Пробовала написать что-то похожее на японскую женскую прозу периода Хэйан (794-1192). Использовала переводы стихов того периода + одно-два из стихов прежнего периода, Нара. Т.е. из переводов:
Манъёсю - антология предыдущего Хэйану периода, Нара.
Кокинвакасю - антология периода Хэйан.
Повесть об Исэ - период Хэйан
Повесть о старике Такэтори - период Хэйан
Поэтический турнир, проведённый в годы Кампё (889-898) во дворе императрицы - тоже Хэйан.
Интересно узнать мнение о моей истории и тех, кто читал что-то из женской прозы периода Хэйан, и тех, кто не читал.
Хару (Весна):
Грустна моя дорога на земле,
В слезах и горе я бреду по свету,
Что делать?
Улететь я не могу,
Не птица я, увы, и крыльев нету.
Прекрасна цветущая сакура, но недолог век её цветков. Вот и осыпались её лепестки. Вот и истаял дым погребального костра. Куда теперь попала моя бедная мама? В рай ли? В ад ли? Одно хорошо: теперь думы о моём отце перестанут её тревожить. Не будут промокать рукава её одежд каждую ночь. Но и тепло ласковых маминых рук более не ощутить мне.
Я с грустью смотрела на сад. Слуг почти не осталось: они не захотели служить обедневшим господам. Сад зарос. Дом разрушался. Ужасен и печален каждый одинокий день в таком строении.
Мама говорила: отец мой был прекрасен как принц Гэндзи. Но я не думаю, что Гэндзи прекрасен. Да, он превосходил всех в искусствах танца, стихосложения, изготовлении благоуханий, каллиграфии, игре на музыкальных инструментах. Да, он одевался изящно и внешность имел необыкновенную. Но будучи влюблённым в свою жену Мурасаки, этот мужчина продолжал захаживать к другим женщинам. Как она страдала, бедняжка! Впрочем, не она одна. Так уж сложилось в этом мире, что жизнь женщины – это жизнь страданий…
И снова мои рукава промокли от слёз…
Обессилев, уснула. И снился мне императорский дворец. Дамы в прекрасных многослойных нарядах. Нижние кимоно, от которых видны только края, и верхние кимоно подобраны со вкусом. Ширмы, расписанные деревьями и цветами, украшенные прелестной каллиграфией. Роскошно обставленная комната. Я сидела в ней. За ширмой сидел какой-то мужчина и играл на флейте. Какие дивные звуки извлекал он из своего инструмента! И вот вошёл мальчишка-паж. В руках поднос. На нём сложенный лист красной бумаги с золотой пылью и прелестная ветка сливы с красными цветами. «Письмо от наследника престола!» - провозгласил посланник. Мужчина оборвал игру, взял поднос, передал мне. «Дочка, ты ему понравилась. Как я счастлив!» Я знаю, что ты счастлив. Быть может, я стану матерью нового наследника, потом – матерью императора. О, какой очаровательный почерк у наследного принца. Очарованьем и страстью веет от его горячих строк, от искусно сложенного стихотворенья. Я подбираю красивый лист бумаги. Растираю тушь. Мне полагается ответить. Сказать, что я не верю, что всё меняется в этом мире и сердце наследника – не исключение. Хотя на самом деле я хочу написать, что люблю его, что он прекрасен.
Чей-то голос издалека. Вот и улетел словно потревоженная птица мой сон. Ох, не знакомый голос! У ворот. Сбежать и спрятаться. Нужно как можно дальше спрятаться…
Забилась в тёмном углу. За какими-то старыми вещами. Чужаки бродили по моему дому, негромко разговаривая между собой. Яркий аромат коснулся меня: среди них есть аристократ. Что лучше – попасться аристократу ветренику или в руки разбойникам? Не знаю. О, только бы не нашли меня!
Словно пена на воде,
Жизнь мгновенна и хрупка,
И живу я, лишь молясь:
О, когда б она была
Прочной, крепкой, что канат!
Преданная кормилица вышла к вторгнувшимся в мой дом. Умоляла уйти, просила ничего не трогать, призывала на помощь богов. Из её сбивчивых слов трудно было что-то понять. Бедная женщина! Ты не выстоишь против них и себя погубишь!
И вот кто-то приближается к моему убежищу. Ближе запах его духов. Отодвигает короб, за которым пряталась. Мне остаётся только заслонить лицо рукавом. Неприлично показываться мужчине…
Ласковый голос, нежное касание. Когда-то это сгубило мою маму. Мне страшно, мне горько, мне стыдно, мне душно! Звон в голове. Мир тускнеет. И уплывают вдаль его лицо, звуки чьих-то голосов. Неужели, я погибаю?.. И скоро смогу увидеть ту, что привела меня на свет?..
Так непрочна она,
Парча алых листьев осенних!
Только иней с росой
наконец-то выткут узоры,
как уже всё порвалось, распалось…
Прикосновенье нежных ладоней. Мама, это ты! Мы встретились с тобою, мамочка!
Открываю глаза. Надо мной склонилась взволнованная кормилица. Значит, жизнь моя не окончена. И долгожданная встреча с самой близкой, с самой дорогой мне не состоится. Слёзы бегут по щекам.
- Не плачь, моя милая Хару! Всё плохое осталось позади, - уговаривала меня добрая женщина.
Мои слёзы не кончались. И из её глаз брызнули слёзы.
- Хару, теперь пришла и твоя весна!
- Они ушли? – вспомнив о чужаках, - испуганно спросила я. – Скажи, кормилица!
- Они вернутся. Хвала богам, они вернутся.
- Да что же это такое? – от ужаса перестала плакать. – К чему им нарушать наше уединенье?
- Возрадуйся, Хару. Твой отец разыскал тебя. Он более не оставит тебя. Ты переедешь в столицу. Будешь жить в богатой усадьбе. Носить прекрасные наряды. Твой отец – один из лучших музыкантов – поможет твоей игре стать более совершенной. Даст все необходимые знания, которые нужны девушке твоего круга. Он проведёт обряд одевания Мо…
- Но я не хочу в Киото! Не хочу уезжать отсюда!
- Глупышка, ты даже не представляешь, какое счастье подарили тебе боги!
Но я не хотела такого счастья! Я так желала увидеть маму ещё раз! И вот, мне не удалось уйти. Мне нужно жить, жить в этом ужасном и печальном мире, полном страданий!
Отчаяние моё было безутешно. Я пряталась в углу комнаты или лежала на своём ложе. Мне было страшно! О, как мне было страшно жизни, расставанья с домом, где я родилась и провела свою короткую и грустную жизнь. Верно, вырастающим птицам так же печально покидать родноё гнездо.
Отец вернулся. Захотел поговорить со мной. Долго сидел, пытаясь меня разговорить, потом отодвинул старую ширму, разъединявшую нас. Вскрикнув, спрятала лицо за рукавом. Как стыдно: мужчина увидел моё лицо!
- Ты очень похожа на меня, дочь, - голос его потеплел. – И очень красива. Лучшие кавалеры столицы будут страдать, заслышав о тебе. Пожалуй, сам наследник престола потеряет покой. Возможно, ты станешь его любимейшей наложницей, затем женой и матерью его первого сына.
Все девушки моего круга мечтали о том, чтоб родить императору наследника. Но я не мечтала. Мне только бы увидеть маму! Мою любимую маму! Хоть разок! Хотя бы мельком во сне!
Вскоре за мной приехала повозка. Меня не спрашивали, хочу ли я переехать в столицу. Отец, слуги, и преданные мне, и сопровождающие моего родителя – все они радовались, пророчили мне блестящую судьбу. Но подарки судьбы не вечны. Рано или поздно они исчезнут. Так отчего же люди мечтают о них, как о величайшей драгоценности? Я бы очень хотела спросить это у верной кормилицы, но не осмелилась и вошла в повозку. Дверь закрылась за мной, отделив меня от мира и от моего прошлого.
Я лишь пыль на ветру,
что мчится, покоя не зная,
не известно куда, -
и неведомо мне, скитальцу,
где найду пристанище в мире…
Так сказал какой-то поэт о себе. Однако слова его, застывшие в сборнике, были как будто и обо мне…
Дорога была долгой, утомительной. Я прислушивалась к разговору слуг, к пению ветра и шелесту листвы. Однажды, не удержавшись, чуть-чуть приоткрыла окошко и выглянула в щёлку. Боги, как красиво! Я впервые вижу настоящие реку и горы! Не на ширмах, не на картинках к старинным повестям, а так, какие они есть на самом деле.
Весенний дождик
На воде
Узоры ткёт,
А горы
В зелень красит.
Так говорилось в одном из прочитанных мною стихотворений. Я и представить не могла, что это может быть так прекрасно.
О, нет, ничто
С весною не сравнится.
И если б знать,
Как время это
Навсегда продлить…
Грусть, лёгкая и нежная как весенний снег. И такая же короткая. И точно так же красивая. Впервые мысль о расставании с домом перестала причинять мне боль. Вспомнились десятки стихотворений. А глаза неотрывно следили за подплывающим, поравнявшимся со мной и уплывающим вдаль от меня пейзажем.
Очередная остановка. Путь. Сокровище за окном. Темнеет. Вечер. Луна. Какая-то усадьба. Вот отец, вышедший из своей повозки. Вот хозяин усадьбы, выбежавший ему на встречу. Облако, прикрывшее луну, уходит. И в лунном свете я могу разглядеть лицо хозяина. Он молод и красив собой. Хотя одет попроще, чем мой отец. И как он вежливо разговаривает с моим родителем. О, заслышал обо мне, оживился. Ах, он смотрит в сторону моей повозки! Надо спрятаться. Как сердце бьётся. Кажется, оно вот-вот выскочит из груди. Он не должен был увидеть меня через щель, да ещё и ночью, но мне страшно.
Хозяин отправил кого-то, чтоб приготовили для нас комнаты. Затем меня провели в дом, пряча от слуг и от знакомого отца. Ночью я не могла уснуть. Слушала доносившиеся издалека звуки: это мой родитель и хозяин играли и любовались луной. Мне нельзя было показаться и уж тем более присоединиться с ним. Можно было только наблюдать издалека и слушать. Что ж, такова женская доля.
Поутру хозяин прислал мне стихотворение, записанное изящным почерком на синей бумаге:
Хоть говорят:
«Не уходи, помедли»,
Весну не удержать.
Прощанье
Так печально…
Отец настоял, чтоб я ответила на послание. Взяв кисть, я написала на поданном им листе:
Ах, если б навечно
Рукава пропитались
Ароматом сливы…
Уйдёт весна,
Но память сохранится.
Меня со всеми осторожностями провели к повозке. Я вошла в неё. Дверь закрылась, отделяя от меня ещё один кусочек жизни, уходящий в прошлое. Мы продолжили путь.
Добрались наконец до усадьбы отца. Проводили меня в мои новые покои. Молоденькие красивые прислужницы шумной стайкой окружили меня. И наперебой стали засыпать меня похвалами:
- Ах, какая у вас белая кожа, госпожа!
- Ах, как черны и длинны ваши прекрасные прямые волосы!
И увели меня переодевать в новые наряды.
Время шло. Я совершенствовалась в игре на кото и бива. Изучала образцы каллиграфии, принесённые мне отцом. Училась подбирать ароматы. Разучивала стихи из антологий и семейных сборников. Все наперебой восхищались мной. Я была единственным ребёнком у богатого аристократа. Порой в моё сердце проникали злые и обиженные мысли: «Не будь я единственным его ребёнком, разве стал он разыскивать меня?».
Дни текли. Отец всё более и более гордился моими успехами. Ранее он строил планы, кто из аристократов достоин того, чтоб стать его зятем. Теперь же начал подумывать о том, чтоб ввезти меня во дворец. Говорили, что наследник престола уже всерьёз увлёкся одной из своих наложниц. «И что же? – читалось на лице моего отца, - Так же спокойно, как оставил предыдущую, он оставит и эту. И что до того, что они произнесли любовную клятву? Он легко произнесёт её для тебя, Хару. Ты прекрасна. Ты займёшь всё его сердце, всю его душу и более никого не пропустишь туда. Придёт время, когда ты родишь нового наследника престола. А я смогу тогда серьёзно влиять на императора».
Провели обряд надевания пояса Мо: теперь я стала взрослой. Неожиданно у меня объявилось множество поклонников. Они жаждали взглянуть на меня хоть украдкой, убедиться, так ли я красива, как обо мне говорят, проверить, так ли я талантлива, как шепчут слухи. Полагаю, отец был не последним, кто приложил руку к распространению этих слухов.
Каждый день мне приносили десятки посланий от воздыхателей. Я не хотела даже смотреть на написанное. Отец читал все послания. И подавал мне письма от тех, кого считал достойными, настаивал, чтоб ответили на них.
- Чтобы эти господа не сочли тебя жестокосердной, - говорил он.
- А другие сочтут, - заметила я из-за разделявшей нас ширмы.
- Что нам до них? – проворчал мужчина.
- Но отец, разве не мечтаешь ты, чтобы я отправилась во дворец? К чему мне отвечать этим господам?
- Чтоб они больше говорили о тебе, чтоб больше хвалили тебя. Тогда и наследник престола сочтёт тебя интересной.
Он был очень расчётлив, мой родитель. Да и понятно: кто из аристократов, не мечтает стать отцом любимой жены императора? Дочек много, быть может, император разделит сердце меду ними всеми или частью из них, но наследником станет только один из его сыновей.
Я жила, не зная любовных терзаний, не ведая горя, всегда сыта и нарядно одета. Служанки исполняли все мои просьбы. Отец подыскал мне свитки с повестями. Я читала истории, разглядывала картинки к ним. Мне казалось, что так всегда будет…
Однажды я играла в Го с Аой, самой интересной и забавной из моих служанок. Вдруг со двора донёсся какой-то шум. Мы испуганно прислушались.
Молодой мужской голос кричал о состязании, моём отце… ох, что-то случилось с отцом! Говорят, сейчас его внесут в дом. Он даже ходить не в силах? Боги!
Я выскочила из дома, пробежал сад, подскочила к воротам. Вот какие-то люди внесли на руках моего отца. Лицо его исказилось от боли. Да что с ним? Отчего?
Бросилась к отцу, что-то кричала ему… кажется, просила не умирать… Нёсшие его изумлённо остановились, во все глаза разглядывали меня. Лицо родителя на сей раз исказилось от гнева. Запоздало вспомнила о приличиях. Ахнула, закрылась рукавом. И, спотыкаясь, бросилась в дом прятаться. Под ноги что-то попало. Я запуталось в полах кимоно. Упала. Было больно, но ещё сильнее были стыд и досада. Прибежали служанки, подняли меня, увели в дом. И, сетуя на мою неслыханную глупость, на моё потрясающе бесстыдное поведение, переодели в чистые одежды, обработали царапину на моей руке. Я то и дело спрашивала, как мой отец, сильно ли он пострадал, будет ли жить. Кто-то из служанок, вняв моим мольбам, уходил проверить. Но пока никаких внятных ответов не приносили. Неужели, он умрёт, как и мать? Не так давно он был не интересен мне, не нужен и вот – несчастье, а сердце моё кричит от горя, от страха за него…
Мои глаза увлажнились. Рукава, в которых прятала лицо, стали промокать от слёз.
Текуч, изменчив
Этот бренный мир.
Тело – лишь
Роса, повисшая
На летних травах.
Служанки напрасно пытались меня успокоить. Я разозлилась от их ласковых слов, от уверений, что всё будет хорошо. Прогнала их всех, даже любимую мной Аой. Долго лежала, задыхаясь от рыданий. Тревога мучила меня, разъедала моё сердце. Не выдержав, я поднялась. Вытерла слёзы. И побрела по зданию, прячась за ширмами, в то крыло, где находились покои отца. Не дойдя, испугавшись шума беготни и чьих-то взволнованных голосов, спряталась за одной из ширм. И стала вслушиваться, надеясь хоть что-то понять о состоянии отца.
Я долго стояла, ничего не понимая. Сердце разрывалось от отчаяния и страха. Неожиданно послышались шаги. Кто-то быстро шёл. По направлению к тому месту, где пряталась. И шаги были не женские, мужские. О, я и так сегодня опозорилась! Что подумают обо мне люди, если я опять покажусь незнакомцу?.. Как долго будут говорить о моём лёгкомыслии, моём бесстыдстве, торжествуя от злости.
Метнулась. Надеясь скрыться, пробежала между ширмами. Сейчас будет заветный проход...
И натолкнулась на опередившего меня. Отшатнулась, запуталась в полах кимоно. И упала бы, не поддержи меня незнакомец. Невольно взглянула на него. У него была простая, ничем не примечательная внешность. Такими же были и его одежды. Но когда наши взгляды встретились, сердце моё замерло на миг, а потом забилось очень быстро. Он держал меня осторожно и нежно. И смотрел на меня… О, боги, что я натворила! Показалась мужчине, оказалась близко к нему. И ничто не разделяло нас! Ни единой ширмы не было между нами! Если несчастье не убьёт моего отца, то известие о моём дрянном поведении точно это сделает! Или он разозлится и убьёт меня!
Рванулась, готовясь пинаться, кусаться и царапаться, если юноша не отпустит меня. Не важно, что дамы так себя не ведут!
Но незнакомец сразу же отпустил меня. Я подхватила одежды, чтоб не мешали бежать и бросилась прочь. Запоздало мне полетело вслед:
- Вас не просто так назвали весною, госпожа Хару… вы прекрасны, как весна!
Я добежала до моих покоев, забилась в какой-то тёмный угол. И до вечера просидела там, сжавшись в комочек. То ждала, когда набегут стайкой служанки и начнут укорять меня за новый дурной поступок, то тряслась, воображая, что тот юноша незаметно крадётся ко мне, то боялась, что вот-вот в комнату ворвётся разгневанный отец… Очень хотелось оказаться подальше от Киото, в каком-нибудь горном монастыре. Закрыться там в маленькой келье, до конца моей жизни молиться милосердному Будде, умоляя его о прощении. О, что я наделала! Что я наделала!
Вечером явилась Аой и, подбадриваемая молоденькими служанками, вытащила меня из моего плохого укрытия. Я ждала упрёков, укоризны. Но им не было известно о моём проступке. К тому же они принесли радостную новость: повреждения отца не столь серьёзны, как остерегались ранее. Мой родитель выздоровеет. Он будет жить! Боги, какая радость: мой отец будет жить! О, как я благодарна вам, боги!
Меня накормили, оставили одну. Я легла на моё ложе, накрылась одеждами. И уснула бы, не подойди ко мне Аой.
- Госпожа, прочтите это послание, - таинственно сверкая глазами, попросила девушка.
- Отец…
- Нет. Тот юноша, который влюбился в вас…
Тот юноша? Боги! С тех пор, как я выскочила из-за ширм и налетела на него, он не успокоится и будет ежедневно слать мне любовные письма. А если ещё и умрёт от нераздельной любви и неугасимой страсти? К моим грехам добавится и грех за его смерть. Мало мне того, что я родилась женщиной, так ещё и это! А как довольны будут сплетники, как счастливы они будут, приговаривая: «Ах, какая жестокая! Ах, бессердечная!»…
Отвернулась от служанки, закрыла лицо рукавом. Она не отставала, молила взглянуть на послание, ответить.
- Иначе он будет думать, что вы, моя госпожа, жестокосердная! – предупреждала девушка.
Аой и так и эдак убеждала меня. И добилась-таки своего. Я согласилась взглянуть на это послание, а более – ничего. Забуду его строки, как строки иных, чьи письма читала прежде.
Бумага была красива, но ещё красивее оказался его почерк:
«Если б достался мне напиток бессмертия, я взобрался бы на гору в провинции Суруга. Открыл бы сосуд и зажёг бы подаренную богами жидкость. Она горела бы вечно и так ярко, как горит теперь в моём сердце любовь к вам.
Не встретиться нам вновь!
К чему мне жить на свете?
Погас твой дивный свет.
Увы, напрасный дар –
Бессмертия напиток»
В тех письмах, что читала прежде я, с принцессой Кагуя меня ещё не сравнивали. А его почерк… как у человека, не примечательного внешне, может быть столь восхитительный почерк? О, у этого юноши должна быть необычайно тонкая душа…
- Напишите ему хотя бы строчку, госпожа! – умоляла Аой.
Видно, очень трогательно просил он её передать мне посланье.
- Он сочтёт меня легкомысленной!
- Одну только строчку! Он будет очень счастлив! – не отставала от меня служанка.
Но на сей раз я не поддалась на её уговоры. Хотя мне и самой очень хотелось написать ему ответ. Ох… если я не отвечу, он подумается, что хотя бы крохи благоразумия у меня остались. О, что же я натворила! Что натворила сегодня!
Отец мой поправился, но беспокойство не оставляло меня. Я мечтала, чтобы незнакомец забыл о моём постыдном поступке, о том, как я выглядела. И одновременно злилась, что он больше ни разу мне ни написал. А написать самой было нельзя. Да и не будь это столь предосудительным, мне не было известно, кто он и откуда, так как я могла ему хоть что-то написать?
Как набирают силу
Летние травы,
Растёт любовь.
Пусть скрыта будет
Дымом от курений.
Мне ежедневно слали письма те, чьи послания мне были не нужны. И порой родитель мой принуждал меня отвечать. Увы, я не могла написать тому единственному, кому хотела…
Настанет вечер –
Горю светлее светляка.
Но огонь души
Не виден никому –
И оттого так холоден любимый.
Ещё недавно я завидовала героиням повестей, мечтая испытать любовь. Теперь я чувствую её. И мне так горько, как было им.
Ещё безнадёжней,
Чем цифры писать
На текущей воде,
Любить человека,
Что не любит тебя!
Однажды отец вернулся из дворца с сияющим от радости лицом. Едва только бросив на него взгляд сквозь штору между нами, поняла, что мной заинтересовался наследник. И тотчас получила словесное подтверждение моей догадке. Любая девушка моего круга, услышав это, несказанно бы обрадовалась. А я почувствовала глубокую горечь: теперь мне не быть с моим любимым.
На следующий день принесли письмо от наследника.
- Пришла и ваша весна, госпожа Хару, - как ни старалась Аой, я поняла, что служанка очень сильно мне завидует.
Но моя весна, наоборот, закончилась… и лето моё окончилось. Сейчас в моём сердце осень.
И я – как эти листья. Принесённая в жертву честолюбию своего отца и мимолётному развлечению наследного принца. Нет, я не питала надежд стать самой любимой его наложницей, затем – его женой. Ведь только одна станет матерью нового наследника. И что же другие?..
Вот уже оговорили дату, когда я войду во дворец…
Только раз полюбить –
И столько печали.
Какие же муки –
Кому довелось
Многих любить.
Отец сиял от счастья, служанки наперебой поздравляли меня. Они говорили о весне, а для меня уже была зима. Однажды на рассвете бессонной ночи ко мне подошла подозрительно притихшая Аой.
- Госпожа, не знаю и как поступить… - произнесла она, пряча глаза.
- Опять тебя уговорили стать посланницей? Тебе не совестно таскать мне все эти ворохи ненужных писем?
- Я знаю, каково любить без ответа… - её голос стал почти не слышным.
Так вот отчего… у тебя милосердное сердце, Аой. Но как же ты жестока со своей госпожой!
- Знаю, что не должна отдавать вам это письмо, но мне кажется… вы его ждёте…
- От того, кто увидел моё лицо? – сажусь на постели.
- От него.
Протягиваю руку и принимаю заветное послание. Вглядываюсь в любимый почерк.
«Я хорошо понимаю, что для вас, госпожа Хару, лучше, чтоб я молчал. День за днём я увлажнял рукава моих одеяний. И перенёс невыразимые словами муки, принуждая себя не напоминать вам о моём существовании. Теперь вас ожидает во дворце наследник… простите, я не смог сдержаться… хотя бы раз скажу о чувствах, которыми переполнена моя душа. О, нет, я ни в чём не упрекаю вас, госпожа Хару!
Уже почти я умер.
Хотел бы только знать:
Вернусь ли к жизни,
Если тебя увидеть
Мне придётся?
Я не имею права просить вас о встрече. Простите меня за дерзость, моя прекрасная весна! Я постригусь в монахи и уйду в горы. И до конца жизни буду молиться за вас, но более ни чем не потревожу вас!»
Слёзы легли на иероглифы, написанные милой рукой. Сердце болезненно сжалось. Я приготовила тушь и, выбрав алый лист бумаги, написала на нём:
«Хоть сплю,
Хоть бодрствую –
Всё вижу его.
Чтоб ни случилось –
Разве сердце его забудет?»
Аой забрала послание, спрятала в рукав и быстро ушла. С грустью опустилась я на ложе. И спрятала заплаканное лицо в одеждах.
Служанка принесла ответ так быстро словно мой любимый поджидал у ворот усадьбы. А может, так оно и было. Дрожащими руками взяла драгоценное письмо. Слёзы застилали глаза, и я не сразу смогла прочесть послание:
«Люблю тебя –
И всё тут.
Скитается душа…
И уцелеет от меня
Пустое тело»
В ответ послала:
«Чуть смежила глаза,
Увидела: иду
К желанному на встречу.
Пусть та дорога
Явью станет»
И вновь Аой ускользнула с письмом. И снова я, трепеща, ожидала ответа.
Но она вернулась без письма. Сообщила, что слуги начинают просыпаться и мой любимый ушёл, чтобы не навлечь на меня подозрений. Целый день я была сама не своя. Была уверена: он придёт ночью. Он должен прийти!
И сердце не обмануло. Стемнело. Все легли спать. Накатилась тишина на усадьбу. Разве что цикады продолжали петь. Их жизнь коротка, но пока она длится, цикады поют. Любимый шёл неслышно, но аромат его одежд помешал ему явиться не замеченным. Вот он нерешительно замер у ширмы, заслонявшей моё ложе. Мне слышно его дыханье. Моё сердце рвётся из груди к нему. Вот, решившись, юноша обходит ширму и останавливается около меня. Тихо рассказывает о том, какими безрадостными были дни после нашей встречи. Мне полается убежать, позвать служанок. Вместо этого слушаю его. И хотя прячу лицо в рукавах, преград между нами нет. Сердце женское – не камень. Он оказывается на моём ложе, и мы произносим любовную клятву:
- Чтоб нам в небе птиц четой неразлучной летать, чтоб нам на дереве раздвоенной веткой расти!
Ночь подходила к концу. Ему бы уйти незамеченным, но он, поднявшись, подхватил меня на руки:
- Я хочу унести мою весну с собой.
А мне… мне бесстыдной хотелось с ним…
Любимый вынес меня из моих покоев, двинулся дальше. Вот, он выбрался из усадьбы. Счастье было так близко…
Дальше всё смешалось. И сад, и заря, и улица, и крики, и погоня… нас настигли. Меня вырвали из его рук. Оттащили от него. Мои крики, мои рыданья никто не замечал. Меня где-то заперли. Я плакала, отказывалась от еды. Умоляла служанок, которые изредка приходили ко мне, сказать, что стало с ним. Они молчали, отворачивались, презрительно молчали. Я опозорила себя. Но мне не важно, что будет со мной, что скажет наследник, когда ему расскажут. И только верная Аой, принеся мне обед на следующий день, ответила:
- Наследник так разгневался, узнав, что приказал его казнить.
Что-то оборвалось во мне, что-то умерло от этих слов. Есть ли где-то в этом мире страна, где женщине позволено самой решить, кто станет её мужем? Будет ли где-нибудь когда-нибудь такая страна? О, как счастливы должны быть девушки и женщины в ней!
Я отказывалась от еды. Рукава моих кимоно никогда не просыхали от слёз. Или я доведу себя до голодной смерти, или вымолю позволенье принять подстриг, чтоб до конца моей грустной жизни молится о любимом. А не позволят мне – так я сбегу в ближайший монастырь и упрошу монахов. Я не хочу жить в этом суетном мире. Вообще не хочу жить!
Через несколько дней отец велел насильно меня накормить. Вырывалась и плакала. Даже самые жестокосердные, смотря на меня, начинали плакать.
Боролось против каждого кусочка пищи, сражалась с жизнью, которая стала мне не нужна. Молилась, чтоб боги сжалились надо мной и отобрали мою жизнь или помогли стать монахиней.
Не знаю, день тогда был или ночь. Мне было всё равно. Тело лишилось сил. В голове осталось мало мыслей. Вошёл отец. Долго молчал. Наконец заговорил со мной. Он с того неудачного побега не приходил ко мне, не отвечал на мои послания, которые ему передавала с добрыми людьми.
- Перед казнью он сложил стихотворение…
Ушёл! Растаял с дымом костра! Если и была какая-то крохотная надежда в душе моей, теперь её не осталось. О, за какие прегрешенья в прошлых жизнях мне досталась такая злая доля?!
Родитель мой молчал ещё дольше, чем прежде. Затем добавил:
- Стихотворение тронуло присутствующих. Его передали наследнику.
Мужчина прочёл строки любимого. Увы, стих был на китайском языке, а женщин не учат китайскому, считая, что нам вредно его знать.
- Наследник, когда ему передали эти слова, прослезился. И приказал помиловать приговорённого.
Резко сажусь. И тут же падаю на бок: ослабшее тело не может даже сидеть.
- О, том, что ты сделала с собой, наследнику престола тоже рассказали.
С трудом приподнимаюсь и умоляюще смотрю в глаза родителя. Каким будут дальнейшие его слова: подарит ли он мне жизнь или убьёт?
- Наследник отправился к своему отцу… И высочайшим приказом этот мальчишка, которого следовало бы убить, обязан стать твоим мужем. Через двенадцать дней я должен угощать его как своего зятя.
Слёзы радости потекли по моим щекам: боги милостивы ко мне!
- Какая же ты глупая, Хару! – мрачно проговорил мой родитель. – Жизнь изменчива. И человеческое сердце тоже. Любовь так часто проходит и порой от неё не остаётся и следа. Сейчас твой любимый желает быть с тобой, но где он захочет быть через несколько месяцев? Через год? Через несколько лет? – вздох вырвался из его груди. - Я велю, чтоб тебе принесли поесть… - и мужчина направился к выходу.
- Прости, отец!
Он промолчал.
Мир изменчив и сердце человеческое тоже изменчиво. Но я хочу, чтоб хотя бы на несколько мгновений в моей жизни настала весна!
А лёжа в объятиях мужа, подумала: не меньше моё желание хотя бы на мгновение побыть чьей-то весной!..
Много вёсен прошло
С тех пор, как впервые на ветках
Расцвели те цветы, -
О, когда бы и в нашем мире
Вечно длилась пора цветенья!..
Соколёнок вырастает:
Ветры дули холодные, ветры дули прохладные, были ветры и тёплые у вершины пустынной. Ветры были и слабые. Ветры были и сильные. Пролетали они над равнинами, над вершинами. И однажды у пропасти из холодной унылой глыбы ветер сильный равнинный с долинным высек сокола. Сокол вышел маленьким: и не сокол, а соколёнок вовсе. И стоял он у пропасти, вниз взирая с горы.
Проплывало мимо вершин торопливое времечко. Не касалось оно только сокола, пожалев, что он маленький, и что сокол тот не влетит никогда. Сколько ж соколов время то возвышало и уносило! Но летали те соколы в выси, наслаждались полётом и видами, и пощады у времени не просил ни один из них...
Ветры дули холодные, ветры дули прохладные, были ветры и тёплые над пустынями, над вершинами. И взирал с вершины соколёнок, пощажённый временем, и грустил соколёнок, что ни разу не взлетел он.
И просить стал он ветры, чтоб столкнули с края его, чтоб до дна той пропасти хоть разок пролетел бы он. Чем б закончилась та история? Разрушеньем, падением ли? Это песня сердца малого сокола. Песня о напрасной мечте?
Время сокола щадило, понимая, что разрушенье бы помогло, чтоб небо песню ту позабыло. И что сокола каменного оборвались бы страдания. Но мечту о полёте красивую времечко разбить не могло...
Ветры дули сочувственно, ветры дули насмешливо. Дули ветры разные равнодушных среди вершин. И бежало времечко, возвышая и унося в даль. И стирало оно печаль, только соколёнка щадило.
На просторах ль равнинных, средь высоких иль низких вершин, среди глади воды иль песка, лесов ли, полей (песне сей не важней) пролетел молодой орёл. Облетел он половину Земли от родной своей стороны. И нашёл за свой полёт истины, истины.
И однажды в унылый день тот летел орёл над вершиной сей и столкнувшись со взглядом соколёнка, грустным, просящим, равнодушным остаться не смог. Он спросил о мечте соколёнка, он услышал мольбы о помощи: столкнуть его в пропасть ту, чтоб исполнить его мечту, соколёнок орла просил. Говорил, что никак нельзя без падения вниз пролететь ему, что другой кто-то вряд ли исполнит просьбу ту, не поможет малому соколу. А орёл не желал, не хотел его вниз толкать. Отказался орёл и увидел он вдруг скатившуюся со щеки соколёнка слезу...
Ветры дули холодные. Дули мимо они, любопытствуя. И жалели они, и высмеивали соколёнка напрасную печальную мечту. А орёл молодой не желал всё смириться. Вдруг из горла его новый крик полился. Он взвалил соколёнка к себе на спину и с разбега в небо смело и дерзко устремился!
Краткий вышел полёт, силы быстро кончались орла. Зная, что упадёт, он летел, он мечтал о полёте для друга его навсегда...
Ветры дули им вслед, и носились вокруг, и ругали их, и жалели. Вдруг о мечте соколёнка, соколёнок с орлом запели. Разнеслась песня та над землёй, над волнами морей, океанов, над лесами, полями. И проснулась задремавшая было земля, и вздохнула она, пожелала, чтоб орёл с соколёнком летали. Разнеслась та мечта по странам ближним, дальним и самым дальним. И взлетела вдруг вторая мечта. То вода и земля о полёте соколёнка Отца умоляли. А орёл с малым соколом, побывав в вышине, песню спев о мечте, вместе падать вниз начинали.
Ветрам жалко их стало и в порыве одном, слившись в вихре большом, двух мечтателей они поддержали. И продлился на миг небывалый полёт, задержалась в выси мечта. Соколёнка радостный крик растопил на вершинах снега. Задрожала в тот миг безнадёжность. Но снега вернулись опять. Безнадёжной мечте суждены была безысходность.
Дули вихри и ветерки. И холодных средь них не осталось. Из земли потекли новые ручейки - земля плакала, только двое друзей смеялись.
Небеса вдруг заполнились светом будто бы солнышка, долетели стремглав до земли тёплые, нежные лучики. И у самой земли рыдающей задержались друзья. С неба голос Отца спросил:
- Если разобьётся один, что другой б тогда делать стал?
И орёл дерзко отвечал, что от горькой чужой судьбы он устал. И хотел бы, чтоб вместе с ним соколёнок в выси летал!
- Не проси! - закричал его маленький друг. - Время замерло, чтоб ответ мой возник: ты летай, ты забудь обо мне. Ты летай без меня... за меня... Я ж уйду навсегда, я забуду мечту мою! Было б радостно мне, если бы ты летал!
- Или мы, иль никто из нас! - возражал сердито молодой орёл. - Разделил я твою мечту, помогал я ей сбыться, а ты мечту нашу предал!
- Нет! - вскричал малый сокол. - Нет, не предам я нашу мечту! Помечтаем вместе о ней, а затем я с тобою уйду!
Дули вихри сердитые, дули ветерки грустные. Ожило торопливое время. И грустило всё о друзьях.
Только вдруг замерло всё увидав, как в звенящей от счастья выси, над землёй, в облаках, сокол и орёл о мечте о сбывшейся пели! За мгновенье одно исчезли лучи, друга два в небо взлетели. Друга два подросли. Друга два счастливых красиво летели. Летели! Соколёнок ожил, соколом стал. С другом новую песнь слагал. О дружбе, что помогла. И о том, что даже большая-большая застарелая или новая, лёгкая или сложная не исчезнет никогда мечта. Только нужно поверить в мечту. И в свою, и в другого, если тяжело одному ему.
Напевала ту песнь земля, разносили её ветры в близкие и дальние края. А друзья, став неподвластными времени улетели от тех вершин. Полетели, чтоб помогать всем другим. Говорили, что неба хватит на всех. И что даже небывалую мечту может ждать успех!..
Губитель мира:
Все долго думали, что с миром всё в порядке. Конечно, время от времени случались разные стихийные бедствия, народы шли друг на друга войной, а то и грызлись внутри себя… И этот странный человек порой появлялся то здесь, то там и грозился уничтожить наш мир. Ну, мало ли кто не мечтает о гибели мира? Я не понимала, отчего у людей возникает желание, чтоб мир погиб, чтоб они увидели, как он погибает. Но я признавала, что такие люди бывают. Однако как бы им не хотелось полюбоваться на кончину мира, мир стоит… уже несколько тысячелетий, а то и десятков или сотен тысячелетий или, может быть, ещё больше, этот мир существует. Время от времени на людей нападает какое-то загадочное настроение, когда они все ждут, что мир погибнет. Вот и в последние года что-то такое было. Но даже моих скудных знаний об истории мира хватало, чтоб понять: люди уже не в первый раз ждут и до сих пор ничего особенного так и не случилось. Наверное и не случится… Вообще, как вы уже поняли, я почему-то очень люблю наш мир. И очень люблю жить. Может, мне повезло чуть больше остальных – и жизнь была ко мне щедра. Я не скажу, что она была очень уж щедра – мне доставались от неё весьма маленькие и скромные подарки вперемешку с крупными бедами. Но всей этой мелочи было достаточно, чтоб я желала вечного или хотя бы очень долгого существования этого мира...
Был жаркий летний день. Родители и старшие братья ушли работать в поле. Я полола огород. Младшие братишки возились у дома под присмотром младшей сестрёнки. Толстый чёрный кот с белой грудкой и белыми кончиками лап самым бессовестным образом дрых на солнце неподалёку от меня. Лёгкий ветерок разносил запах цветов. Жужжали пчёлы, порхали бабочки. Что-то чирикали птицы, облюбовавшие дерево около огорода.
Вдруг воздух передо мной сгустился. Распахнулась щель в пространстве и из неё прямо на полосу укропа вывалилась девушка примерно моих лет. Она упала на колени. Грязная, местами порванная или изрезанная одежда её была заляпана кровью. Волосы, собранные в хвост, до неприличия растрепались. Во взгляде, вцепившемся в моё лицо, сквозило что-то похожее на безумие.
- Помоги! – она умоляюще сложила руки.
Рукав её соскользнул с запястья к локтю, обнажая глубокую кровоточащую рану. И вид этой раны заглушил моё желание отругать её за невинно пострадавший укроп, который моё семейство с таким трудом растило.
- В чём? – уточнила я с опаской, отступая назад.
Да и вообще, кто бы пожелал остаться рядом с жрицей? В том, что она жрица из какого-то храма, нет сомнения – только им, жрицам и жрецам, дарят боги каплю своих сил, а так же повеленье о том, как менять мир, только их просят передать слова богов простым людям.
- Мы собрались вместе и напали на него… - девушка тяжело дышала. – Он убил многих из нас… Мы вынуждены собирать тех, кто может удержать хоть кроху Силы… Чтоб опять напасть на него…
- На кого? – я отступила ещё дальше, наступив на невиновную петрушку.
- На Губителя мира… он… появился…
Я недовольно взмахнула рукой:
- Да ну тебя с этими детскими сказками!
Она сидела на коленях в нескольких шагах от меня. Мгновение – и жрица уже стояла вплотную ко мне. Я отшатнулась. Девушка вцепилась в мою безрукавку. Глаза её яростно блеснули.
- Это не бабьи выдумки! И не байки! Появился человек, который может уничтожить этот мир!
- Ну… так пусть боги с ним разбираются! Это их мир!
- Богам начихать на этот мир – они с лёгкостью сотворят другой. Но этого и нас уже не будет! Понимаешь? Никогда не будет! Ни этого мира, ни тебя!
Мне стало страшно. Недавно думала о гибели мира, и вот – появилась жрица, которая утверждает, что это возможно. Будь это обычный человек, ну, вроде того очередного сумасшедшего, который мечтает уничтожить мир, я бы не поверила или усомнилась. Но вот жрице можно было верить…
- Но… откуда же он взял такую могущественную силу, которая способна уничтожить целый мир?
- Бог хаоса и гибели щедро поделился с ним... Нужно уничтожить этого проклятого человека в ближайшие семь месяцев… Иначе станет поздно… Поэтому, нам нужны те, кто может удержать хоть кроху Силы… Я нашла тебя… В этой стране только ты способна…
- Но я ничего не могу! – пискнула я.
Я обычная селянка, а тут мне говорят, будто должна идти против настоящего Губителя мира! Ну и что с того, что у меня какие-никакие способности имеются? Этот Губитель уже уйму жриц и жрецов поубивал! Тех, кто с малолетства учится использовать подаренную богами силу. Меня убить – ему вообще раз плюнуть. Раздавит как букашку. Возможно, даже и не заметит.
Она пыталась втолковать мне какая же это честь – иметь хоть кроху силы, подаренной богами. А я тряслась, зная, что вместе с этой честью мне выпала неотвратимая гибель. Мне рано ещё умирать: мне всего лишь двенадцать лет! Ну, почти тринадцать! Я ещё пожить хочу! Обычной жизнью самой простой селянки! Пусть будет нищета, неурожаи, голод, жестокий муж, которому будет в радость бить меня и всячески мучить, сварливая свекровь! Пусть будут тяжёлые роды, пусть я рожу столько детей, что совершенно оплыву жиром! Пусть у меня будет тяжёлая судьба! Только бы ещё пожить! Только бы не встречаться лицом к лицу с настоящим Губителем мира!
Я закрыла руками уши. Жрица пыталась убрать мои ладони, я сопротивлялась. Она ругалась, я съёживалась. Может, она рассвирепеет и убьёт меня на месте. Пусть! Только бы не встречаться с Губителем, человеком, которому дарована сила хаоса и разрушения!
Пока жрица орала на меня, кто-то из малышни сбегал в поле – на огороде неожиданно появились отец и старшие братья, вооружённые длинными и толстыми жердями. Они бросились на мою мучительницу… Та коротко вскрикнула – и их, взрослых мужчин, как пушинок разметало по огороду. Отец и братья сразу поняли, что имеют дело со служительницей какого-то бога или богини. Они вскочили. Чтоб в тот же миг рухнуть на колени. Разумеется, им уже не было дела до несчастной смятой зелени и раздавленных овощей, не успевших дозреть. Их уже не возмущало, что какая-то незнакомка трясла меня как шелудивого кота. Ведь незнакомка – жрица, значит, ей можно трясти меня сколько её душе угодно. Значит, при необходимости или просто от плохого настроения, она вправе помучить меня, искалечить, а то и вовсе избить.
Жрица оттолкнула меня – я едва не упала. Девушка приосанилась. Миг – и вместо грязной и порванной одежды: рубахи, безрукавки до колен и широких штанов – на незнакомке появились белоснежное платье и украшения из драгоценных камней. Платье было до земли, с узкой юбкой, понемногу расширяющейся от колен к земле, с узкими рукавами, расширяющимися от локтей к запястьям. Шикарное ожерелье обвивало её шею, спускалось в треугольный вырез, приоткрывавший небольшую часть груди. Множество браслетов на запястьях. Ох, я так засмотрелась на её наряд, что не заметила – с его появлением её кожа стала чистой, а волосы – тщательно причёсанными.
Жрица скрестила руки и с достоинством молвила:
- Эта девочка нужна моему храму.
Отец и братья согласно закивали. Им было всё равно, для чего именно я нужна. Мыть ли полы, стряпать ли. Даже если б меня убили, они не возмутились бы – это же для богов или для храма.
- Отбираю у вас работницу, поэтому хочу несколько возместить это неудобство, - на её ладони появилось несколько золотых монет. Миг – и монеты уже лежат перед моим отцом.
Братья и отец повалились ниц, рассыпались в благодарностях. Я стояла, потерянная, несчастная. Нет пути назад. Мне суждено умереть от рук Губителя мира в ближайшие семь месяцев…
Палящее солнце. Горячая земля. Всё мое тело в синяках и ссадинах. Из сложной причёски уже вывалились несколько заколок – пряди выпали, взлохматились, лезут в глаза. Неудобно. Очень неудобно, но голове чуть полегче – эти заколки из драгоценных металлов и камней такие тяжёлые! Украшенья давят на запястья непомерным грузом, ожерелье будто бы душит. Я так часто падала, что белоснежное платье всё перепачкано землёй и соком раздавленной травы.
- Встань, Асмирта! – командует моя мучительница Карта.
И я безмолвно стою, чтоб опять со страхом ждать невидимого удара Силой, чтоб через несколько ударов сердца быть снова брошенной о землю.
С тех пор, как Карта притащила меня в этот храм, я двенадцать дней с утра до вечера училась овладевать имеющейся у меня Силой. Но могла ли я выстоять против могущественной Карты? Нет. Поэтому я снова вставала, снова падала. Самого рассвета до заката. С краткими перерывами на обед и ужин. И засыпала, едва моя голова касалась мягкой подушки. Впрочем, в большинстве случаев я не успевала дойти до отведённых мне огромных покоев – и засыпала прямо в обеденном зале, на голом полу. Сны мне не снились. Ни разу. Я жутко устала, как телесно, так и душевно. Я не смогла ничему научиться. Пожалуй, я даже хотела, чтоб Губитель поскорее убил меня. Мне стало наплевать, что станет с эти миром. Я ужасалось тому безразличию, с каким стала относиться к своей жизни, к прежде любимому миру.
Когда Карта привела меня сюда, здесь ещё было два жреца и три жрицы. А так же шестеро несчастных вроде меня – слишком слабых, чтобы стать полноценными жрицами и жрецами, слишком нужных, чтобы отпустить. Через день два жреца ушли в другой храм, где собирались самые могущественные из уцелевших. Они не вернулись. Через четыре дня ушли три жрицы и шестеро моих собратьев по несчастью. Остались только я и Карта.
Теперь я знала, что неслучайно в этом году так много войн и стихийных бедствий – мир на пределе, мир погибает. Боги равнодушно наблюдают за последними месяцами существования этого мира. За беспомощными людьми, малая часть которых поняла, что мир обречён, а большая часть до сих пор не верит в это и живёт, как ни в чём ни бывало. Боги не препятствуют Губителю, Наверное, всё происходящие для них вроде спектакля, бесплатного развлечения. Этот мир погибнет – они сотворят другой. Им это как раз плюнуть – мне Карта объяснила.
Вообще, боги давали нам надежду – вместе с Губителем всегда рождался Спаситель мира. И несколько раз очередной Спаситель убивал очередного Губителя – и наш мир существовал дальше. А в этот раз Спаситель умер. До того, как жрицы его нашли и воспитали как нужно. Спаситель родился в семье простолюдинов. Дожил лет до семи-восьми. А там, то ли голод, то ли война, то ли болезнь, то ли несчастный случай… И Спасителя не стало. Собственно, жрецы так и не поняли, от чего он погиб. Но то, что его в этот раз не будет, знали точно. Копили силу, молили богов о дополнительной. И так жрицы и жрецы стали намного могущественнее и сильнее, чем прежде. Но Спасителя на этот раз не было…
Карта всё ещё не смирилась. Она нещадно тренировала меня. А ещё совершила какой-то странный обряд – теперь вся сила убитых жриц и жрецов не исчезала в никуда, не возвращалась к богам, а переходила к ней. Карта желала получить силу всех жриц и жрецов, когда либо живших в этом мире. Вот это ей пока не удавалось. Наверное, и не получится. Как ни крути – бредовая затея.
Я снова поднимаюсь с земли. Но Карта не ударяет меня. Жрица внезапно напряглась как струна, потом вздрогнула, побелела. Наши взгляды встретились – в её глазах было отчаяние. И не потребовалось слов: её взгляд объяснил мне всё: в погибающем мире жрецов уже нет и всего только две жрицы – я и она, а боги по-прежнему не желают вмешаться. Случись это вчера – и я бы с рыданьями упала на землю. Но к этому дню слёз уже не осталось.
- Пойдём, помолимся за погибших. После я совершу обряд.
Девушка не сказала, но я и так поняла: скоро мы встретимся с Губителем лицом к лицу. Я умру сразу – я так ничему и не научилась. А она ещё поборется. Может, она победит. Скорее всего, проиграет. И мир погибнет. Только я уже этого не увижу. Не будет ни меня, ни моих родителей, ни братьев, ни сестёр. Губитель тоже погибнет. Да он этого и желает – не просто самому умереть, но и уничтожить вместе с собой весь мир. Почему Губитель не думает, что хоть кто-то в этом мире хочет жить? Для меня это загадка. И ответа я никогда уже не получу.
Мы стояли в храме, в огромном молитвенном зале. Перед статуей богини Надежды. Она улыбалась нам дружелюбной и весёлой улыбкой. Эта статуя погибнет вместе с нашим миром, но богиня Надежды продолжит жить. Это какая-то издёвка над нами, людьми этого мира.
Огромные белые витые колонны поднимались вверх, к высокому потолку, упирались в него. Было холодно. Я устала. И пока Карта стояла, прикрыв глаза, сложив в молитвенном жесте руки, я бесшумно подкралась к огромной чаше с огнём, излучающей тепло. Легла возле неё. И заснула.
Снился мне город. Серый и мрачный, как и погода в тот день. Я шла по улице вслед за отцом. Вот мы оказались на рынке. Отец договаривался с торговцем, а я глазела по сторонам. И потому увидела его – мальчика с мёртвыми глазами. Он стоял неподвижно, около богато одетого толстого горожанина. Стражник что-то втолковывал горожанину. На рынке было шумно, но почему-то я сумела расслышать обрывок их разговора:
-…Тоже кормить надо. Так что – если вы заплатите – я сделаю вид, будто ничего не видел, - произнёс стражник.
- Да у меня самого детей полон дом! На кой мне этот проклятый сиротка! – возмутился горожанин.
Несомненно, мальчишка всё слышал. И понимал, что его не собираются спасать. Значит, его потащат на главную площадь и прилюдно отхлестают кнутом. Количество ударов, полагающихся пойманным на воровстве, многих взрослых свело в могилу. Что уж говорить об этом – ему это верная смерть. А мальчишке явно было всё равно. Его безучастное лицо, его равнодушие к своей жизни, его спокойное отношение к предательству родственника (наверное, это был именно родственник) меня потрясли. Что же случилось с ним прежде? Почему стали мёртвыми его глаза?
Стражник увёл сироту. Я видела, с каким облегчением вздохнул родственник мальчишки. Возможно, единственный. Может быть, даже близкий родственник. Я помню, что на лице стражника не было ни капли жалости к маленькому воришке, только досада, поскольку не удалось стрясти с горожанина денег.
Мальчишку с мёртвыми глазами убили в тот же день. Отец тогда брал меня с собой на главную площадь. Мол, привыкай к жизни, она суровая. Мол, радуйся тому, что у тебя есть любящий отец. Мол, когда у тебя появятся свои дети, Асмирта, не позволяй, чтоб с ними случилось что-то похожее на то, что было у этого никому не нужного мальчугана.
Мы стояли позади и ничего не видели. Я помню, что воришка ни разу не вскрикнул. То ли терпел, сжав зубы, то ли быстро потерял сознание. Но когда толпа расступилась, и его окровавленное безжизненное тело пронесли мимо меня – я хорошо его разглядела. Плакала всю дорогу до села. Отец безуспешно пытался меня утешить. Ни пряник, ни окрик, ни брань, ни пощёчины не помогали. Наконец он сказал:
- Да ему же и лучше, что всё так вышло.
- Как так лучше? – я подняла на родителя залитое слезами лицо.
- Он больше не будет мучится. Ты видела, какой у него взгляд? Я случайно заметил, когда ещё видел его на рынке. Этот мальчишка давно уже умер.
- Но он стоял… он дышал… смотрел!
Отец нахмурился:
- Его глаза говорили о том, что его душа уже мертва. А что за жизнь, если тело живо, а душа уже умерла? Говорю же, так для него лучше.
Я снова зарыдала.
- Да неужели ты думаешь, что он хотел дальше жить?! - в сердцах закричал мой родитель.
Хотела возразить, но вспомнила мёртвый взгляд воришки… и промолчала…
Карта растолкала меня. Не ругала, не била. Молча и нежно вытерла слёзы с моего лица. Значит, я плакала во сне. Всегда плачу, когда мне снится тот жестокий день. Именно тогда я повзрослела. Именно тогда умерла моя наивная вера в повсеместное торжество добра и любви.
Жрица неожиданно обняла меня. Как сестру. Долго гладила по голове. Какое-то время спустя спросила у неё:
- Когда мы пойдём?
- Завтра, на рассвете. Ты иди, поешь, поспи, вымойся, нарядись. А я проведу последний обряд. Может, смогу получить ещё хотя бы горсть Силы.
- Спать? Мыться? Наряжаться? Да как такое возможно?! В такое время! Когда мир вот-вот погибнет!
Она печально улыбнулась:
- Даже если мы не сможем доказать своё могущество, показать нашу гордость и нашу красоту мы обязаны.
- Н-но мир… погибает…
- Асмирта, пока мир не погибнет, ты всё ещё девушка, всё ещё жрица. Так что ради всех погибших наших братьев и сестёр приведи себя в должный вид.
- Ну и что с того, что я девушка и жрица? Вот была бы я красавицей – и нарядившись, стала б ещё краше. А так-то и нечего в общем-то украшать, - мне давно объяснили, что красоты во мне особой нет, и я, хотя и поначалу ругалась и обижалась, приняла такой ответ.
Была бессонная ночь. Я послушно поела – люди, не знающие, как всё плохо, по-прежнему приносили в храм самую лучшую еду – вымылась, надела новое платье. Сделала сложную причёску, используя столько заколок, что стало казаться, будто голова вот-вот отвалится из-за их тяжести. Надела ещё больше браслетов на запястья.
На заре Карта пришла за мной. Спокойная и холодная как камень. Прекрасная как снежинки в суровый зимний день. Почему-то она одела алое как кровь платье, того же фасона, что и платье, в котором она в первый раз явилась предо мной. Впрочем, нет, вру: жрицы всегда носят платья такого фасона. А я вместо обычного белого почему-то выбрала небесно голубое. Не сказать, чтоб оно мне шло или моим рыжим волосам – вот Карта в своём алом выглядела бесподобно – просто мне оттенок ткани очень понравился. Да и вообще, это был последний мой день. Почему бы ни нарядится, как душе угодно?
Карта открыла пространственную щель – мы вошли в неё – и оказались на горе. На широкой площадке, с одной стороны которой была пропасть. Рядом с пропастью, на самом краю стоял высокий мужчина в тёмной одежде. Ветер играл с его чёрным плащом, с длинными русыми волосами. Судя по всему, это и есть тот самый проклятый, который желает уничтожить наш мир. Точнее, и свой собственный, ведь этот мир – и его, не только наш с Картой, а так же иных обычных людей.
Жрица напала без предупреждения, пока Губитель стоял спиной к нам. Он как-то узнал об атаке, лениво взмахнул правым запястьем – и Карту отнесло назад, со всей силы ударило о скалу. Она упала на площадку и замерла в какой-то странной позе. Всё, самая могущественная жрица мира погибла. Я не думала, что она умрёт прежде меня…
А мужчина продолжал стоять у краю. Он мог бы убить меня за мгновение, но не спешил нападать. Казалось, ему всё равно, что я стою за его спиной. Пожалуй, окажись за его спиной смерть, Губитель так же не шелохнулся. Я стояла и молчала. И он молчал. Я так и не научилась наносить удары той крохой Силы, которая у меня была… Точнее, мои удары выходили не страшнее комариного укуса, как язвила ещё недавно Карта…
Мы молчали около часа, потом я не удержалась и задала вопрос, который мучил меня уже тринадцать дней. Боялась, меня убьют, не дав договорить, и потому вложила всё моё удивление и всю растерянность в одно единственное слово:
- Почему?..
А может, вопрос этот родился в моей душе ещё в раннем детстве, когда я в первый раз услышала легенду о Губителе и Спасителе… Второго я понимала – и сама бы так поступила на его месте, но вот первого никак понять не могла.
Мужчина медленно повернулся ко мне. Молодой… Если бы не шрамы на его лице – он был бы красавцем, уж больно красивые были черты его лица. Он скрестил руки на груди – рукава сползли и открыли покрытые шрамами руки. В не застёгнутый вырез рубашки видны были шрамы на его груди. Похоже, всё его тело покрыто шрамами. Но не это поразило меня. А его мёртвые карие глаза…
- Ты… тот воришка? – спросила, хотя сразу поняла, что именно он.
Губитель меня не узнал. Да и с чему ему помнить меня? Ему не было дела до девчонки, которая глазела на него на рынке.
- А ты – последняя жрица? – ядовитая усмешка, - Ну, и что ты сюда припёрлась? Захотелось мучительной смерти?
- А что, вместе с миром умирать не так больно?
- Давно мечтал это проверить, - серьёзно ответил мужчина.
- Почему?.. – повторила я, хотя уже начала понимать.
Миг – и он очутился в шаге передо мной. Наклонился – я была ниже его – и заглянул мне в глаза. Я съёжилась, встретившись с его мёртвым взглядом. Он, чуть помолчав, спросил:
- Почему ты задаёшь мне этот идиотский вопрос? Ясно же, что я желаю гибели этого проклятого мира!
И холод был в его глазах, и пустота, и безразличие ко всему, и страстное желание, чтобы всё наконец-то закончилось.
- Знаешь, я наконец-то поняла…
Губитель нахмурился:
- И что теперь? Попросишь повернуться к тебе спиной, чтоб напасть сзади? Или вместе со мной посмотришь, как начнёт гибнуть мир? Кстати, до этого счастливого мгновения осталось совсем чуть-чуть – половина четверти часа. А то и вовсе, одна треть от четверти часа…
- А ты… не думал, что кому-то нужна жизнь? – в моей душе не осталось злости – она уже вся перегорела и потухла, сохранилась только грусть.
- А с чего мне спрашивать других, хотят они жить или нет? Всем было наплевать на меня… теперь я наплюю на всех… ну, что ты смотришь на меня своими большими глазищами? Никто никогда ни на миг не пожалел меня! Да… что я с тобой говорю?! Тебе не понять меня – у тебя была счастливая жизнь! В ней было мало, слишком мало боли, иначе смерть бы стала желанной для тебя. Тебя не ломали, не убивали – от того-то ты так любишь этот мир и людей. А меня убили! Я мёртв! Только в теле ещё тлеет жизнь… к чему мне такая жизнь? Почему я умер, а этот мир будет существовать и впредь?!
Он был прав, и не прав одновременно, этот несчастный человек.
- Мне было жаль тебя тогда, на рынке, когда твой родственник не спас тебя. Мне было жаль тебя тогда, когда твоё изувеченное тело понесли мимо меня. Но ещё больше чем прежде, мне жаль тебя сейчас. Потому что ты сам лишаешь себя возможности жить.
Губитель мира отшатнулся от меня. Глубоко вдохнул, резко выдохнул. Похоже, что среди безразличия загорелось пламя ярости.
- Говори что хочешь! Жалей, если хочешь! Всё равно этот мир погибнет! Этого я хочу!
Пожалуй, он жестоко убьёт меня, если я ему кое-что хочу. Ну да ладно, всё равно этот мир уже не спасти… и я не доживу до следующего рассвета…
- А этого ли ты хочешь?..
- Чего мне ещё хотеть, кроме как исчезновения этого проклятого и несправедливого мира?
- Может, ты хочешь жить? Пока твоё тело живо, у тебя ещё есть возможность…
Он осклабился:
- Ты ничего не понимаешь, глупая девчонка. Да и никогда не поймёшь...
И столько горечи, столько тоски, столько одиночества на миг проявилось в его глазах. Всё это лежало в глубине его души и никогда не извлекалось на поверхность. Потому что всем было на него наплевать. Потому что ему самому в один мучительный день стало наплевать на себя…
Я помнила, что мир вот-вот погибнет. Я понимала, что это он его погубит. Что больше не будет этого солнца с тёплыми лучами… моей семьи… меня… но в моей душе не было ни капли ненависти к этому несчастному человеку, ведь моя душа была жива…
И мне вдруг страстно захотелось подарить ему хоть каплю душевного тепла. Чтоб в пустоте и холоде в его душе появилась хотя бы искорка света и тепла…
Губитель, продолжающий смотреть мне в глаза, всё понял… шагнул ко мне. Крепко прижал к себе… нет, не страсть была в его объятии. А капля благодарности – на большее он не был способен – за то, что хотя бы один человек, хотя бы на краю у пропасти, у самой гибели сумел… нет, захотел его понять!
Время, отмеренное им миру, почти закончилось… я хорошо понимала это, но… я нежно обняла его, желая согреть, оживить… сама не знаю, отчего мне так этого хотелось… может, от того, что моя душа была жива, и поэтому мне было не всё равно, что рядом кто-то умер… что рядом кто-то не хочет больше жить…
И в самом деле, к чему жить миру, в котором счастливые люди столь безучастны, что спокойно наблюдают как кто-то умирает около них?.. Он умирал и подходил к всё ближе к пропасти… Они равнодушно следили за каждым его шагом… то ли не видя в своём довольном благополучии, что он идёт к пропасти, то ли они просто не желали этого замечать… Да что я ругаю других людей?! Чем я лучше их? Да ничем! Я видела, как он делал несколько шагов… я понимала, что он уже у пропасти… и я ничего, совсем ничего не сделала, чтобы его задержать! Впрочем, не только он… Губитель не единственный, кто живёт с мёртвой душой. Просто он смог добыть силу для уничтожения мира, а другие не смогли…
Чем Спаситель лучше его? Неужели, тем, что может столкнуть Губителя в пропасть раньше, чем тот сам дойдёт до неё?
Мир погибал. Струйка мгновений в часах его жизни почти иссякла. А в душе Губителя только-только начала загораться жизнь. Он оживал! Хотя и слишком поздно… а мне было радостно наблюдать, как он оживает… о, я очень хотела, чтобы этот несчастный человек ожил!..
Горы задрожали. Свет солнца стал меркнуть. Объятие мужчины стало нежнее. И в карих глазах появилось восхищение, чтоб на мгновение смениться нежностью, а затем… любовью…
Было не ясно, откуда полился ослепительный свет… мир рушился… но меня это не волновало…
Я нужна этому человеку, как солнце – этому миру. Ну и что с того, что этот мужчина – Губитель мира?..
Свет слепил… гора дрожала ещё сильнее… закрыв глаза, я доверчиво спрятала лицо на груди Губителя… не хочу с ним расставаться… может, потому, что только для него я могу быть солнцем… может, от того, что только ему нужно, чтоб я стала его солнцем…
А потом всё закончилось… только я продолжала ощущать его тепло… открыв глаза, подняв голову, увидела его живые карие глаза… самые прекрасные на свете…
- Кто бы мог подумать?.. – послышался сзади усталый голос.
Вздрогнув, обернулась.
Карта сидела, прислонившись к скале спиной. Измученная, искалеченная, но живая.
- Так это она… - голос мужчины дрогнул, – Очередной Спаситель мира?..
Жрица усмехнулась. Даже сейчас она была прекрасна, измученная и побеждённая.
- Нет, она – не Спаситель.
- Тогда почему?.. – Губитель искренно недоумевал.
Да и я тоже.
- Это ты – Спаситель мира…
У мужчины не нашлось слов. Зато у меня они были:
- Но кто ж тогда настоящий Губитель?!
- Тот, кто искренно желает этому миру погибнуть… так сложилось, что в семь или восемь лет новый Спаситель стал новым Губителем мира… И не будь тебя, Асмирта, никто бы никогда этого не узнал…
Мы долго молчали, наблюдая как восходит солнце. Мой любимый нежно обнимал меня за плечи. Я не расстанусь с ним уже никогда… Точнее, мы расстанемся ещё не скоро… да если и немного нам отмерено быть вдвоём, так ли это важно сейчас? Так ли это будет важно потом? Ведь у нас есть какое-то время…
Потом я опять не удержалась и спросила, то себя, то ли кого-то из них:
- Так ведь получается, что каждый из нас – Губитель мира?..
- Чепуха! – фыркнул Спаситель, покрепче прижимая меня к себе.
- А может, ты в чём-то права, Асмирта, - задумчиво сказала Карта, - Ведь когда Спасителю было семь или восемь лет никто не помешал ему умереть… Так стоит ли удивляться, что тогда родился Губитель мира?
Солнце поднималось всё выше и выше – начинался новый день… Может, где-то в небесном дворце боги с удивлением смотрели на уцелевший мир и на меня, воскресившую Спасителя… Может, и нет никаких богов? Да и Спасителями и Губителями не рождаются, а становятся? И это мы, люди, способствуем тому, чтоб появился новый Губитель мира и новый Спаситель? И это мы, люди, можем сделать так, чтоб один из них не появился, своей жестокостью или своей любовью?..
Кстати, мне очень интересно узнать, какое у кого впечатление от прочтения моих историй. ^^ Мне важно знать ваше мнение, чтоб понять, что у меня на данный момент хорошо получается, а что - не очень, чтобы совершенствоваться дальше.
Последний раз редактировалось Sosha; 29.06.2011 в 08:32
Хару Очень красиво написанная, трогательная история.Но всё же мне кажется немного неправдоподобным то что Принц велел Хару выйти замуж за возлюбленного.Что так тронуло его в стихе?Почему он уступил свою девушку кому-то из-за стиха?Мне кажется наоборот - он должен был быстрее покончить с этим парнем.Чтобы он больше не увидел Хару, чтобы она его забыла. - Наследник так разгневался, узнав, что приказал его казнить.
- Перед казнью он сложил стихотворение… - после вот этих двух строк совершенно неожиданно - - Наследник, когда ему передали эти слова, прослезился. И приказал помиловать приговорённого..Мне кажется это немного неправильно.Этот парень должен умереть.Ведь так же было бы на самом деле.И Хару пришлось бы либо умереть либо стать игрушкой Принца.Такая была у девушек жизнь.Несправедливая и несчастная.Всё шло к смерти ГГ.Хотя это моё мнение.А написано очень красиво и всё остальное понравилось.
Соколёнок вырастает очень понравился.Здесь я может даже согласна с хеппи-ендом, хотя сама бы разлучила друзей - соколёнок остался бы жить, вернее существовать, а орёл бы погиб.Опять очень красиво написано.
Губитель Мира даже не буду заикаться о sad-end.Прочитала вот эти три original и Губитель Мира понравился больше всего.Наткнулась на опечатку - Пожалуй, он жестоко убьёт меня, если я ему кое-что хочу.Хочу вместо скажу.
Последний влюблённый красиииииво.Не поняла только эту фразу: - Лет пять назад, до тех пор, как ты разбилась, их не было.Тут можно сказать До тех пор пока ты не разбилась, (пять лет назад), их не было или Они начались лет пять назад, когда ты разбилась.
А так получается - С такого-то времени (Лет пять назад) до тех пор (как ты разбилась) их не было.(Лет пять назад пока ты не разбилась их не было) Получается землетрясения были за пять лет до трагедии, когда Акио было 10, а девушка ясно говорит: - Да их же уже несколько веков не было! - т.е. она землятресений на своём веку не помнит.Единственный недочёт.
Девочка которой нет,И никто не расскажет,На забытой всеми Скрсветте пожалуй из них больше понравилась "Девочка".Хорошая идея - три рассказа про одно и тоже.А продолжение будет?Про девочку?
Голубая Лилия. Опять-таки всё что могу сказать - красиво очень.Но в Лилие натыкалась на большое количество опечаток.Вот одно предложение:Одежда его уже давно угрожала, что готова рассыпаться от старости. Либо Одежда его уже давно угрожала/грозилась рассыпаться от старости либо Одежда его уже давно говорила, что готова рассыпаться от старости
Я скажу нашим детям. I am silent. I do not know what to say. This is a very-very-very-very-very beautiful.Я скажу нашим детям...
Насчёт истории со стихом. Я как-то читала какую-то книжку на тему японской культуры, литературы или чего-то японского и там меня заинтересовал один комментарий к тексту. В реальной жизни случилось две ну очень заинтриговавших меня истории, жалко, в комментариях о них было мало. А именно:
Одного человека в средневековье, в Китае, кажется (ну, любят японцы китайскую историю, литературу и прчоее китайское), приговорили к смертной казни. Он был то ли учёным, то ли поэтом, короче, его собрализь убить, а он взял да и сочинил стих. Ну и расказал собравшимся. И судей или кто там из влиятельных персон был ответственнен за проведение казни этот стих до того тронул, что приговорённого помиловали! Вот какова сила поэзии! Ну, спасшийся поэт рассказал кому-то эту историю. И когда то ли его знакомого, то ли ученика, то ли просто человека, который знал эту историю, приговорили к смерти - он тоже взял да и прочёл стих. К сожалению, не помню, этот же или похожий - и его тоже помиловали!
Узнав об этой истории, а так же учитывая японскую сентиментальность я и сочинила этот ход со спасительным стихом.
Огромное спасибо за комментарии и опечатки!
С землетрясениями из Последнего влюблённого история такая. Их не было несколько веков, до рождения Акио и пока она росла. Но после аварии она пять лет или около того пролежала не то в коме, не то в каком-то странном состоянии. И вот в это-то время и начали происходить землетрясения.
Голубая лилия - одна из историй к циклу Грани Мирионы (Мириона). Мне хотелось сочинять по принципу, чтоб истории можно было читать в любом порядке, правда, иногда я всё-таки сбиваюсь на перебегания персонажей. Голубая лилия - это как бы преданья старины глубокой в чьей-то вольной трактовке. А именно, версия, откуда пошёл эльфийский народ в Мирионе... На данный момент в цикле 4 рассказа, включая Голубую лилию и 4 романа (неоконченные не считаю).
Так как я в основном учусь писать романы, то рассказов у меня не так уж много да и романы потолще будут
Девочка которой нет,И никто не расскажет,На забытой всеми Скрсветте - рассказы одного цикла. У меня есть задумка написать целый роман об этих героях, сделав вышеупомянутые рассказы частью этого романа. И тайна рыжей девчонки - будет осью этого романа. Так что я даже придумала рассказ в качестве завершения романа и разгадки тайны, но пока я его не могу показать.
Впрочем, читательский интерес иногда творит чудеса. Если вы захотите, можете вдохновить меня на продолжение намного скорее, чем я сама вернусь к этой истории. Для этого вам нужно временами зудеть мне в ухо на темы "а они мне таак понравились!", "а что там будет дальше?" и что-то в этом духе.
Немного об опечатках. Или может, я чего не понимаю) У вас некоторые слова написаны через дефис.
(про-изнесла, Обрадо-валась, вино-ват)
Взгляд цепляется и отвлекает от самого текста.
____
По поводу "Несуществующей девочки с Сквесветты про которую никто не расскажет" Может вместо ссылок её сюда, под спойлер? Мне кажется удобнее бы было, многие люде не любят по ссылкам ходить, например
____
Про Лилию. Тут я попенять Вас хочу, где же продолжение-то?
Да и вообще, как-то темка в анабиоз впала. А зря.
12.03.2011, 01:01
Хару (Весна)
Линейный вид
