
Путей влюблённый открыватель.
Чудес открытых, знаешь ли!..

[Enmik]

Лена, стихотворение замечательное (второй рассказ прочту в выходные), очень хорошая композиция, образ, но:
От взлёта в небе... - в небе может быть полет, но не взлёт, семантически не вяжется, имхо.Может, от взлета в небо?!

У тебя хороший ямб получился)

Чудес открытых - семантика в целом сомнительна.

Совет: тщательнее подбирать слова, фантазия же выше всяких похвал)

вылья - такой формы в русском языке нет
Еще как есть:
Читал Эмиль газету раз.
Вдруг вздрогнул, кофий вылья,
и слезы брызнули из глаз
предоброго Эмиля. (с) Маяковский

Глициния, как бальзам на сердце.
Спасибо.
Успехов вам!

Вся штука в том, что я пишу стихотворения из принципа (от важного к второстепенному)
1. Вложить мысли, душу, вдохновение
2. Чтоб рифма была везде, где нужна.
3. Чтоб рифма была покрасивее и посложнее.

Хочу творить истории и стихи для души. Посему моя рифма прихрамывает. Потому мне уточняют, что моя рифма на том и том отрезке пути прихрамнула или ногой прошаркнула.
Согласна, профессионализм, достойная рифма поэзии необходима. Но когда стихотворение без души, а только с достойной рифмой какое-то оно... ну, не то...

Сообщение от Enmik

Совет: тщательнее подбирать слова, фантазия же выше всяких похвал)

Буду стараться, милый читатель!
Да, фантазия моя очень болтливая... Наверно, потому и люблю жанр фентэзи - там моей фантазии есть где развернуться

ТаЛиЯ Благодарю! Здоровья вам!

Сегодняшний рассказ :)

Губитель мира.

:

Все долго думали, что с миром всё в порядке. Конечно, время от времени случались разные стихийные бедствия, народы шли друг на друга войной, а то и грызлись внутри себя… И этот странный человек порой появлялся то здесь, то там и грозился уничтожить наш мир. Ну, мало ли кто не мечтает о гибели мира? Я не понимала, отчего у людей возникает желание, чтоб мир погиб, чтоб они увидели, как он погибает. Но я признавала, что такие люди бывают. Однако как бы им не хотелось полюбоваться на кончину мира, мир стоит… уже несколько тысячелетий, а то и десятков или сотен тысячелетий или, может быть, ещё больше, этот мир существует. Время от времени на людей нападает какое-то загадочное настроение, когда они все ждут, что мир погибнет. Вот и в последние года что-то такое было. Но даже моих скудных знаний об истории мира хватало, чтоб понять: люди уже не в первый раз ждут и до сих пор ничего особенного так и не случилось. Наверное и не случится… Вообще, как вы уже поняли, я почему-то очень люблю наш мир. И очень люблю жить. Может, мне повезло чуть больше остальных – и жизнь была ко мне щедра. Я не скажу, что она была очень уж щедра – мне доставались от неё весьма маленькие и скромные подарки вперемешку с крупными бедами. Но всей этой мелочи было достаточно, чтоб я желала вечного или хотя бы очень долгого существования этого мира...
Был жаркий летний день. Родители и старшие братья ушли работать в поле. Я полола огород. Младшие братишки возились у дома под присмотром младшей сестрёнки. Толстый чёрный кот с белой грудкой и белыми кончиками лап самым бессовестным образом дрых на солнце неподалёку от меня. Лёгкий ветерок разносил запах цветов. Жужжали пчёлы, порхали бабочки. Что-то чирикали птицы, облюбовавшие дерево около огорода.
Вдруг воздух передо мной сгустился. Распахнулась щель в пространстве и из неё прямо на полосу укропа вывалилась девушка примерно моих лет. Она упала на колени. Грязная, местами порванная или изрезанная одежда её была заляпана кровью. Волосы, собранные в хвост, до неприличия растрепались. Во взгляде, вцепившемся в моё лицо, сквозило что-то похожее на безумие.
- Помоги! – она умоляюще сложила руки.
Рукав её соскользнул с запястья к локтю, обнажая глубокую кровоточащую рану. И вид этой раны заглушил моё желание отругать её за невинно пострадавший укроп, который моё семейство с таким трудом растило.
- В чём? – уточнила я с опаской, отступая назад.
Да и вообще, кто бы пожелал остаться рядом с жрицей? В том, что она жрица из какого-то храма, нет сомнения – только им, жрицам и жрецам, дарят боги каплю своих сил, а так же повеленье о том, как менять мир, только их просят передать слова богов простым людям.
- Мы собрались вместе и напали на него… - девушка тяжело дышала. – Он убил многих из нас… Мы вынуждены собирать тех, кто может удержать хоть кроху Силы… Чтоб опять напасть на него…
- На кого? – я отступила ещё дальше, наступив на невиновную петрушку.
- На Губителя мира… он… появился…
Я недовольно взмахнула рукой:
- Да ну тебя с этими детскими сказками!
Она сидела на коленях в нескольких шагах от меня. Мгновение – и жрица уже стояла вплотную ко мне. Я отшатнулась. Девушка вцепилась в мою безрукавку. Глаза её яростно блеснули.
- Это не бабьи выдумки! И не байки! Появился человек, который может уничтожить этот мир!
- Ну… так пусть боги с ним разбираются! Это их мир!
- Богам начихать на этот мир – они с лёгкостью сотворят другой. Но этого и нас уже не будет! Понимаешь? Никогда не будет! Ни этого мира, ни тебя!
Мне стало страшно. Недавно думала о гибели мира, и вот – появилась жрица, которая утверждает, что это возможно. Будь это обычный человек, ну, вроде того очередного сумасшедшего, который мечтает уничтожить мир, я бы не поверила или усомнилась. Но вот жрице можно было верить…
- Но… откуда же он взял такую могущественную силу, которая способна уничтожить целый мир?
- Бог хаоса и гибели щедро поделился с ним... Нужно уничтожить этого проклятого человека в ближайшие семь месяцев… Иначе станет поздно… Поэтому, нам нужны те, кто может удержать хоть кроху Силы… Я нашла тебя… В этой стране только ты способна…
- Но я ничего не могу! – пискнула я.
Я обычная селянка, а тут мне говорят, будто должна идти против настоящего Губителя мира! Ну и что с того, что у меня какие-никакие способности имеются? Этот Губитель уже уйму жриц и жрецов поубивал! Тех, кто с малолетства учится использовать подаренную богами силу. Меня убить – ему вообще раз плюнуть. Раздавит как букашку. Возможно, даже и не заметит.
Она пыталась втолковать мне какая же это честь – иметь хоть кроху силы, подаренной богами. А я тряслась, зная, что вместе с этой честью мне выпала неотвратимая гибель. Мне рано ещё умирать: мне всего лишь двенадцать лет! Ну, почти тринадцать! Я ещё пожить хочу! Обычной жизнью самой простой селянки! Пусть будет нищета, неурожаи, голод, жестокий муж, которому будет в радость бить меня и всячески мучить, сварливая свекровь! Пусть будут тяжёлые роды, пусть я рожу столько детей, что совершенно оплыву жиром! Пусть у меня будет тяжёлая судьба! Только бы ещё пожить! Только бы не встречаться лицом к лицу с настоящим Губителем мира!
Я закрыла руками уши. Жрица пыталась убрать мои ладони, я сопротивлялась. Она ругалась, я съёживалась. Может, она рассвирепеет и убьёт меня на месте. Пусть! Только бы не встречаться с Губителем, человеком, которому дарована сила хаоса и разрушения!
Пока жрица орала на меня, кто-то из малышни сбегал в поле – на огороде неожиданно появились отец и старшие братья, вооружённые длинными и толстыми жердями. Они бросились на мою мучительницу… Та коротко вскрикнула – и их, взрослых мужчин, как пушинок разметало по огороду. Отец и братья сразу поняли, что имеют дело со служительницей какого-то бога или богини. Они вскочили. Чтоб в тот же миг рухнуть на колени. Разумеется, им уже не было дела до несчастной смятой зелени и раздавленных овощей, не успевших дозреть. Их уже не возмущало, что какая-то незнакомка трясла меня как шелудивого кота. Ведь незнакомка – жрица, значит, ей можно трясти меня сколько её душе угодно. Значит, при необходимости или просто от плохого настроения, она вправе помучить меня, искалечить, а то и вовсе избить.
Жрица оттолкнула меня – я едва не упала. Девушка приосанилась. Миг – и вместо грязной и порванной одежды: рубахи, безрукавки до колен и широких штанов – на незнакомке появились белоснежное платье и украшения из драгоценных камней. Платье было до земли, с узкой юбкой, понемногу расширяющейся от колен к земле, с узкими рукавами, расширяющимися от локтей к запястьям. Шикарное ожерелье обвивало её шею, спускалось в треугольный вырез, приоткрывавший небольшую часть груди. Множество браслетов на запястьях. Ох, я так засмотрелась на её наряд, что не заметила – с его появлением её кожа стала чистой, а волосы – тщательно причёсанными.
Жрица скрестила руки и с достоинством молвила:
- Эта девочка нужна моему храму.
Отец и братья согласно закивали. Им было всё равно, для чего именно я нужна. Мыть ли полы, стряпать ли. Даже если б меня убили, они не возмутились бы – это же для богов или для храма.
- Отбираю у вас работницу, поэтому хочу несколько возместить это неудобство, - на её ладони появилось несколько золотых монет. Миг – и монеты уже лежат перед моим отцом.
Братья и отец повалились ниц, рассыпались в благодарностях. Я стояла, потерянная, несчастная. Нет пути назад. Мне суждено умереть от рук Губителя мира в ближайшие семь месяцев…

Палящее солнце. Горячая земля. Всё мое тело в синяках и ссадинах. Из сложной причёски уже вывалились несколько заколок – пряди выпали, взлохматились, лезут в глаза. Неудобно. Очень неудобно, но голове чуть полегче – эти заколки из драгоценных металлов и камней такие тяжёлые! Украшенья давят на запястья непомерным грузом, ожерелье будто бы душит. Я так часто падала, что белоснежное платье всё перепачкано землёй и соком раздавленной травы.
- Встань, Асмирта! – командует моя мучительница Карта.
И я безмолвно стою, чтоб опять со страхом ждать невидимого удара Силой, чтоб через несколько ударов сердца быть снова брошенной о землю.
С тех пор, как Карта притащила меня в этот храм, я двенадцать дней с утра до вечера училась овладевать имеющейся у меня Силой. Но могла ли я выстоять против могущественной Карты? Нет. Поэтому я снова вставала, снова падала. Самого рассвета до заката. С краткими перерывами на обед и ужин. И засыпала, едва моя голова касалась мягкой подушки. Впрочем, в большинстве случаев я не успевала дойти до отведённых мне огромных покоев – и засыпала прямо в обеденном зале, на голом полу. Сны мне не снились. Ни разу. Я жутко устала, как телесно, так и душевно. Я не смогла ничему научиться. Пожалуй, я даже хотела, чтоб Губитель поскорее убил меня. Мне стало наплевать, что станет с эти миром. Я ужасалось тому безразличию, с каким стала относиться к своей жизни, к прежде любимому миру.
Когда Карта привела меня сюда, здесь ещё было два жреца и три жрицы. А так же шестеро несчастных вроде меня – слишком слабых, чтобы стать полноценными жрицами и жрецами, слишком нужных, чтобы отпустить. Через день два жреца ушли в другой храм, где собирались самые могущественные из уцелевших. Они не вернулись. Через четыре дня ушли три жрицы и шестеро моих собратьев по несчастью. Остались только я и Карта.
Теперь я знала, что неслучайно в этом году так много войн и стихийных бедствий – мир на пределе, мир погибает. Боги равнодушно наблюдают за последними месяцами существования этого мира. За беспомощными людьми, малая часть которых поняла, что мир обречён, а большая часть до сих пор не верит в это и живёт, как ни в чём ни бывало. Боги не препятствуют Губителю, Наверное, всё происходящие для них вроде спектакля, бесплатного развлечения. Этот мир погибнет – они сотворят другой. Им это как раз плюнуть – мне Карта объяснила.
Вообще, боги давали нам надежду – вместе с Губителем всегда рождался Спаситель мира. И несколько раз очередной Спаситель убивал очередного Губителя – и наш мир существовал дальше. А в этот раз Спаситель умер. До того, как жрицы его нашли и воспитали как нужно. Спаситель родился в семье простолюдинов. Дожил лет до семи-восьми. А там, то ли голод, то ли война, то ли болезнь, то ли несчастный случай… И Спасителя не стало. Собственно, жрецы так и не поняли, от чего он погиб. Но то, что его в этот раз не будет, знали точно. Копили силу, молили богов о дополнительной. И так жрицы и жрецы стали намного могущественнее и сильнее, чем прежде. Но Спасителя на этот раз не было…
Карта всё ещё не смирилась. Она нещадно тренировала меня. А ещё совершила какой-то странный обряд – теперь вся сила убитых жриц и жрецов не исчезала в никуда, не возвращалась к богам, а переходила к ней. Карта желала получить силу всех жриц и жрецов, когда либо живших в этом мире. Вот это ей пока не удавалось. Наверное, и не получится. Как ни крути – бредовая затея.
Я снова поднимаюсь с земли. Но Карта не ударяет меня. Жрица внезапно напряглась как струна, потом вздрогнула, побелела. Наши взгляды встретились – в её глазах было отчаяние. И не потребовалось слов: её взгляд объяснил мне всё: в погибающем мире жрецов уже нет и всего только две жрицы – я и она, а боги по-прежнему не желают вмешаться. Случись это вчера – и я бы с рыданьями упала на землю. Но к этому дню слёз уже не осталось.
- Пойдём, помолимся за погибших. После я совершу обряд.
Девушка не сказала, но я и так поняла: скоро мы встретимся с Губителем лицом к лицу. Я умру сразу – я так ничему и не научилась. А она ещё поборется. Может, она победит. Скорее всего, проиграет. И мир погибнет. Только я уже этого не увижу. Не будет ни меня, ни моих родителей, ни братьев, ни сестёр. Губитель тоже погибнет. Да он этого и желает – не просто самому умереть, но и уничтожить вместе с собой весь мир. Почему Губитель не думает, что хоть кто-то в этом мире хочет жить? Для меня это загадка. И ответа я никогда уже не получу.
Мы стояли в храме, в огромном молитвенном зале. Перед статуей богини Надежды. Она улыбалась нам дружелюбной и весёлой улыбкой. Эта статуя погибнет вместе с нашим миром, но богиня Надежды продолжит жить. Это какая-то издёвка над нами, людьми этого мира.
Огромные белые витые колонны поднимались вверх, к высокому потолку, упирались в него. Было холодно. Я устала. И пока Карта стояла, прикрыв глаза, сложив в молитвенном жесте руки, я бесшумно подкралась к огромной чаше с огнём, излучающей тепло. Легла возле неё. И заснула.

Снился мне город. Серый и мрачный, как и погода в тот день. Я шла по улице вслед за отцом. Вот мы оказались на рынке. Отец договаривался с торговцем, а я глазела по сторонам. И потому увидела его – мальчика с мёртвыми глазами. Он стоял неподвижно, около богато одетого толстого горожанина. Стражник что-то втолковывал горожанину. На рынке было шумно, но почему-то я сумела расслышать обрывок их разговора:
-…Тоже кормить надо. Так что – если вы заплатите – я сделаю вид, будто ничего не видел, - произнёс стражник.
- Да у меня самого детей полон дом! На кой мне этот проклятый сиротка! – возмутился горожанин.
Несомненно, мальчишка всё слышал. И понимал, что его не собираются спасать. Значит, его потащат на главную площадь и прилюдно отхлестают кнутом. Количество ударов, полагающихся пойманным на воровстве, многих взрослых свело в могилу. Что уж говорить об этом – ему это верная смерть. А мальчишке явно было всё равно. Его безучастное лицо, его равнодушие к своей жизни, его спокойное отношение к предательству родственника (наверное, это был именно родственник) меня потрясли. Что же случилось с ним прежде? Почему стали мёртвыми его глаза?
Стражник увёл сироту. Я видела, с каким облегчением вздохнул родственник мальчишки. Возможно, единственный. Может быть, даже близкий родственник. Я помню, что на лице стражника не было ни капли жалости к маленькому воришке, только досада, поскольку не удалось стрясти с горожанина денег.
Мальчишку с мёртвыми глазами убили в тот же день. Отец тогда брал меня с собой на главную площадь. Мол, привыкай к жизни, она суровая. Мол, радуйся тому, что у тебя есть любящий отец. Мол, когда у тебя появятся свои дети, Асмирта, не позволяй, чтоб с ними случилось что-то похожее на то, что было у этого никому не нужного мальчугана.
Мы стояли позади и ничего не видели. Я помню, что воришка ни разу не вскрикнул. То ли терпел, сжав зубы, то ли быстро потерял сознание. Но когда толпа расступилась, и его окровавленное безжизненное тело пронесли мимо меня – я хорошо его разглядела. Плакала всю дорогу до села. Отец безуспешно пытался меня утешить. Ни пряник, ни окрик, ни брань, ни пощёчины не помогали. Наконец он сказал:
- Да ему же и лучше, что всё так вышло.
- Как так лучше? – я подняла на родителя залитое слезами лицо.
- Он больше не будет мучится. Ты видела, какой у него взгляд? Я случайно заметил, когда ещё видел его на рынке. Этот мальчишка давно уже умер.
- Но он стоял… он дышал… смотрел!
Отец нахмурился:
- Его глаза говорили о том, что его душа уже мертва. А что за жизнь, если тело живо, а душа уже умерла? Говорю же, так для него лучше.
Я снова зарыдала.
- Да неужели ты думаешь, что он хотел дальше жить?! - в сердцах закричал мой родитель.
Хотела возразить, но вспомнила мёртвый взгляд воришки… и промолчала…

Карта растолкала меня. Не ругала, не била. Молча и нежно вытерла слёзы с моего лица. Значит, я плакала во сне. Всегда плачу, когда мне снится тот жестокий день. Именно тогда я повзрослела. Именно тогда умерла моя наивная вера в повсеместное торжество добра и любви.
Жрица неожиданно обняла меня. Как сестру. Долго гладила по голове. Какое-то время спустя спросила у неё:
- Когда мы пойдём?
- Завтра, на рассвете. Ты иди, поешь, поспи, вымойся, нарядись. А я проведу последний обряд. Может, смогу получить ещё хотя бы горсть Силы.
- Спать? Мыться? Наряжаться? Да как такое возможно?! В такое время! Когда мир вот-вот погибнет!
Она печально улыбнулась:
- Даже если мы не сможем доказать своё могущество, показать нашу гордость и нашу красоту мы обязаны.
- Н-но мир… погибает…
- Асмирта, пока мир не погибнет, ты всё ещё девушка, всё ещё жрица. Так что ради всех погибших наших братьев и сестёр приведи себя в должный вид.
- Ну и что с того, что я девушка и жрица? Вот была бы я красавицей – и нарядившись, стала б ещё краше. А так-то и нечего в общем-то украшать, - мне давно объяснили, что красоты во мне особой нет, и я, хотя и поначалу ругалась и обижалась, приняла такой ответ.
Была бессонная ночь. Я послушно поела – люди, не знающие, как всё плохо, по-прежнему приносили в храм самую лучшую еду – вымылась, надела новое платье. Сделала сложную причёску, используя столько заколок, что стало казаться, будто голова вот-вот отвалится из-за их тяжести. Надела ещё больше браслетов на запястья.
На заре Карта пришла за мной. Спокойная и холодная как камень. Прекрасная как снежинки в суровый зимний день. Почему-то она одела алое как кровь платье, того же фасона, что и платье, в котором она в первый раз явилась предо мной. Впрочем, нет, вру: жрицы всегда носят платья такого фасона. А я вместо обычного белого почему-то выбрала небесно голубое. Не сказать, чтоб оно мне шло или моим рыжим волосам – вот Карта в своём алом выглядела бесподобно – просто мне оттенок ткани очень понравился. Да и вообще, это был последний мой день. Почему бы ни нарядится, как душе угодно?
Карта открыла пространственную щель – мы вошли в неё – и оказались на горе. На широкой площадке, с одной стороны которой была пропасть. Рядом с пропастью, на самом краю стоял высокий мужчина в тёмной одежде. Ветер играл с его чёрным плащом, с длинными русыми волосами. Судя по всему, это и есть тот самый проклятый, который желает уничтожить наш мир. Точнее, и свой собственный, ведь этот мир – и его, не только наш с Картой, а так же иных обычных людей.
Жрица напала без предупреждения, пока Губитель стоял спиной к нам. Он как-то узнал об атаке, лениво взмахнул правым запястьем – и Карту отнесло назад, со всей силы ударило о скалу. Она упала на площадку и замерла в какой-то странной позе. Всё, самая могущественная жрица мира погибла. Я не думала, что она умрёт прежде меня…
А мужчина продолжал стоять у краю. Он мог бы убить меня за мгновение, но не спешил нападать. Казалось, ему всё равно, что я стою за его спиной. Пожалуй, окажись за его спиной смерть, Губитель так же не шелохнулся. Я стояла и молчала. И он молчал. Я так и не научилась наносить удары той крохой Силы, которая у меня была… Точнее, мои удары выходили не страшнее комариного укуса, как язвила ещё недавно Карта…
Мы молчали около часа, потом я не удержалась и задала вопрос, который мучил меня уже тринадцать дней. Боялась, меня убьют, не дав договорить, и потому вложила всё моё удивление и всю растерянность в одно единственное слово:
- Почему?..
А может, вопрос этот родился в моей душе ещё в раннем детстве, когда я в первый раз услышала легенду о Губителе и Спасителе… Второго я понимала – и сама бы так поступила на его месте, но вот первого никак понять не могла.
Мужчина медленно повернулся ко мне. Молодой… Если бы не шрамы на его лице – он был бы красавцем, уж больно красивые были черты его лица. Он скрестил руки на груди – рукава сползли и открыли покрытые шрамами руки. В не застёгнутый вырез рубашки видны были шрамы на его груди. Похоже, всё его тело покрыто шрамами. Но не это поразило меня. А его мёртвые карие глаза…
- Ты… тот воришка? – спросила, хотя сразу поняла, что именно он.
Губитель меня не узнал. Да и с чему ему помнить меня? Ему не было дела до девчонки, которая глазела на него на рынке.
- А ты – последняя жрица? – ядовитая усмешка, - Ну, и что ты сюда припёрлась? Захотелось мучительной смерти?
- А что, вместе с миром умирать не так больно?
- Давно мечтал это проверить, - серьёзно ответил мужчина.
- Почему?.. – повторила я, хотя уже начала понимать.
Миг – и он очутился в шаге передо мной. Наклонился – я была ниже его – и заглянул мне в глаза. Я съёжилась, встретившись с его мёртвым взглядом. Он, чуть помолчав, спросил:
- Почему ты задаёшь мне этот идиотский вопрос? Ясно же, что я желаю гибели этого проклятого мира!
И холод был в его глазах, и пустота, и безразличие ко всему, и страстное желание, чтобы всё наконец-то закончилось.
- Знаешь, я наконец-то поняла…
Губитель нахмурился:
- И что теперь? Попросишь повернуться к тебе спиной, чтоб напасть сзади? Или вместе со мной посмотришь, как начнёт гибнуть мир? Кстати, до этого счастливого мгновения осталось совсем чуть-чуть – половина четверти часа. А то и вовсе, одна треть от четверти часа…
- А ты… не думал, что кому-то нужна жизнь? – в моей душе не осталось злости – она уже вся перегорела и потухла, сохранилась только грусть.
- А с чего мне спрашивать других, хотят они жить или нет? Всем было наплевать на меня… теперь я наплюю на всех… ну, что ты смотришь на меня своими большими глазищами? Никто никогда ни на миг не пожалел меня! Да… что я с тобой говорю?! Тебе не понять меня – у тебя была счастливая жизнь! В ней было мало, слишком мало боли, иначе смерть бы стала желанной для тебя. Тебя не ломали, не убивали – от того-то ты так любишь этот мир и людей. А меня убили! Я мёртв! Только в теле ещё тлеет жизнь… к чему мне такая жизнь? Почему я умер, а этот мир будет существовать и впредь?!
Он был прав, и не прав одновременно, этот несчастный человек.
- Мне было жаль тебя тогда, на рынке, когда твой родственник не спас тебя. Мне было жаль тебя тогда, когда твоё изувеченное тело понесли мимо меня. Но ещё больше чем прежде, мне жаль тебя сейчас. Потому что ты сам лишаешь себя возможности жить.
Губитель мира отшатнулся от меня. Глубоко вдохнул, резко выдохнул. Похоже, что среди безразличия загорелось пламя ярости.
- Говори что хочешь! Жалей, если хочешь! Всё равно этот мир погибнет! Этого я хочу!
Пожалуй, он жестоко убьёт меня, если я ему кое-что хочу. Ну да ладно, всё равно этот мир уже не спасти… и я не доживу до следующего рассвета…
- А этого ли ты хочешь?..
- Чего мне ещё хотеть, кроме как исчезновения этого проклятого и несправедливого мира?
- Может, ты хочешь жить? Пока твоё тело живо, у тебя ещё есть возможность…
Он осклабился:
- Ты ничего не понимаешь, глупая девчонка. Да и никогда не поймёшь...
И столько горечи, столько тоски, столько одиночества на миг проявилось в его глазах. Всё это лежало в глубине его души и никогда не извлекалось на поверхность. Потому что всем было на него наплевать. Потому что ему самому в один мучительный день стало наплевать на себя…
Я помнила, что мир вот-вот погибнет. Я понимала, что это он его погубит. Что больше не будет этого солнца с тёплыми лучами… моей семьи… меня… но в моей душе не было ни капли ненависти к этому несчастному человеку, ведь моя душа была жива…
И мне вдруг страстно захотелось подарить ему хоть каплю душевного тепла. Чтоб в пустоте и холоде в его душе появилась хотя бы искорка света и тепла…
Губитель, продолжающий смотреть мне в глаза, всё понял… шагнул ко мне. Крепко прижал к себе… нет, не страсть была в его объятии. А капля благодарности – на большее он не был способен – за то, что хотя бы один человек, хотя бы на краю у пропасти, у самой гибели сумел… нет, захотел его понять!
Время, отмеренное им миру, почти закончилось… я хорошо понимала это, но… я нежно обняла его, желая согреть, оживить… сама не знаю, отчего мне так этого хотелось… может, от того, что моя душа была жива, и поэтому мне было не всё равно, что рядом кто-то умер… что рядом кто-то не хочет больше жить…
И в самом деле, к чему жить миру, в котором счастливые люди столь безучастны, что спокойно наблюдают как кто-то умирает около них?.. Он умирал и подходил к всё ближе к пропасти… Они равнодушно следили за каждым его шагом… то ли не видя в своём довольном благополучии, что он идёт к пропасти, то ли они просто не желали этого замечать… Да что я ругаю других людей?! Чем я лучше их? Да ничем! Я видела, как он делал несколько шагов… я понимала, что он уже у пропасти… и я ничего, совсем ничего не сделала, чтобы его задержать! Впрочем, не только он… Губитель не единственный, кто живёт с мёртвой душой. Просто он смог добыть силу для уничтожения мира, а другие не смогли…
Чем Спаситель лучше его? Неужели, тем, что может столкнуть Губителя в пропасть раньше, чем тот сам дойдёт до неё?
Мир погибал. Струйка мгновений в часах его жизни почти иссякла. А в душе Губителя только-только начала загораться жизнь. Он оживал! Хотя и слишком поздно… а мне было радостно наблюдать, как он оживает… о, я очень хотела, чтобы этот несчастный человек ожил!..
Горы задрожали. Свет солнца стал меркнуть. Объятие мужчины стало нежнее. И в карих глазах появилось восхищение, чтоб на мгновение смениться нежностью, а затем… любовью…
Было не ясно, откуда полился ослепительный свет… мир рушился… но меня это не волновало…
Я нужна этому человеку, как солнце – этому миру. Ну и что с того, что этот мужчина – Губитель мира?..
Свет слепил… гора дрожала ещё сильнее… закрыв глаза, я доверчиво спрятала лицо на груди Губителя… не хочу с ним расставаться… может, потому, что только для него я могу быть солнцем… может, от того, что только ему нужно, чтоб я стала его солнцем…
А потом всё закончилось… только я продолжала ощущать его тепло… открыв глаза, подняв голову, увидела его живые карие глаза… самые прекрасные на свете…
- Кто бы мог подумать?.. – послышался сзади усталый голос.
Вздрогнув, обернулась.
Карта сидела, прислонившись к скале спиной. Измученная, искалеченная, но живая.
- Так это она… - голос мужчины дрогнул, – Очередной Спаситель мира?..
Жрица усмехнулась. Даже сейчас она была прекрасна, измученная и побеждённая.
- Нет, она – не Спаситель.
- Тогда почему?.. – Губитель искренно недоумевал.
Да и я тоже.
- Это ты – Спаситель мира…
У мужчины не нашлось слов. Зато у меня они были:
- Но кто ж тогда настоящий Губитель?!
- Тот, кто искренно желает этому миру погибнуть… так сложилось, что в семь или восемь лет новый Спаситель стал новым Губителем мира… И не будь тебя, Асмирта, никто бы никогда этого не узнал…
Мы долго молчали, наблюдая как восходит солнце. Мой любимый нежно обнимал меня за плечи. Я не расстанусь с ним уже никогда… Точнее, мы расстанемся ещё не скоро… да если и немного нам отмерено быть вдвоём, так ли это важно сейчас? Так ли это будет важно потом? Ведь у нас есть какое-то время…
Потом я опять не удержалась и спросила, то себя, то ли кого-то из них:
- Так ведь получается, что каждый из нас – Губитель мира?..
- Чепуха! – фыркнул Спаситель, покрепче прижимая меня к себе.
- А может, ты в чём-то права, Асмирта, - задумчиво сказала Карта, - Ведь когда Спасителю было семь или восемь лет никто не помешал ему умереть… Так стоит ли удивляться, что тогда родился Губитель мира?
Солнце поднималось всё выше и выше – начинался новый день… Может, где-то в небесном дворце боги с удивлением смотрели на уцелевший мир и на меня, воскресившую Спасителя… Может, и нет никаких богов? Да и Спасителями и Губителями не рождаются, а становятся? И это мы, люди, способствуем тому, чтоб появился новый Губитель мира и новый Спаситель? И это мы, люди, можем сделать так, чтоб один из них не появился, своей жестокостью или своей любовью?..

Новая история ^^

Последний влюблённый.

:

Я дышу и, значит, я люблю.
Я люблю и, значит, я живу.
Высоцкий.


…Небо тускнело. Солнце только что спряталось. Девушка стояла у окна в полутёмной комнате и смотрела из-за туманной занавески на город. Жизнь её не закончилась. Жизни у неё вообще не было, вместо неё в душе надолго и полноправно воцарилась пустота. Другие сказали бы, что она жива, что стоит жить дальше. А она не была уверена, что живёт. И уж тем более ей не было нужно продолжение этой блёклой серо-чёрной жизни. Ещё недавно она гнала от себя мрачные мысли. Ещё недавно у неё были на это силы. Для чего ей жить? Работа? Не она нужна для счастья. Творчество? Но у неё давным-давно ушло вдохновение. Любовь? О, она не хотела больше слышать это слово. Слишком больно было вспоминать… Так для чего жить? Кто-то твердит, что каждый рождается для какого-то дела. Большого или малого, не важно. Главное в том, что миру, то ли человеческому, то ли вселенной это дело для чего-то нужно. Но мир и вселенная молчали. Они ничего не просили. Выходит, её существование не имеет смысла?
Странное чувство шевельнулось в душе. Неясное, тревожное, возмущённое. Стало чуточку интересно, что же это такое, потеснившее пустоту? Девушка прислушалась к себе. Но не смогла узнать неожиданного гостя. Ей стало досадно. И грустно. И одиноко. Кажется, из этой пустоты выхода нет…
Но… всё это как будто уже было. Полутёмная комната. Приход ночи. Последние светлые краски в небе. Нет, уже серые краски. Эти мысли о смысле жизни. О пустоте. Было зеркало. Оно отражало красивое лицо. Грустные тёмно-карие глаза…
Девушка развернулась и подошла к зеркалу. Не очень-то и много можно разглядеть. Да и не надо. Она и так помнит, что её глаза серые и большие. Но в прошлый раз они были уже и… Хм, и вся её внешность тогда была совершенно иной. Только в голове как и сегодня настойчиво возился вопрос о смысле жизни… Карьера, успех, прогресс, цивилизация и прочие иллюзии ей и тогда были чужды… Стоп, что это за мысли? Карьера, успех, прогресс, цивилизация всё это очень важно. Когда-нибудь человечество станет таким всемогущим, что сможет победить старение и смерть, сможет обеспечить каждого человека всем ему необходимым – и не будет повода одному человеку убивать другого. Да, но если не будет смерти, а число людей будет увеличиваться, то хватит ли места на всех? А, для могучего человека это не проблема – он расселится по другим планетам, подходящим для жизни. Если таких не найдётся, построит их сам, ведь строит же человек дома для себя! Но что-то её душе не нравилось в этом восхвалении прогресса, в этой всеобщей утопии о благом будущем человечества, достигнутом благодаря науке. Все верили в эту сказку, она была очень популярна. Но чего-то в ней не хватало. А, для полной картины земного рая там не хватало счастливой любви! А именно, взаимной. И сейчас трудно встретить такую любовь. А что же будет тогда? Вот если человек сможет управлять любовью, заставить её приходить и уходить по его воле… А что, это же замечательная идея! Сейчас человек может запланировать семью, детей, но не властен над любовью. А вот если сможет запланировать любовь, чтоб любить ровно столько, сколько хочет, того, кто ему по нраву... Нет, в таком деле, как и в обзаведении ребёнком, потребуется согласие обоих родителей… тьфу, обоих, желающих стать влюблёнными. Они побудут друг с другом ровно столько, сколько им будет угодно. Они оба будут счастливы. Допустим, слопают таблетку или сделают укол – и оба уже влюблены, оба уже счастливы…
Откуда-то в её душе появилась тревога. Та быстро разрослась, заполнила всю её душу. Нет, и тогда человек не будет счастлив! Если человек подчинит себе любовь, он уже не сможет жить! И мир не сможет! И вселенная погибнет! Тьфу, что за бредовые мысли! Человек всего-навсего подчинит себе любовь, это лишь вопрос времени, а вселенной-то с чего гибнуть? Даже если вселенной так нужна любовь, это чувство не исчезнет, оно просто будет приходить тогда, когда его позовёт человек, и уходить по его воле. Сколько страданий вынесли люди разных эпох только от того, что любовь своевольна! А тут… но почему же сердцу так больно, так плохо от этой гениальной мысли?
Потому что вселенная погибнет без настоящей любви…
Пустота исчезла. Вместо неё в душе пронёсся целый ураган чувств. «Любовь, вот что самое важное в жизни!» - кричала душа. А ум ворчал: «Но это из-за неё столько горя в мире!».
В одном человеке столкнулись два мнения, две мысли, терзавшие человечество на протяжении многих веков и тысячелетий… многих тысячелетий? Что за ерунда? Человечество живёт не так уж давно! То, что оно живёт много тысячелетий, а то и несколько цивилизаций – всё это плод чьего-то больного ума! Что вообще должно быть с головой человека, который говорит подобную чепуху? Много тысячелетий! Несколько цивилизаций! Несколько жизней! Несколько концов света! Несколько обновлений мира! По таким людям психушка плачет, не иначе! Они не смогут доказать, что человечество когда-то здесь уже жило. Потому что нет ни единого следа былых цивилизаций. Есть только слова о том, что это, возможно, было. Могут ли эти слова, эта мысль об исчезнувших цивилизациях, быть следом? Нет, она, человек двадцать первого века, ни за что не поверит в это! Чтоб она поверила, ей нужно в лицо сунуть доказательство существования более ранних цивилизаций, а так же причину, по которой те цивилизации исчезли. Спрашивается, а для чего девушке всё это? Разве в открытии прошлого смысл её жизни?
Из груди вырвалось тихое:
- Акио. Алексантр.
Ну вот, до чего одиночество доводит: нормальная трезвомыслящая девушка всего за один вечер превращается в сумасшедшую!
Тело поссорилось с душой. Из души рвались какие-то слова. Долго, упорно они прорывались. И наконец прозвучали в тёмной комнате:
- Последний влюблённый Земли.
О, а может ей нужно писать романы? Не, тут скорее уж научная фантастика. Хотя… научная фантастика она вроде как о благе развития науки, а ей, наоборот, хочется сесть и написать нечто против прогресса. Почему ей всегда не нравилось слово «прогресс»? Он же для блага человечества! Для блага ли? Ведь Акио и Алексантр…
Может, пора уже ложиться спать? Увидеть красивый сон или забыться до утра…
Девушка легла в холодную кровать, поёжилась…
Вот бы можно было заказать себе сон! Хм, а чтобы она тогда выбрала?
Земля, два миллиона лет назад. Столица Арсвета Асварилл. И, конечно же, Алексантр! Акио так хочется вновь увидеть его лицо! Хотя бы на мгновение!
Сил на борьбу со своими мыслями не осталось. Измученная девушка провалилась в сон.

…Небо тускнело. Солнце только что спряталось. Девушка стояла у окна в полутёмной комнате и смотрела из-за туманной занавески на город. В тёмно-карих глазах застыла печаль. В душе свернулась в комочек пустота. Жизни нет. У Акио никогда её не было… И не будет! Она почему-то уверена в этом…

Большая тёплая ладонь легла на моё плечо.
- Акио, почему ты всё ещё дома?!
Я узнала голос Алексантра, своего начальника. И равнодушно ответила:
- Прекрасна жизнь в Арсвете, но мертва… умер Арсвет!
- Акио, ты, случаем, не заболела?!
Обернувшись я увидела изумление в его светло-серых глазах. Впервые в лице учёного было что-то кроме серьёзности и задумчивости.
- Мы – самая могущественная цивилизация Земли! Мы преодолели старение! Мы победили смерть! А ты говоришь, что…
- И для чего вы это сделали?..
Вообще, мне не следовало говорить ему что-то подобное. Он, один из ста самых лучших учёных Земли, много усилий вложил в то, чтобы человечество смогло победить смерть. И мне, родившейся после этой победы, вместе с даром рождения был поднесён дар вечной жизни. А я просила их об этом?! Когда ещё люди были смертны, у них было к чему стремится. К этой победе. И само стремление скрашивало не одну жизнь. А нам, детям новой эпохи, не к чему стремится! Человек двадцать, моих ровесников или младше меня, пытались встряхнуть этот застывший приторно-благополучный мир. Они несколько лет нарушали спокойствие простых людей, а потом исчезли. Думаю, им помогли исчезнуть. И мир опять застыл.
- Акио, как тебе не стыдно! – рассердился Алексантр, - Для тебя все блага, а ты… Ты забыла, что люди на протяжении веков мечтали о том, что так легко досталось тебе?
- Нет, я помню. И завидую им, жившим до меня.
- Им? – мужчина убрал руку с моего плеча, - Этим слабым глупцам, едва не разрушившим свою планету? Им, которые убивали друг друга из-за какой-то ерунды?
- У них была забавная жизнь…
Учёный затрясся от негодования:
- Неблагодарный ребёнок!
- Мне уже пятнадцать. По закону я уже взрослая.
- По сравнению со мной, ты младенец.
Угу, ты меня старше лет на триста-четыреста. Занудный старикан. Хотя на вид тебе дашь не больше двадцати двух.
- Слушай, Алексантр, я давно хочу у тебя спросить… что такое любовь? Ко мне она ещё не приходила, а вот ты должен был встречаться с ней много раз…
Казалось, его лицо на несколько секунд окаменело.
- Алексантр, расскажи! Ты же встречался с нею раньше!
Ненадолго его серые глаза опустели. Я смотрела на этого статного, высокого, крепкого, красивого мужчину, в котором ещё несколько мгновений назад ключом била жизнь, и с ужасом понимала, что в нём уже нет жизни: в его душе только пустота. Она давно поселилась там, но умело скрывала своё присутствие. Похоже, даже сам мужчина не осознавал её присутствия. А может, не хотел осознавать.
- Любовь приходит незваной, открывает тебе океан счастья или горя и уходит, когда захочет.
- И ею никак нельзя управлять?
Он стряхнул с плеча за спину прядку длинных светло-русых волос, выбившуюся из хвоста.
- Иногда можно, но эта сила слишком своевольная… Я бы всё отдал, чтобы приручить её, заставить покориться моей воле…
Некоторое время он молчал. Затем глаза Алексантра зажглись каким-то особым, яростным светом.
- Пожалуй, я бы мог попробовать, - сказал учёный и самоуверенно усмехнулся.
В тот миг ощущение надвигающейся катастрофы захлестнуло меня и едва не утопило под собой. Дыхание моё сбилось, ноги внезапно ослабели. Я упала на колени, плохо понимая, что со мной.
Катастрофа была близко…
Мужчина что-то говорил мне. Казалось, его голос доходит откуда-то издалека.
Мне вдруг примерещилось, что я одна, а вокруг меня темнота и пустота. Жуткое ощущение одиночества и холода. И страстное желание вырваться из этого ужасного места. Неожиданно около меня появилась искорка. Или… что-то похожее на звёздочку. Звезды большие, но эта уместилась бы в моих ладонях. И как только она появилась, как заполнила всё вокруг благодатным теплом. И так же быстро как появилась, искорка пропала. Откуда-то пришла уверенность, что теперь навеки вокруг меня будет пустота и темнота… если я вообще выживу: в таком месте жить очень трудно!
- Акио! Акио!
Казалось, что сначала из темноты появился Алексантр, а потом и привычный и поднадоевший мне мир, с моей большой и пустой квартирой. Я посмотрела на взволнованное лицо Алексантра. Я ощутила тепло его ладони, лежащей на моем плече, тепло ладони, коснувшейся моей щеки. Впервые что-то нарушило мой покой, потрясло меня. Впервые кого-то волновало моё состояние. Пожалуй, как бы ни были неприятны потрясения, они сладки тем, что дают ощутить внимание и поддержку со стороны…
Интересно, чтобы бы я ощутила, смотря на него, будь он мужчиной, которого я люблю?
- Что-то у тебя вид нездоровый. Ты не выспалась?
- Я вообще не спала…
- Сон полезен для здоровья, Акио! – мягко упрекнул он меня и убрал ладони.
- А на что мне здоровье?
Учёный недоумённо посмотрел на меня. Тихо добавляю:
- Я не могу спать. Да и не хочу. Ничего не хочу…
- Тебе сейчас же нужно принять лекарство! Где твоя аптечка?
Грустно улыбаюсь:
- Лекарства на меня уже не действуют. Мне почему-то кажется, что проблема не во мне, а где-то извне… Может, что-то случилось с сердцем этого мира и я это чувствую?
- Человек – сердце этого мира, этой вселенной! – сердито возразил Алексантр.
- Так ли это?
Мужчина сделал несколько кругов по комнате – молча наблюдала за его безучастным и задумчивым лицом – потом подошёл ко мне.
- Пожалуй, ты права… нужно как-то встряхнуть этот мир… и людей… я обязательно придумаю, как это сделать!
Так лучше… это нужно… Но почему ощущение нависшей катастрофы сдавливает грудь?..

Через пару месяцев мы встретились на собрании главных учёных Арсвета. Едва я взглянула на лицо Алексантра, как у меня появилась странная мысль: «оно будто бы светится изнутри». Значит, мужчина что-то придумал. Хорошо. Но… отчего болит моя душа?
Мы расселись полукругом. Обменялись приветственным «Эру!». Некоторое время молчали, обдумывая, с чего начать. Алексантр поднял правую руку. Серебристо-голубой браслет на её запястье засветился – и на его ладони появился шар из красного тумана – учёный сообщал, что у него появилась какая-то идея и просил его выслушать. Почти все подняли правые руки – заблестели широкие серебристо-черные браслеты на запястьях, а на ладонях появились синие или белые шары. Кто-то попросил начать. Кто-то намекнул, что у него и самого есть желание кое о чём сказать, но так уж и быть, пусть первым выскажется Алексантр.
- Я придумал, как сделать всех людей Земли счастливее, - проговорил учёный, довольно улыбаясь.
Все синие шары стали белыми – всем стало интересно, что же он придумал, затем шары из сгустков тумана и вовсе исчезли, браслеты потускнели и руки опустись. В зале собраний стало очень тихо. Двести двадцать три пары глаз с интересом смотрели на Алексантра.
- Мы давно выяснили, как влияет любовь на организм и психическое состояние человека, какие вещества появляются под воздействием любви. А так же собрали массу любопытных сведений о ней. Я предлагаю создать комплекс веществ, который поможет как создавать это чувство, так и убирать его. Мы все будем влюбляться, когда захотим, в кого захотим, насколько захотим. Когда нам приестся – мы с лёгкостью и без каких-либо последствий избавимся от любви.
- А если один из двоих не захочет разлюбить, что тогда? – вырвалось у меня.
Мужчина недовольно посмотрел на меня.
- Акио, но это же глупо: продолжать любить кого-то, кому твоя любовь не нужна, в то время как ты за несколько секунд или минут сможешь разлюбить его и полюбить другого, кому твоя любовь будет нужна!
- Если так, то ты не любовь нам предлагаешь, а какой-то обман, всего лишь красивую иллюзию!
У него надолго пропал дар речи. Все учёные единодушно подняли руки – на их ладонях зажглись зелёные шары – знак негодования и просьба помолчать. Разумеется, молчать просили меня, но что-то во мне вскипело, забурлило и рассердилось. Кричу:
- Ну и играйтесь со своими иллюзиями, обманывайте самих себя, сколько вашей душе угодно. А я не хочу!
- И это я слышу от девчонки, которая ни разу не любила?! – от негодования у Алексантра прорезался голос.
- И что? – мне казалось, я сейчас лопну от злости.
- Если бы ты как следует вкусила любовь без взаимности…
- По-моему и она даёт мгновения счастья. Просто люди ими не пользуются…
Шары стали ядовито-оранжевыми – меня попросили на время покинуть зал. Что ж, я уйду! Не хочу общаться с этими безумцами!
Я величественно поднялась и гордо пошла к выходу.
Катастрофа стояла около меня и смотрела на меня холодным и пустым взглядом…
Ох, что же это со мной творится в последние месяцы?! Неужели, это я схожу с ума?! Но… может, забвение – самое лучшее из существующего в мире? Потому что забывшись, я перестану испытывать душевную боль…
Железная птица опустилась около меня. Я медленно забралась на её спину – обычно же с лёгкостью вскакивала – и со вздохом опустилась в удобное кресло. Выскочили из спинки две ленты. Они мягко и бережно прицепили меня к креслу. Я нетерпеливо забарабанила пальцами по рукояти и отдала моей летательной машине мысленный приказ подняться над городом. Три или четыре удара сердца – и вот железная птица уже зависла над столицей Арсвета. Высоченные дома на несколько сотен этажей, казалось, замерли у моих ног, в нескольких метрах от дна железной птицы. Голубое небо надо мной. Ни единого облака. Солнечный свет такой яркий и горячий, что невозможно смотреть на него. А внизу солнечные лучи играют на стенах и крышах домов… как солнечный луч играет на гранях матово-белых, бледно-сиреневых, серых и васильково-синих и ультрамариновых кристаллах… или же как солнечный луч, пляшущий по бокам разнообразных кусочков льда… мой родной город, столица Арсвета, Асварилл. Мой прекрасный, холодный и безучастный к людской душе Арсвет… Я привыкла к вам, но… как же я ненавижу вас! За ваше равнодушие! За вашу ложь! За те иллюзии, которые вы мне навязываете с момента моего рождения! Вы утверждаете, будто вы лучше меня знаете, что для меня хорошо! Я ненавижу вас! О, как я ненавижу вас! Как я завидую людям прежних эпох. Их жизнь была очень сложна, мучительна, часто глупа, болезненно бессмысленна и быстротечна… но у них и была она, эта самая, настоящая жизнь! Я безумно завидую вам, люди прошлого, но… я не в силах вернуть это прошлое, не в состоянии сама вернуться туда… впереди у меня пустое серое безрадостное будущее… о, как я устала от всего моего существования, всех бредовых мыслей, которые посещают меня последние годы! Душа моя, что ж ты так неспокойна, скажи! Рай на Земле… тот самый Рай, о котором мечтали многие поколения людей. Торжество человеческого ума! Могущество науки! Ад… это тот самый ад, которого так боялись прежние поколения. Но они-то хоть верили, будто ад может ждать их после смерти. А у нас… ад при жизни… и никакого света… и никакой надежды… и нет ни капли утешения!
Любовь… смогла бы ты изменить этот мир? Ну, хотя бы тот его кусочек, в котором я живу? Хотя бы на мгновение, прошу! Нет, я всей моей душой умоляю тебя! Хотя бы на миг… подари мне ощущение жизни… я даже не прошу взаимности… только несколько мгновений счастья… просто смотреть на кого-то влюблёнными глазами… радоваться каждому его взгляду, брошенному на меня, каждой его улыбке, каждому его слову, обращённому ко мне. Как я хочу узнать, каково это!
Но она не ответила мне… Да и как любовь могла дать мне ответ? Может, просто не хотела говорить с глупой девчонкой…
Асварилл да и весь Арсвет молчали… душе стало так больно и одиноко, что я заплакала. Впервые в жизни плакала… Впервые ощутила солёный вкус слёз, размазанных по лицу и попавших на мои губы.
Пожалуй, я не жизни боюсь… я больше всего боюсь равнодушия и безучастности этого мира и этих людей ко мне…
Я уже плохо контролировала свои мысли, свои действия… последними в сознании мелькнули возмущённый писк системы птицы, приближающаяся зеркальная стена… отразившаяся в ней птица и я… боль… море боли… и благодатное забвение…

Алексантр сидел в своей комнате, читая текст с экрана. Я обошла вокруг кресла учёного, заглянула через его плечо на монитор. Мужчина меня не заметил. Он уже начал исследование по изготовлению своего «чудесного» вещества. Интересно, почему это человек, испытавший когда-то любовь, так несчастен? Почёму врёт самому себе, будто что-то может заменить настоящую любовь?
Монитор потемнел. Текст исчез. Появилось встревоженное лицо моего помощника.
- Акио… она… разбилась… то ли в птице была неисправность, то ли Акио нарочно направила её на стену…
Парень отодвинулся, показывая покорёженную птицу, забрызганную кровью и… что-то ужасное… когда-то бывшее моим цветущим здоровым телом…
Алексантр вскочил и бросился из комнаты к «гнезду» своей птицы…

Небо… голубое-голубое… и лёгкие росчерки перьевых облаков… яркое солнце, чьи лучи проходят сквозь меня и ни капли не греют… верхушки домов Асварилла… как будто лёд нарезали на длинные кучки неправильной и правильной формы и разбрасали по земле… людей с такой высоты не видно… как будто столица опустела…
А что за домами?
Поднимаюсь ещё выше и вижу зелёные пятна за городом. Мгновение – и я в лесу, живущем своей собственной жизнью. Иду по земле, но не чувствую её. В общем-то мне всё равно, где находиться. Только у растений мне почему-то намного приятнее, чем в городе…
Почему я не могу исчезнуть окончательно? Я всё ещё не хочу уходить насовсем. Хочу понять, что же это такое, вечная сила под названием любовь. Она приходит к людям тысячелетиями. Только ко мне она ни разу не пришла…

Голос, доносящийся откуда-то издалека:
- Акио! Акио! Приди в себя!
А есть ли, куда возвращаться?
Искра интереса. Мгновение – и я стою в какой-то комнате. В центре белый каменный стол, на котором распростёрто тело… Они уже срастили кости, восстановили мышцы, зашили кожу… в общем, это уже тело. Шрамы ещё не сошли. Всё ещё остаются следы лекарств, восстанавливающих жидкостей. Всё ещё соединены с телом трубки. По трубкам бегут кислород, восстанавливающие жидкости, вещества придающие сил. Тело неподвижно, словно каменное.
А, вот и Алексантр, стоит около моей головы. Зовёт меня… а я не хочу возвращаться…

Горы с заснеженными вершинами. Садится солнце. На какие-то мгновений кажется, будто снег на горах становится красным. Красиво… пожалуй, природный мир красивее, чем искусственный…

- Очнись, Акио! Акио!!!
Не хочу. Тот мир, те иллюзии, которые он мне предлагает, мне противны. И твоя искусственная ложная «любовь» мне не нравится…

Чёрное небо, усыпанное множеством звёзд. Ночь, когда звёзды то и дело падают. Люди прошлых эпох верили, что если увидеть падающую звезду и загадать желание – оно сбудется.
Ах, как прекрасно звёздное небо! Веками люди любовались им. Наверное, и впредь не перестанут любоваться… по-моему оно куда прекраснее, чем все человеческие иллюзии, скопившиеся за тысячелетия…

- Акио, ты – идиотка!
Возможно, Алексантр… да, пожалуй, ты прав…

Снега, снега… Место, где всё время царит зима… и есть в этом месте что-то особое, по-своему красивое… почему я пятнадцать лет провела в столице и ни разу не выбиралась куда-нибудь на природу?..

- Ну, почему?! Почему, Акио?! Наука спасла тебя, полностью восстановила твоё тело…
Почему наука не думает, что душу тоже надо спасать? Может, её, душу-то, и нужно спасать в первую очередь…

Пальмы, море, белый песок, такие красивые рыбки разных форм и расцветок… Земля моя, а ты, оказывается, прекрасна! Я не устаю смотреть на тебя, любоваться тобою… а в город возвращаться не хочу…
Странно, почему мне вдруг стало так грустно?
Потому, что я чувствую: где-то другая душа плачет… из-за меня… мне-то самой всё равно, что со мной… Живи я в иной эпохе, у меня были бы родители, вот они-то и плакали бы из-за меня… ну, хотя бы мама – мамы плачут чаще… но у меня родителей нет. В том, прошлом, понимании этого слова. Просто два разных человека согласились дать свои клетки, чтоб в лаборатории из них вырастили другого человека… Алексантру понадобился ещё один помощник… вообще-то, учёный хотел помощника-мальчишку, но что-то там случилось… то ли механизм какой сломался, то ли забитая природа один раз возмущённо возроптала… то ли просто кто-то из учёных, будучи усталым или очень расстроенным, что-то напутал появилась девчонка… ей дали жить…
Так кто же страдает из-за меня?
Тёмная комната. Разбросанные вещи. Сломанные и разбитые вещи. Посреди этого хаоса стоит и плачет Алексантр.
- Ну, почему? – тихо произносит мужчина, - Я только недавно сумел успокоиться окончательно… я даже смог забыть… а ты нарушила мой покой, Акио! Ты посмеялась надо всем, к чему я стремился всю мою жизнь! Ты посмеялась над тем, к чему стремились сотни, тысячи, миллионы людей! Ты презрела все наши достижения! Наши науки! Наш прогресс! Наш прекрасный и могущественный Арсвет! Почему, Акио?! Почему?!
Я встала прямо перед ним и попыталась сказать, что мне не нужны ни Асварилл, ни Арсвет. И что никакие человеческие достижения мне не нужны. Мне нужна любовь. Без неё я не могу жить. Без неё никто не может жить. Ну, может и проживёт сколько-то, но вечность без любви человек не перенесёт.
Но я не смогла ничего сказать. Ничего не объяснила ему. Просто смотрела, как он страдает и сама страдала. Но мужчина не видел меня. Он и не подозревал о моей боли.
Успокоившись, Алексантр сердито произнёс:
- Я выполню моё желание! Я подчиню себе любовь. Полюблю кого-то взаимно и буду счастлив. Я забуду тебя, глупая девчонка! Хочешь – возвращайся к жизни. Хочешь – уходи насовсем. Мне всё равно. Больше никогда я не буду плакать из-за кого-то. Я буду счастлив! Назло вам всем буду счастлив! Однажды той, которую я полюблю, надоест моя любовь. Я полюблю другую. Но страдать больше не буду!
Я ушла от него… Всего-то и могла, что уйти… он даже не заметил…

Любуюсь рассветом с какого-то холма. У меня всё ещё нет решимости уйти насовсем. Потому что в этом мире осталось кое-что, чего мне очень хочется.
Слова родились где-то внутри меня, согрев необычным светом:
«Ты зовёшь меня, Акио. Я слышу. Всё слышу. И часто откликаюсь. Вы благодарите меня. Иногда. А потом начинаете проклинать. Требуете, чтоб ушла. Сами мучаете себя и друг друга, но веками утверждаете, будто я вас мучаю. Я жду. Надеюсь. Верю. Потом, когда мне становится слишком больно, я ухожу от вас. Вы думаете, будто мне нравится вас мучить. Но почему вы не желаете понять, что мне тоже больно, когда вы друг друга мучаете, когда мне приходится уйти? Почему вы не понимаете, что я тоже хочу быть нужной?»
Здравствуй, Любовь. Наконец-то я могу поговорить с тобой.
«Я всегда говорю с вами. Услышьте же меня! Услышьте!»
Видишь, я как и многие иные, совсем не понимаю тебя… впрочем, не буду говорить за других. Это только наш разговор, мой и твой. Как ты, Любовь?
«Мне очень плохо. Алексантр сделал иллюзию, о которой мечтал. Эта иллюзия быстро стала популярной. И я теперь никому не нужна»
Ты мне нужна.
«Акио, ты последняя, кому я нужна»
Я всё ещё могу вернуться… но ты точно придёшь?
«Приду. Но Алексантр в плену своей иллюзии… и не хочет вырываться из неё»
То есть, ты будешь моей безответной любовью?..
«Прости, только так… ты всё ещё хочешь, чтобы я пришла?
Помолчав, отвечаю, что по-прежнему её жду.
«До встречи, Акио»
Надеюсь, до скорой встречи, Любовь…

Я проснулась в какой-то прохладной тёмной комнате. Полулёжа на какой-то неудобной каменной штуке, отдалённо напоминающей кресло. Потянулась, зевнула. И обнаружила, что одежды на мне нет. Бессовестные, холодно же! Даже тряпку дать пожалели. Жмоты! Лежу тут, прям как какая-то древняя статуя… С тряпкой было бы красивее... Так, где тут дверь? Тесно… Прямо клетка какая-то… ох, да тут что-то вроде стекла. Небось, оставили меня на память… для науки…
С досадой бью по преграде, отделяющей меня от мира… та рвётся, словно тонкая ткань. В глаза бьёт яркий свет. Зажмуриваюсь. Выжидаю. Открываю глаза. Вокруг огромное помещение. Пустое. Вау, как мои волосы отрасли! Уже спускаются чуть ниже колен! Сколько же времени я не приходила в сознание? О, и следов от многочисленных шрамов в уже не осталось. Только красивая здоровая нежная кожа…
Пусть и не сразу, смогла подобрать код к двери. И вышла в длинный широкий коридор. Медленно двинулась вправо.
Настроение было какое-то особенное, приятное. На душе тепло и лёгкость. Хотелось улыбаться, смеяться, кружиться, пробежаться.
Что и сделала. Пронеслась до поворота коридора. Смеясь, завернула… и столкнулась с Алексантром. Мы упали на пол, торопливо сели, посмотрели друг на друга и изумлённо застыли.
Мужчина всё ещё собирал волосы в хвост у шеи. По-прежнему носил бордовую рубашку, обтягивающую мускулистое тело. Полы этой рубашки были примерно до колен. В разрезы виднелись ноги, обтянутые в чёрные штаны. Хм, его стиль так и не изменился. Хотя сам учёный стал выглядеть как-то красивее… и сердце моё почему-то забилось так странно…
- Здравствуй, Алексантр!
- А… Акио? – потрясённо выдохнул он.
- Да, я, - улыбаюсь.
Учёный какое-то время потрясённо разглядывал меня, потом, спохватившись, снял рубашку и кинул мне:
- Оденься.
Я вспомнила, что меня ничего кроме волос не прикрывает, схватила рубашку и торопливо надела. Хм, ноги превосходно виднеются сквозь вырезы в нижней части рубашки… мужчина задумчиво созерцал мои ноги, потом отвёл взгляд. Штанами так и не поделился, жмот. Знаю же, что у него и нижние штаны есть, до колен. Но ему, похоже, не хочется ходить в одних нижних штанах. Жадина. Но такой красивый…
Стены внезапно окрасились в ярко оранжевый цвет. Кое-где секундой спустя появились тонкие светло-оранжевые полосы. Миг – и к стенам вернулся их прежний тусклый серебристо-синий цвет.
- Опять! – сквозь зубы выдохнул Алексантр, вскакивая с пола.
- Что такое?
- Очередное землетрясение.
- Да их же уже несколько веков не было!
Он мрачно посмотрел на меня и неохотно пояснил:
- Лет пять назад, до тех пор, как ты разбилась, их не было.
- Что случилось с Землёй?
- Если б мы знали! Ну, мне пора: меня жена ждёт, - развернувшись, он быстро ушёл.
Я смотрела ему вслед, и отчего-то мне было так больно, что хотелось умереть. Или хотя бы расплакаться. Или ударить его. Так вот ты какая, безответная любовь. Сладкая и горькая одновременно. И всё-таки ты откликнулась на мою просьбу и пришла ко мне…

Прошло около двадцати лет. Мучительных, тоскливых… и всё-таки бывали среди грустных дней счастливые. Дни, когда я случайно встречалась с Алексантром. Дни, когда мне удавалось взглянуть на него издалека. Побыть около него. Обменяться улыбкой. Заговорить. Была несколько счастливых недель, когда он расставался с очередной женой. Но он всегда находил другую…
Боль. Сладость. Тоска. Надежда. Свет. Темнота. Счастье. Пустота. Вера. Отчаяние. Любовь. Эти и другие противоположные чувства и состояния то и дело сменяли друг друга. Теперь я жила. Теперь Арсвет, Асварилл не казались мне столь ужасными, как раньше. Я частенько уходила из города в мир природы, бродила в гордом одиночестве, любовалась видами, слушала пенье разных птиц, вдыхала аромат разнообразных цветов… иногда приходила в царство снега… частенько любовалась звёздным небом, прежде чем уснуть. Встречала рассветы и закаты в мире природы…
Как-то раз я уловила что-то новое в пении птиц. Вернувшись, разыскала старинные тексты о сочинении музыки. Я была первой из людей моей эпохи, кто смог написать новую мелодию… Странно, что последние века не было ни композиторов, ни художников, ни писателей, ни каких-либо мастеров. А вот в прежних эпохах их встречалось много. Конечно, не настолько, чтоб их было больше людей, которые не могли ничего творить. Потом мне захотелось рисовать. Затем что-то мастерить. Люди с недоумением смотрели на меня, единственного творца новой эпохи. Впрочем, спустя некоторое время они привыкли. Интересовались моими творениями. Перестали удивляться моему частому желанию бродить вне города в одиночестве. Пожалуй, я бы и вовсе перестала помогать Алексантру, но не хотела терять такую хорошую возможность встречаться с ним почаще.
Вообще-то, мне не раз предлагали вкусить иллюзию, которую все вокруг считали любовью. Но я отказывалась. Врала, что все предлагавшие мне не нравятся. Или отвратительно вела себя. Некоторые уходили сразу, некоторые задерживались на более долгий срок. Алексантр ни разу не предложил мне стать очередной его женой…
В последние годы участились стихийные бедствия. И порой людям не удавалось быстро с ними справиться. Вначале люди удивлялись этой напасти, потом привыкли. Потом стихия стала сильнее – и начала уносить с собою человеческие жизни. Люди посердились, поворчали… и привыкли. Стали случаться самоубийства. Одно. Семь. Двенадцать. Тринадцать. Двадцать три. Сорок пять. Сорок девять. Кого-то успевали спасти, кого-то – нет. Со временем и к этому привыкли.
Однажды я с удивлением поняла, что во всём мире остался один единственный человек, любивший по-настоящему. Я. Мне стало как-то не по себе. Потом стало всё равно. И лишь спустя двадцать лет, с того дня, как влюбилась, я устала любить, верить, надеяться и ждать. Не так уж и плохи были мужчины, интересовавшиеся мной. А любовь… её, конечно, жалко, но, похоже, что этот мир обойдётся без неё… она нам не нужна… и мне она тоже не нужна…
Я выбрала день, когда попробую иллюзию любви. Человека, вместе с которым буду наслаждаться искусственной любовью. Может, я даже выйду за него замуж. Прогуляюсь с ним в каком-нибудь прекрасном месте далеко от города…
Осталась неделя до выбранной даты. Шесть ночей я не спала. В последнюю ночь уснула как убитая, упав на пол у окна… Мне приснилось какое-то ужасное место. Тёмное, холодное. Я искала выход, но не нашла. Упала без сил. Отчаянно закричала. Заплакала. И проснулась от каких-то ужасных звуков. Что-то трещало. Дом жутко трясло. Свет не включался. Я не смогла выбраться в «гнездо» моей железной птицы. Долго металась, искала выход. И наконец поняла, что выхода нет. Я замурована в этом ледяном доме...
Едва стало светать, я бросилась к окну. Светало… и проступали страшные картины разрушающегося Асварилла… его помятые здания… сломанные здания… где-то были видны безжизненные тела… в этот раз планета как будто взбунтовалась…
К полудню толчки стихли. Солнце смеялось над мёртвым городом.
Мне удалось открыть одно из окон. Неестественная тишина резанула по ушам.
О, только бы хоть кто-то, хотя бы один человек нарушил эту тишину!
Но нет, не появилось ни единого звука… на весь город остался один-единственный живой человек… я… о, а как же мой любимый? Сердце болезненно сжалось.
Может… он не погиб? Просто как и я замурован в каком-то из зданий? Нужно выбраться отсюда, поискать… сумасшедшая, есть ли выход?..
Несколько часов я металась по комнатам, лихорадочно придумывая, как мне выбраться…
Наконец придумала. Взяла каменную чашу с бактериями-уборщиками. И попросила проесть стену. Бактерии не поверили, что стена – это мусор, от которого им нужно избавиться, и продолжали валяться в чаше – все вместе они напоминали комок влажной слипшейся земли. До чего их старательно учили, аж тошно! Я ругала их – ноль реакции, умоляла – ничего. Издёргавшись, заплакала. Комок встревоженно зашевелился, заёрзал в чашке. Тогда я ласково попросила их. И, о чудо, комок перебрался через стенку чаши, упал на пол и растворился в воздухе. И минуты не прошло, как в стене, ведущей к «гнезду» стала образовываться дыра. Минут через десять-двадцать я уже пролезала через дыру приличного размера, прижимая к груди чашу, на которой устало трепыхался обожравшийся чёрный комок. Впрочем, стоит мне попросить как следует – и выяснится, что не так уж эти бактерии и сыты.
К счастью, птица была цела. «Гнездо» не открывалось, но бактерии-уборщики живо откликнулись на мою просьбу о помощи. Минуты две – и от одной из стен ничего не осталось.
Я летала по разрушенному городу и видела только разрушение и тела погибших. Искала Алексантра в тех местах, где он обычно бывал… и не находила…
Вечером землетрясение повторилось. Я сидела в своей птице, зависшей над городом, смотрела на разрушающийся город и молча плакала… стемнело… я всё ещё была в кресле на спине птицы… бессонная ночь и столь красивое звёздное небо, что я уверилась в мысли: планета и вселенная издеваются над нами...
На рассвете чёрный комок, валявшийся на моих коленях, тихо сполз на спину птицы. Со спины скатился вниз. Бактерии начали очищать город от трупов… правда, некоторые тела они не трогали. Вначале думала, что они поедают тех, чьи тела наиболее пострадали, но понаблюдав немного, неожиданно поняла, что те, нетронутые, всё ещё живы. Разыскала аптечку, стала помогать раненым, вывозить их из города на природу. Кто-то пожелал мне помочь. Мы с трудом отыскали с десяток нетронутых птиц, новые аптечки. Восстанавливающие и заживляющие смеси. Но как бы мы ни старались, всё же понимали, что мы ничто перед разыгравшейся стихией… Люди, ещё недавно упивавшиеся своим могуществом, внезапно поняли, что не так уж они и сильны.
Несколько дней мы отыскивали живых. Точно знаю, что спасли тридцать – лично им помогала. Как там обстояли дела у других, не знаю. Наконец все живые покинули город. Осталась только я. Продолжала осматривать всё, куда только могла забраться. Боялась допустить хотя бы мысль, что Алексантр уже умер… Порой за мной возвращались, звали за собой. Говорили, что на планете остались места, где можно жить. Вне городов. Все города были разрушены. Говорили, что нашли какую-то технику, встретились с уцелевшими из других городов Арсвета. Я отказывалась идти с ними и продолжала поиски…
До того перетрудилась, гоняя свою птицу между развалин, над городом, что она сломалась. Упала. Хорошо хоть она упала с небольшой высоты – я отделалась ушибом ноги и лёгким испугом. А может, мне лучше было бы разбиться, упав с большой высоты…
Одна среди мёртвого разрушенного города... Одна среди ужасной гнетущей тишины…
Еды не было… силы кончались… нога болела… Но я твёрдо решила, что буду двигаться, пока есть силы. Буду звать моего любимого, пока могу кричать… голос садился… тело слабело… я шла между обломков, перелезала через те завалы, которые могла преодолеть… День… ночь… утро… полдня… после полудня я опять упала, но подняться уже не смогла. Смотрела как тучи закрывают небо… ощутила первые крупные капли дождя, стекающие по лицу… попыталась поймать несколько капель губами… и упала в пустоту… долгожданное забвение…

Она подступилась ко мне незаметно, заполнив темноту теплом.
«Держись, Акио!»
Прости любовь, я так больше не могу. Я хочу уйти насовсем…

Издалека донёсся чей-то голос:
- Акио! Акио! Держись, Акио!
Мне не хотелось возвращаться… не хотелось отвечать…

«Вернись, Акио!»
Не могу… этот мир обойдётся без меня! Сколько людей уже ушли насовсем – и ведь мир до сих пор существует. Человеком больше, человеком меньше, какая разница для вселенной? Для остальных людей?
«Вернись, прошу! Те, кто уцелел, очень хотят жить!»
Ну и пусть живут! Отстань от меня! То есть, не то, чтобы я тебя гоню… нет, я вовсе тебя не гоню! Просто я очень устала за пятнадцать лет без тебя, за двадцать лет без него… устала видеть, как сияет его лицо, когда он не со мной…
«Без тебя планета погибнет»
Почему именно без меня?
«Ты единственная, кто по-настоящему любит. Я тебе нужна – и я держусь. Я держусь – и планета держится»
Так только от того, что был один единственный влюблённый, планета не погибла?
«Да, ты одна помогла измученной планете держаться»
Так это тогда, когда я решила прогнать тебя… планета обессилела? И начались разрушенья?
«Именно»
Странно, всего одна лишь любовь и то без взаимности остановила разрушенье… человек ли – сердце мира, вселенной? Может, сердце этого мира – это любовь? И каждый влюблённый хоть на самую малость, хоть на чуть-чуть поддерживает этот мир, оберегает от гибели?

- Акио!!! Акио!!! Акио!!!

«Если ты умрёшь, то все спасшиеся, и Алексантр в том числе, уйдут за тобой»
Он… жив?
«Да»
Желание вернуться охватило меня. Ну и пусть любовь моя безответна! Главное, что мой любимый жив! Главное, увидеть улыбку на его лице! Обменяться с ним хотя бы парой фраз! И уже можно жить!

Телу было холодно в промокшей одежде, но чьи-то тёплые ладони держали мои руки…
Глубоко вдохнув, я открыла глаза. И увидела взволнованного Алексантра.
- Ты очнулась! Как я рад! – искренне произнёс мужчина, - Думал, что свихнусь в этом огромном мёртвом городе! Нашёл кое-где еду, воду. Смог продержаться несколько дней. Но так ужасно, когда ты один! И вдруг я услышал как где-то вдалеке кто-то зовёт меня… Узнал твой голос… Побежал к тебе так быстро, как мог… перебрался через те места, через которые раньше не сумел… упал… встал… побежал… твой голос звучал всё тише и тише… ты всё ещё была так далеко… я понял, что ты вот-вот замолчишь… сильно испугался… за тебя… за себя… ты неожиданно замолчала… всё ещё так далеко от меня…
- Так как же ты сумел найти меня?
- Да я и сам не знаю, почему побежал в эту сторону… нашёл тебя, тормошил, звал, но ты не отзывалась…
Пытаюсь встать, но ноги меня подвели. Упала бы, не подхвати меня любимый…
- Надо выбираться отсюда. И хорошо бы птицу найти…
- Отдохни, а я пока поищу еду, - предложил Алексантр.
- Ладно, - всё равно у меня сейчас не хватит сил на то, чтобы идти.
Прислоняюсь спиной к небольшому обломку. Учёный взбирается на большой завал, оглядывается. Осторожно спускается и скрывается за полуразрушенным домом. Я грустно смотрю на угол здания. Изменится ли что-то, если мы выберемся отсюда? Вряд ли. Да и выберемся ли мы без птицы из этого огромного города?.. Но мой любимый жив и мне не хочется думать о смерти…
Алексантр вернулся вечером, волоча за собой впечатляющих размеров ящик. На руках у учёного висело штук двадцать небольших коробок с питательными и восстанавливающими капсулами.
- Я притащил часть того, что ещё не начало портится. Всё бы не дотащил. Еды надолго не хватит. Найдём ли мы другую, неизвестно. Так что придётся долгое время есть только эти капсулы с противными на вкус смесями, - сообщил он, устало опускаясь на землю.
- Смеси так смеси…
Надо признаться, что еду он выбрал довольно-таки вкусную…
Наевшись, мы решили отдохнуть до утра, а завтра двинуться в путь. Куда пойти, чтоб побыстрее выбраться из города, мы не знали. Да и выберемся ли вообще… Сколько дней мы протянем?
- Питательных капсул хватит на сорок семь дней. Это если нормально питаться. Восстанавливающие лучше приберечь. Мало ли что… Вообще, можно дать тебе одну, чтоб твой ушиб прошёл.
Возражаю:
- Но мы можем попасть в ситуацию, когда нам эта капсула будет жизненно необходима!
- Верно…
Стемнело. Небо украсили звёзды. Я уже засыпала, когда Алексантр спросил:
- Но почему ты ходила по городу и звала именно меня?
Подумав, что может и не быть другого шанса сказать ему, я призналась:
- Потому что я люблю тебя.
- Но ты же ни разу не пробовала моё изобретение! – изумлённо произнёс мужчина.
- А ты, что… следил за мной?
Помявшись, он признался:
- Да, следил.
- Зачем?
Учёный долго молчал, потом ответил:
- Мне было досадно, что ты не желаешь испробовать моё изобретение, не хочешь признавать значимость науки. И я ждал, когда же передумаешь. Чтоб засмеяться тебе в лицо и сказать, что ты глупая девчонка.
- Дурак, я просто люблю тебя…
Он долго молчал. Когда совсем уже поверила то, что Алексантр уснул, мужчина тихо произнёс:
- Если хочешь, я попробую своё изобретение, чтобы полюбить тебя. Я… меня тронуло, что ты хотела меня спасти и искала вместо того, чтоб спасаться самой… я ведь правильно понял: у тебя была возможность выбраться одной?
- Да, ты правильно понял, - о том, сколько таких возможностей я не использовала, умолчала.
Не хочу выставлять себя героиней. Не хочу винить его. Не хочу, чтоб он чувствовал себя виноватым передо мной. Не хочу, чтоб он жалел меня. Я просто люблю его… для моего счастья хватит того, что он жив и может стать счастливым… хотя то, что он может быть счастливым без меня, причиняет мне сильную боль…
- А давно… ты меня любишь?
Поколебавшись, призналась:
- С того дня, как очнулась около двадцати лет назад, - о том, что ради любви к нему вернулась к жизни, промолчала.
- И тебе… - его голос дрогнул, - Не было больно? Ведь я не люблю тебя…
- Почему ты спрашиваешь? Ты и сам когда-то любил по-настоящему. Значит, тебе должны быть знакомы все мои чувства.
- Это было слишком больно… те мучения нельзя назвать настоящей любовью.
- Твоя иллюзия – вот, что нельзя назвать настоящей любовью.
- Даже если это только иллюзия, она всё равно делает людей счастливыми! – в его голосе появилась нотка гнева.
- Ага, они все стали настолько счастливыми, что десятками обрывают свою жизнь! – съязвила я, - Жили себе, жили, но с того самого года, как ты всех их осчастливил, они почему-то стали убивать себя… те, кого удалось спасти, почему-то не благодарили… слышала, кто-то из них впоследствии сошёл с ума, кто-то нашёл способ изувечить своё тело до того, чтоб его нельзя было восстановить, кто-то продолжал жить с унылой миной или приторно счастливым лицом, с которого смотрели пустые безжизненные глаза…
- Ты что… считаешь?.. – его голос дрожал.
Я обдумала то, что невольно сорвалось с моего языка… припомнила все истории о самоубийцах, сведения об их дальнейшей судьбе… вспомнила, когда люди начали убивать себя… это началось в разгар повального увлечения искусственной «любовью»! И тем не менее, я наверняка причинила учёному боль этими жестокими словами…
- Алексантр, прости… я не хотела…
- Ты опять посмеялась над тем, ради чего я живу! – он злился, очень сильно злился. Нет, он был в ярости.
- Алексантр…
- За что ты так жестока ко мне, Акио?! Я не люблю тебя… и всё же ты умудряешься причинить мне столько боли, как если бы я тебя любил! Вот как ты меня любишь, да?! Вот какая она, твоя настоящая любовь?! Вот какая она вообще, эта любовь!
- Не ругай любовь – она приходит, потому что хочет сделать нас счастливыми…
- И это… счастье?!
- Она хочет сделать нас счастливыми. Просто мы не понимаем её, оттого-то и причиняем боль друг другу, себя и ей!
Некоторое время мужчина молчал, потом растерянно спросил:
- Ты что… думаешь, будто и сама любовь может страдать? Будто у неё есть какая-то своя цель? Тьфу, будто она хочет, чтобы люди были счастливы?!
- А почему ты не веришь в это?
- Да потому, что всю мою жизнь я верил в другое! В науку! В прогресс!
- Ну и верь в свою чудесную науку! А я буду верить в то, во что хочу!
- Ты глупая, Акио.
- Как знать, может, это ты дурак?..
Алексантр шумно выдохнул. Шорох. И его крепкие пальцы сомкнулись на моей шее.
- Ненавижу тебя, Акио!
С трудом смогла сказать:
- Это лучше… чем врать… чем навязывать… мне… твою… проклятую… иллюзию…
- Я хочу убить тебя! – он едва сдерживался.
И планета погибнет вместе со мной… мой любимый тоже погибнет… по правде говоря, мне плевать на тех, кто выжил после землетрясений и других катастроф… но мне не хочется, чтобы он умер! Как остановить его? И можно ли? Наверняка, у меня не будет другого шанса сказать ему…
- Прости… за всё… я люблю тебя… и ничего не могу… с этим поделать…
Его пальцы дрогнули. И сжались ещё больше… я задыхалась…
Земля задрожала… что-то с хрустом упало недалеко от нас… похоже, эта планета всё-таки погибнет…
Что-то упало около нас… его пальцы разжались… мужчина отпустил меня… опять что-то упало… и вдруг Алексантр прикрыл меня собой от падающих кусков…

Я очнулась в своей комнате. Или правильнее сказать, проснулась? Россия. Пустая квартира. Моя комната. Всё это до боли знакомо. И я осталась прежней. Хотя… нет, что-то во мне определённо изменилось…
Слезла с кровати, подошла к зеркалу на дверке старого тёмного шкафа, взглянула на своё отражение. Обычная сероглазая и русоволосая девушка. Таких в моей стране очень много. Простое лицо, не лишённое миловидности. И глаза уже не карие… да что ж это со мной такое? Что за наваждение? Сегодняшним утром, вчерашним вечером? Неужели, я так много плакала и страдала из-за моей несчастной любви, что сошла с ума?
И всё-таки… любовь сама по себе это великолепное чувство. Хотя любовь моя не была взаимна, я иногда была счастлива, ловя взгляды любимого, слыша его голос, случайно встречаясь с ним, разговаривая о каких-то пустяках. Да, сама по себе любовь прекрасна. Это мы делаем её ужасной своим отношением, своим непониманием. Понимание любви… придумала же такое! Точно сумасшедшая! А если приглядеться к моему отражению… есть в моей внешности много сходств с Алексантром… Так, нужно срочно залезть в душ и выпустить на мою дурную голову побольше ледяной воды! Тогда-то мои мысли встанут на место!
Проснуться-то проснулась от холодной воды, но мысли о странном сне всё не шли у меня из головы.
Акио, ты хранила верность своей любви двадцать с чем-то лет. Я любила только полгода… нет, только месяц, один счастливейший и горестный месяц моей жизни. А потом я убивала любовь, жившую во мне. Она сопротивлялась, не желая умирать. Я отпускала её, давала ей передышку и снова начинала вырывать её из моего сердца. Это было так мучительно! Для меня… а, может быть, и для неё тоже… мне удалось убить её… в себе… и вместе с нею умерла какая-то частичка моей души… осталась пустота… только пустота и холод…
Я думала, будто ни мне, ни миру не нужна эта любовь. Я очень долго была уверена в этом, но этот сон, эта смелая девушка по имени Акио поколебали мою уверенность. Может, этому миру, моей планете и всей вселенной вообще важна и нужна даже та капля любви, которая на краткий миг поселилась во мне? Пусть это только капля… но все такие капли образуют море и благодаря нему существует жизнь на планете Земля… или даже вся эта вселенная… что если любовь, озаряющая нашу жизнь, и есть сердце мира?

Прости меня, Любовь.
Тебя в себе убила.
Прости меня, Любовь,
Свет жизни, её сила.

Прости за все удары,
Тебе что наносила,
За радостные дары:
Их в сердце погасила.

Прости меня, Любовь,
Полна я недоверья.
Прости меня, Любовь!
Средь веры и неверье.

Тебя я не признала,
И часто отрицала.
Я о приходе знала -
Душа то прорицала.

Прости меня, Любовь,
Опять к тебе взываю.
Прости меня, Любовь,
Ударив... призываю.

Прости, что позволяла,
В тебя швырять словами.
Другим же заявляла:
Я встречи жду меж нами.

Прости меня, Любовь.
Я мёртвой быть устала!
Прости меня, Любовь,
Что я такою стала!

Слёзы смешались с холодной водой, хлынули вниз… Я плакала долго, отчаянно… но потом мне стало легче.

Прости за все ошибки.
Когда-нибудь вернись!
Прости за эти пытки,
Что от меня пришлись!

Странно, что я обращаюсь к тебе, как к живой, думающей и чувствующей силе, Любовь. И всё-таки я верю, пусть на самую каплю, пусть в самой глубине моей души. Я верю, что ты услышишь мое обращение и всё поймёшь!
Но… я говорю только о себе. Так не годится!

Прекрасная Любовь!
Прошу хоть об одном:
О, навести же вновь
Людей, молюсь о ком.

Счастливой я бывала,
Согревшись их теплом.
Чтоб их ты навещала -
Вот я молюсь о чём!

Мне счастье подарили
На жизненном пути
Здесь или века назад…
Молю, путь их освети!

Если всё возможно, Любовь...
Не ждут иль ждут пускай,
Согрей их улыбкою, Любовь,
Всех, кто дарил мне рай!..

Пусть хоть на миг дарили,
Здесь иль сотни лет назад.
Но дверь мне отворили
В счастливый райский сад...

Вода стекала с моего тела… долго я наслаждалась холодными бодрящими струями… и вдруг душа моя успокоилась, заполнилась теплом. Откуда-то пришла уверенность: в моей душе больше не будет пустоты и холода: они навсегда оставили меня.
Спасибо тебе, Акио, ты подтолкнула меня к пониманию! Но что же случилось с тобой? На Земле уже нет твоего Асварилла, твоего Арсвета, твоего Алексантра! Более того, никто и не подозревает, что всё это когда-то было: время, а может и сама планета стёрли все их следы, все упоминания о них. Почему-то мне всё равно, что ни Асварилла, ни Арсвета больше нет. Мне жаль лишь Акио и Алексантра.
Где та вечная жизнь, которую получили люди Арсвета? Нету её. Значит и вас, если вы пережили ту ночь, больше нет… хотя планета всё ещё цела и так же зовётся Землёю. Может, вместе с Акио погибли лишь достижения прежней цивилизации? Может, Акио выжила и другие уцелевшие люди смогли выдержать? Арсвет исчез, но люди продолжали жить? Увы, я не знаю. Впрочем, меня это и не волнует. Мне грустно за Акио и её безответную любовь…

Прошло пятнадцать дней. На душе мне стало легко. Но тот сон всё не шёл у меня из головы… я думала о нём целыми днями… вот и в этот солнечный день весны до того погрузилась в свои мысли, что не заметила идущего мне на встречу человека. Он тоже меня не заметил. Мы налетели друг на друга. От неожиданности я ойкнула, а парень выронил стопку листов, которые нёс в руках. Я покачнула, не успевая сохранить равновесие, он подхватил меня. Наши взгляды встретились.
Карие глаза, немного уже чем у европейцев, другие черты лица… Он… в чём-то очень похож на Акио, отражение которой я видела в зеркале…
Незнакомец не отпускал меня, я не вырывалась. Казалось, прошла целая вечность пока мы смотрели друг другу в глаза… или же прошла целая вечность до того, как наши взгляды встретились…
Ветер неожиданно выскочил, цапнул валяющиеся листы, довольно зашуршал ими. Наваждение пропало так же неожиданно как и появилось.
- Простите! – тихо сказала я и только потом подумала, что он, возможно, совсем не понимает моего языка…
- Всё в порядке, - ответил парень без акцента.
- Но ваши листы…
- Заново отпечатаю. Всего-то делов…
Говорит так, словно давным-давно живёт здесь. А по лицу видно, что кто-то из его родителей с Востока. Пожалуй, незнакомец больше всего похож на японца.
Он присел, начал собирать листы. Я стала ему помогать. Собрала пять листов, посмотрела на строчку верхнего, потом на другую и изумлённо застыла…

«…Небо тускнело. Солнце только что спряталось. Девушка стояла у окна в полутёмной комнате и смотрела из-за туманной занавески на город. В тёмно-карих глазах застыла печаль. В душе свернулась в комочек пустота. Жизни нет. У Акио никогда её не было… И не будет! Она почему-то уверена в этом…»

- Не переживайте, я смогу заново сделать…
- Можно мне… прочитать? – поднимаю на него растерянный взгляд.
- Не думаю, что вам будет интересна эта история…
- Мне уже интересно: с первых прочитанных строк!
Мы встаём, внимательно изучаем лица друг друга.
- Правда, мне очень интересно!
- Ну, вы меня совсем засмущали… - незнакомец и в самом деле был смущён.
- Так это… ваша история?
- Да, я её написал.
- Давно?
- Дня три назад. Впрочем, она придумалась мне ещё пятнадцать дней назад… меня мучила бессонница и вдруг в моей голове родилась эта история… а почему вы спрашиваете?
Смотрю на стопку запачканных листов, которые он бережно прижимает к груди, потом на его лицо.
- Захотела и спросила.
- Разве это так важно?
- Для меня – да! – выпалила я, не задумываясь.
Ветер, у которого отобрали игрушку, сердито ухватился за концы моих волос, швырнул их мне в лицо. Недовольно убираю волосы. Ветер, будто устыдившись своего озорства, уползает прочь. А парню не страшен ветер – его волосы собраны в хвост, из которого выбиваются самые короткие непослушные пряди. Хм, у Алексантра волосы были намного длиннее…
Алексантр… Акио… такое чувство, будто потеряю что-то очень важное, если позволю этому парню уйти… надо задержать его! И есть только один способ.
- Так можно мне… прочесть?
- Они в грязи… как-то неловко давать их вам… - он смущённо потеребил уголок верхнего листа.
- Да я уже к ним прикасалась, когда поднимала с земли!
- И правда, прикасались… вы не торопитесь?
- Нет. А вы?
- На сегодня все дела уже сделал. Присядем где-нибудь?
- Может, вот там? – показываю на ближайшую скамейку в маленьком скверике.
- Хорошо.
Мы подошли к скамейке, сели. Не слишком-то и близко, но и не очень-то и далеко друг от друга. Парень разложил листы по порядку и протянул мне. Я положила сумочку около меня, приняла листы. И начала читать.
Его история… была как две капли воды похожа на мой сон! И обрывалась на том же месте: ночь, землетрясение и Алексантр прикрывает Акио собой. Переживут ли они ту ночь, не известно.
Вздыхаю. Поднимаю взор на автора истории. Тот внимательно смотрит на меня. Наверное, с того момента, как я приступила к чтению. С грустью спрашиваю:
- Почему всё так окончилось?
Он пожимает плечами. Несколько минут мы молча наблюдаем за бабочками на клумбе, расположенной напротив нашей скамейки.
- Вы могли бы дописать…
- Что? – парень поворачивается ко мне.
- Чем всё закончилось.
- Но я не знаю, - грустная улыбка.
- И как это понять? Арсвета и Асварилла больше нет, но планета Земля всё ещё цела… То ли достижения прежней цивилизации погибли со смертью Акио, то ли людям просто не хватило сих на то, чтоб всё восстановить и неумолимое время стёрло все упоминания о том, что случилось два миллиона лет назад?..
Незнакомец вздрогнул и взволнованно произнес:
- Но я же не написал, что всё это было на этой планете да ещё и два миллиона лет назад!
- Ну, мне просто так подумалось… - торопливо вставила я. Чуть помолчав добавила, - Забавное совпадение, верно?
Он кивнул. Какое-то время мы опять разглядывали клумбу, новых бабочек, прилетевших к первым и таким аппетитным цветам.
- Я – Акира, - неожиданно представился парень.
- Чем-то похоже на имя Акио!
Акира кивнул. И продолжал с надеждой смотреть на меня. Кажется, ему не хочется, чтобы мы просто так расстались. Почему-то мне тоже не хочется уходить. Хочется ещё раз встретится с этим человеком, которому придумалась та же история, что приснилась мне. Да ещё и в одну и ту же ночь!
С улыбкой представляюсь:
- Александра, - и изумлённо замираю.
Это же…
- Похоже на имя Алексантр, - с удивлением и даже некоторой толикой радости отметил парень.
- Да…
Мы ещё долго сидели молча. То встречались взглядами, то нарочито внимательно рассматривали сквер и клумбу напротив нас.
- Знаешь, я давно хотел сказать тебе…
Судя по моим часам – мы сидим тут не более двух часов.
Я удивлённо уставилась на него.
- Ну… я оговорился… - Акира сильно смутился, - Но вообще-то… сам не знаю почему… у меня такое чувство, будто я давно тебя знаю…
В тот миг подобное чувство появилось и у меня. Его глаза… совсем не серые, но такие знакомые… лицо другое, но что-то в нём прежнее, такое родное…
- А ещё мне почему-то кажется, будто я давно хотел тебе кое-что сказать, но почему-то успел… странно, да?
- Нет… - я протянула ладонь к его лицу, но когда уже вот-вот должна была коснуться его щеки, остановилась. Так и замерла.
Потому что неожиданно поняла…
Я его люблю!.. Я уже давно его люблю! Моего Алексантра!
Вот, очередной приступ сумасшествия. Сейчас он отведёт мою руку, встанет и навсегда уйдёт. Этот город большой. До сегодняшнего дня мы ни разу не встретились. Скорее всего, мы больше не увидимся в будущем…
- Я давно хотел сказать… ну, хотел сказать с того самого мгновения, как тебя увидел… увидев тебя опять, я наконец-то понял, что я… ох, что за бред я несу!.. – он порывисто сжал мои пальцы в своих ладонях, - Я люблю тебя! Пусть это странно, нелепо, неожиданно, бредово, но я…
- И я тебя люблю!
- Смотри, ещё одна сладкая парочка! – отметил откуда-то сбоку хриплый мужской голос.
- Судя по их реакции, они давно знакомы, но раскрыли свои чувства только сейчас… - мечтательно отметил женский голос.
Парочка пенсионеров, старик и старушка, бесцеремонно наблюдали за нами.
Я поспешно вырвала свою руку, подхватила сумочку и бросилась прочь…
Акира догнал меня. Судя по пустым рукам, он оставил свою историю на скамейке. Похоже, так не хотел меня отпускать, что совершенно забыл о тех листках.
- А наша история?..
- Наша история? – он недоумённо поднял брови.
- Ну, та, благодаря которой мы познакомились…
Парень оглянулся.
Любознательная бабулька торопливо семенила к брошенным листам. Дед, судя по всему, её муж, быстро шёл рядом и смущённо шептал, что, мол, читать чужое не хорошо. Вдруг там любовное письмо? Едва он это сказал, как в глазах пожилой женщины загорелось пламя интереса. Она быстро преодолела оставшийся отрезок пути, цепко схватила стопку грязных листов. Её муж посмотрел на нас и, виновато улыбнувшись, развёл руки в стороны.
- Я могу опять распечатать эту историю. Однако меня сейчас больше интересует другая история… - Акира серьёзно взглянул мне в глаза.
- Пожалуй, меня тоже больше всего интересует наша новая история, - призналась я.
- Наша новая история? – недоумённо переспросил он.
- А может, просто история. Первая. Или, быть может, не первая. Но самое важное, чтоб это была наша история.
Парень счастливо заулыбался. Чуть поколебавшись, протянул мне правую руку. Я протянула ему свою руку. Наши пальцы сплелись. Забыв о брошенных листах, мы куда-то пошли. Улыбаясь. А потом и вовсе побежали. Просто мне было так легко и радостно на душе, что хотелось улыбаться, смеяться и бегать! И ему, похоже, тоже…

А двое когда-то под небом бежали,
Ветер трепал волосы их на бегу…
Остановившись, когда уставали,
Он говорил ей, она говорила ему…

Как изменилась под небом жизнь,
Раньше бывшая одной, неизменной!
За спокойную жизнь теперь уж борись.
А лучше: услышь голос вселенной!

Долго бежали… в руке рука…
Путь освещал сиявший рассвет…
Нежных слов радость звука,
Глаз их влюблённых свет…

И в изменённой жизни
Очень менялись дни.
Грустно было Отчизне,
И мы бывали одни…

В каждой новой жизни –
В каждом новом дне –
В каждой новой Отчизне –
Путь от меня к тебе!

И в мгновениях вечности
Встречает твою моя рука.
Путь одной бесконечности –
И наша с тобой тропа.

Снова мы расставались,
Гас свет в наших глазах.
Где-то в выси оставались,
Там, где неведом страх.

И от звезды к звезде,
И над родной Землёй -
Вместе мы шли везде.
Вместе мы шли с тобой…

И в каждом новом дне
Душа давала нам
Сон о нашей тропе –
Подарок нашим мечтам…

Как бы ни долог был путь,
Но помнит тебя душа.
Милый, меня не забудь.
Милый, я снова пришла!

Выбрали вечность встреч,
Выбрали общий наш путь.
Разная, разная речь…
Главное, чтоб вернуть:

Чтобы опять с тобой
Вместе к рассвету бежать,
В руке рука, да голос твой
Снова бы мне услыхать!..

Глициния, мне очень понравилась ваша история (и стихи тоже). Она прекрасна, как и её герои. Продолжайте писать.

Я прочитала в первый раз "Последний влюблённый". Мне понравилось переплетение фантастики с реальностью, понравился стиль Вашей прозы, хороший язык и, главное, пронзительность изображённых чувств героев. Понравилась концовка. Замечательное чувство осталось после прочтения. Радость, удовлетворённость, вера в хорошее.